а, достала кожаный кошелек, потертый и пузатый, и облизнула большой палец.
– Двенадцать недель и пять дней, – сказала она. – Округлим до двенадцати недель. Не будем мелочиться с днями. Итого шесть фунтов.
Она отслюнявила пять замусоленных фунтовых банкнот и две по десять шиллингов; затем, осмотрев одну банкноту и, видимо, сочтя ее слишком новой, убрала назад в кошелек и выудила другую, порванную надвое. Подойдя к комоду, она достала прозрачную клейкую ленту и тщательно склеила две половинки, после чего отдала всю стопку Дороти.
– Ну, вот, мисс Миллборо, – сказала она. – А теперь будьте так добры, освободите дом БЕЗ ПРОМЕДЛЕНИЯ. Вы мне больше не понадобитесь.
– Не понадоблюсь…
У Дороти все похолодело. Кровь отлила от лица. И все же, несмотря на нахлынувший ужас и отчаяние, у нее оставалось сомнение в смысле услышанного. Она питала слабую надежду, что миссис Криви имела в виду, что ей следует освободить дом до вечера.
– Я вам больше не понадоблюсь? – повторила она дрожащим голосом.
– Нет. Я нанимаю новую учительницу со следующей четверти. Уж не думаете ли вы, что я буду содержать вас все каникулы задарма?
– Но вы ведь не хотите сказать, что увольняете меня – даете мне расчет?
– А как же? Что еще я, по-вашему, делаю?
– Но вы меня не уведомили! – сказала Дороти.
– Не уведомила! – сказала миссис Криви, тут же выходя из себя. – Вам-то что до этого – уведомила, не уведомила? У вас же нет письменного договора или как?
– Нет… Кажется, нет.
– Ну, так! Давайте, идите наверх и пакуйте вещички. Вам не следует задерживаться, потому что обеда у меня для вас нет.
Дороти поднялась в свою комнату и села на кровать. Ее била дрожь, и ей понадобилось несколько минут, чтобы собраться с мыслями и начать собирать вещи. У нее кружилась голова. Ее как обухом по голове ударили – так внезапно и без всякой причины, что ей с трудом верилось в это. Однако у миссис Криви имелась простая и понятная причина для такого поступка.
Неподалеку от «Рингвуд-хауза» стояла бедная, зачуханная школа под названием «Фронтоны», в которой насчитывалось всего семеро учащихся. Тамошняя учительница, бездарная старая карга, мисс Оллкок, успела за свою жизнь сменить тридцать восемь школ и была неспособна обучать и канарейку. Но мисс Оллкок обладала одним несомненным талантом – она прекрасно умела обмишуривать своих работодателей. В этих третьесортных и четверосортных частных школах постоянно велись подковерные игры. Родителям пудрили мозги и уводили учащихся из одной школы в другую. Как правило, за этим стояли учителя. Они тихой сапой обрабатывали родителей («Направьте ко мне вашего ребенка, и я его переведу на десять шиллингов в четверть дешевле») и, набрав приличное число, внезапно увольнялись и переводили детей в другую школу или «открывали» собственную. Мисс Оллкок сумела «завербовать» троих из семерых учащихся и обратилась к миссис Криви с деловым предложением. Она была готова отдать ей этих учениц на следующих условиях: пятнадцать процентов комиссионных с каждой из них и место Дороти.
Две ушлые мегеры торговались не одну неделю, прежде чем ударить по рукам, и миссис Криви в итоге уломала мисс Оллкок с пятнадцати процентов до двенадцати с половиной. А кроме того, она решила вытурить мисс Оллкок, едва почувствует, что трое новых учениц в ее власти. Мисс Оллкок, со своей стороны, намеревалась начать «вербовку» учениц миссис Криви, едва проникнет в ее школу.
Решив избавиться от Дороти, миссис Криви озаботилась в первую очередь тем, чтобы та ничего не заподозрила. Старая директриса, гордившаяся своим знанием человеческой натуры, не сомневалась, что иначе Дороти начнет «вербовать» ее учениц или, во всяком случае, палец о палец не ударит до конца четверти. Чтобы усыпить бдительность Дороти, миссис Криви не пожалела мармелада и не скупилась на улыбки и прочие знаки внимания. Любая учительница на месте Дороти, имеющая опыт в таких делах, начала бы присматривать себе новое место, как только миссис Криви предложила ей мармелад.
Уже через полчаса после того, как миссис Криви ее рассчитала, Дороти вышла за ворота с сумкой. Было четвертое апреля, яркий холодный день, небо – голубое, точно яйца завирушки; холодный ветер – по-весеннему задиристый – налетал на Дороти, бросая в лицо сухую, колючую пыль. Закрыв за собой калитку, она медленно пошла в сторону вокзала.
Багаж она оставила у миссис Криви и сказала, что сообщит потом, куда прислать, и миссис Криви тут же потребовала пять шиллингов за хлопоты. Так что у Дороти осталось пять фунтов пятнадцать шиллингов, и она могла рассчитывать продержаться три недели при должной экономии. Она очень смутно представляла, что будет делать, кроме того, что доберется до Лондона и найдет подходящее жилье. Когда первая паника улеглась, она решила, что все не так уж безнадежно. Первое время, несомненно, можно будет рассчитывать на помощь от отца, а в худшем случае (хотя мысль об этом ей претила) она сможет снова обратиться к кузену. И вообще, она наверняка устроится в какую-нибудь задрипанную школу. На ее стороне были молодость, правильное произношение и готовность вкалывать за гроши – таких работниц еще поискать. По всей вероятности, все у нее получится. Но для начала – в этом она не сомневалась – ее ожидало трудное время: суматоха, неопределенность и, может быть, голод.
Часть пятая
Однако все повернулось иначе. Не прошла Дороти и пяти ярдов от калитки, как навстречу ей показался доставщик телеграмм на велосипеде – он свистел и высматривал названия домов на воротах. Увидев слова «Рингвуд-хауз», он развернулся, поставил велосипед у бордюра и шагнул к Дороти.
– Тута живет мисс Милл-боро? – сказал он, махнув головой в сторону «Рингвуд-хауза».
– Да. Это я мисс Миллборо.
– Ну-кось, телеграмма вам, – сказал мальчик, снимая с ремня оранжевый конверт.
Дороти поставила сумку. Ее снова стала бить дрожь. И она не могла понять, от радости или от страха – в уме у нее почти одновременно вспыхнули две догадки.
«Это какие-то добрые вести! Отец серьезно болен!»
Она надорвала конверт и увидела телеграмму на двух страницах и стала читать, но смысл никак не укладывался у нее в голове.
«Радуйтесь зпт праведные зпт о господе восклицательный знак прекрасные новости восклицательный знак ваша репутация абсолютно восстановлена тчк миссис сэмприлл упала в яму зпт которую вырыла тчк иск о клевете тчк никто больше ей не верит тчк ваш отец хочет зпт чтобы вы немедленно вернулись тчк я сам еду в город и могу захватить вас тчк скоро буду тчк дождитесь меня тчк громким ударом в кимвалы восславьте его восклицательный знак море любви тчк».
На подпись можно было не смотреть – это мог быть только мистер Уорбертон. Дороти охватила такая слабость, что она едва держалась на ногах. Мальчик что-то спрашивал у нее, но она почти не слышала его.
– Ответ будет? – спрашивал он третий, если не четвертый раз.
– Не сегодня, спасибо, – сказала Дороти рассеянно.
Мальчик оседлал велосипед и покатил дальше, свистя громче прежнего, словно в обиду на Дороти, не давшую ему на чай. Но ей было не до него. Единственное, что она ясно поняла из телеграммы, это слова: «ваш отец хочет, чтобы вы немедленно вернулись». Это ее совершенно ошеломило. Она не помнила, сколько простояла на тротуаре, пока к ней не приблизилось такси с мистером Уорбертоном. Увидев Дороти, он велел таксисту остановиться, выпрыгнул и подбежал к ней, сияя.
– Привет! – воскликнул он, беря ее за обе руки и привлекая к себе псевдоотеческим жестом. – Ну, как дела? Но, боже правый, как вы похудели! Я все ваши ребрышки чувствую. Где эта ваша школа?
Дороти, в тисках его объятий, повернулась и кивнула в сторону темных окон «Рингвуд-хауза».
– Как! Тот дом? Божечки, ну и дыра! А что с вашим багажом?
– Он там. Я оставила деньги, чтобы мне его прислали. Думаю, все будет в порядке.
– О, ерунда! Зачем платить? Возьмем с собой. Положим на крышу такси.
– Нет-нет! Пусть пришлют. Я не смею туда вернуться. Миссис Криви ужасно рассердится.
– Миссис Криви? Что еще за миссис Криви?
– Директриса – во всяком случае, владелица школы.
– Что – дракон в юбке? Предоставьте это мне – я с ней разберусь. Как Персей с Горгоной, а? Вы будете Андромедой. Эй! – обратился он к таксисту.
Двое мужчин подошли к парадному входу, и мистер Уорбертон постучал. Дороти почему-то не верилось, что им удастся получить ее вещи у миссис Криви. Да что там – она бы не удивилась, увидев, как они вприпрыжку выбегают, подгоняемые миссис Криви с метлой. Однако через пару минут мужчины спокойно вышли, и таксист нес на плече ее чемодан. Мистер Уорбертон помог Дороти сесть в такси и вложил ей в руку полкроны[143].
– Ну и мегера! – сказал он с чувством, когда такси тронулось с места. – Как, черт возьми, вы терпели ее столько времени?
– Что это? – сказала Дороти, глядя на монету.
– Ваши полкроны, оставленные за пересылку багажа. Неслабый подвиг – вырвать их у этой старушки, а?
– Но я оставила пять шиллингов! – сказала Дороти.
– Что! Она сказала, вы оставили всего полкроны. Боже, ну и нахалка! Мы вернемся и получим еще полкроны. Чтобы знала!
Он постучал в окошко таксисту.
– Нет-нет! – сказала Дороти, беря его за предплечье. – Это совсем не важно. Давайте поскорей уедемте отсюда. Я бы не вынесла возвращаться туда – НИКОГДА!
Она не преувеличивала. Она была готова пожертвовать не только полкроной, но и всеми своими деньгами, лишь бы никогда больше не видеть «Рингвуд-хауза». Так что они продолжили свой путь, оставив миссис Криви с наваром. Жаль, что никто на этот раз не услышал ее смеха – этого редчайшего явления природы.
Мистер Уорбертон настоял на том, чтобы ехать на такси до самого Лондона, и всякий раз, как шум дорожного движения стихал, говорил без умолку, не давая Дороти вставить слово. Только когда они подъезжали к ближним окраинам, ей удалось добиться от него объяснения такой внезапной перемены в ее судьбе.