– А как же девочки? – спросила Мэри, предпринимая последнюю отчаянную попытку остановить ее. – Не оставлять же их одних.
– Кейт Бойз за ними присмотрит. – Миссис Кристи воткнула в волосы шляпную булавку. – Ну вот. Так что, ты готова?
– Готова, – сдалась Мэри.
По правде говоря, несмотря на все возражения, она была рада, что мать рядом с ней. После всех событий прошлой ночи Мэри с тревогой думала о том, что еще могло произойти в Блэкторн-хаус за те часы, пока ее не было, и о том, что она найдет там, когда вернется.
Глава 42. Саут-стрит. Чичестер
Конни стремглав выбежала с Чичестерского вокзала.
Из-за отвратительной погоды на стоянке ждала всего пара кебов. Лошади вели себя беспокойно, дрожали на ветру.
– Подвезти, мисс?
– Такса умеренная, – сказал другой. – Куда пожелаете. Поберегли бы ботиночки-то.
Конни покачала головой.
– Мне недалеко.
Было всего девять утра, но у гостиницы «Глобус» уже собралась горстка мужчин – они прижимались к стене, прячась от шквального ветра. Вид у них был вполне мирный, хотя в местной газете каждую неделю публиковали список тех, кто предстал перед судом за драку и отправился под арест ради сохранения порядка. Если Дэйви говорил правду, то именно здесь Грегори Джозеф влез в потасовку из-за чего и попал в тюрьму. «Защищал даму», – добавил Дэйви с оттенком восхищения. Как бы то ни было, его упрятали за решетку на три месяца.
Конни торопливо прошла мимо, не обращая внимания на летящие ей в спину комплименты или оскорбления (в обоих случаях тихое бурчание звучало одинаково), и двинулась по Саут-стрит. Мимо клуба «Регнум» и главпочтамта, мимо табачной и рыбной лавки. Все это были знакомые ориентиры, но она их почти не замечала.
Цветочница и пирожник, прижимающий к себе свою маленькую печку, прячутся от дождя под крестом на рыночной площади. Два-три молодых человека в черных костюмах из чичестерских контор – юридических фирм, врачебных практик, компаний по управлению недвижимостью, – они каждое утро встречаются под часами, чтобы передать письма из рук в руки. Конни знала, что сержант Пенникотт частенько останавливается тут, надеясь подслушать какие-нибудь сплетни.
Сегодня его не было.
Конни взглянула на часы и увидела, что еще рано, хотя едва ли Гарри будет возражать. И чем скорее они поговорят и решат, как лучше поступить, тем скорее Конни сможет вернуться в Фишборн, к отцу.
Вдали от Блэкторн-хаус ее дурные предчувствия еще усилились. Сейчас как никогда она жалела, что не довела вчерашний разговор до конца. Но отец говорил так сбивчиво и был так измучен, что она не могла на него наседать.
Конни подошла к георгианскому дому в самом начале Норт-стрит. Она замерзла и промокла, но чувствовала, что пульс у нее участился.
Дверь открыл высокий седовласый слуга. Он отступил, чтобы дать ей пройти на крыльцо и укрыться от дождя. Вид у него был усталый, изможденный.
– Меня зовут Констанция Гиффорд, – сказала она. – Не могли бы вы сказать мистеру Вулстону, что я здесь?
– Он ожидает вас, мисс, – сказал дворецкий. – Сейчас мистера Вулстона нет дома, но он просил вас дождаться его.
Конни оглянулась на улицу.
– Полагаю, вы не знаете, куда он ушел… – Конни запнулась. – Извините, не знаю вашего имени.
– Льюис, мисс. Мистер Вулстон не сказал, куда идет. Сказал только, что скоро вернется.
Очевидно, имело смысл подождать. Они уговорились встретиться в десять часов. Конечно, Гарри не нарушит этот уговор. Может быть, он решил съездить в Грейлингуэлл, проверить, что там удастся выяснить.
– Есть какие-нибудь новости, Льюис? О докторе Вулстоне?
Она увидела, как лицо старого слуги дрогнуло.
– Нет, мисс, к сожалению, нет.
– Мне очень жаль.
Конни взглянула на капли дождя, стекающие с ее пальто на пол, и ее вдруг одолела усталость. Череда открытий, вернувшиеся воспоминания, недостаток сна – она почувствовала, что все это выжало ее досуха. Сил не осталось.
Дворецкий указал на гостиную.
– Прошу вас, мисс Гиффорд, чувствуйте себя как дома. Позвольте принести вам поднос с кофе?
Конни взяла себя в руки. Сейчас не время падать духом.
– Благодарю вас, Льюис, – сказала она, протягивая слуге шляпу и пальто. – Я подожду.
Гиффорд переворачивал свою спальню вверх дном. Искал везде, стягивал простыни, перетряхивал все книги, обыскивал карманы одежды, висевшей в шкафу.
Кто-то – скорее всего, Конни – делал уборку в комнате, это было видно. Все бутылки исчезли, пепельницы пусты. Но не могла же она взять письмо? Гиффорд метался по комнате из одного конца в другой. Несмотря на все перенесенные испытания, на ногах он стоял твердо. Письмо должно быть где-то здесь. Он должен перечитать, что именно там написано. Почтовый штемпель, адрес – все детали, на которые в прошлый раз не обратил внимания.
Гиффорд заставил себя остановиться. В тишине слышалось только завывание ветра в трубе. Совсем темно, хотя было уже девять часов утра. Он заново проверил карманы брюк, пытаясь восстановить последовательность событий.
Куда же он его положил?
Письмо из лечебницы пришло в апреле. В среду. Так? Кто же его принес? Этого он тоже не мог вспомнить. Помнил лишь, что с той самой секунды, как он прочел эти строчки, у него было такое чувство, будто ему рассекли ножом грудь и вырвали сердце.
А потом? Потом он пил. Пытался утопить в вине свое горе – горе, которым ни с кем не мог поделиться. Даже с дочерью.
Гиффорд остановился. Вот Дженни бы поняла. На мгновение он позволил себе вспомнить о женщине, которую когда-то так любил, затем покачал головой и продолжил поиски.
Остаток апреля он пил, чтобы забыться, пил, пока не улетучатся мысли о том, кем он был и кем стал. Но всякий раз боль рано или поздно возвращалась. Виски, эль, бренди – ничто не могло стереть из памяти жестокую правду о смерти Касси.
А через неделю – еще одна записка. Большими печатными буквами. Без подписи. Приглашение – вернее, приказ – явиться на кладбище в канун Святого Марка. Ужас, когда он увидел тех – по крайней мере троих из них – там же. Боль за всех этих крошечных птичек, бьющихся о надгробия и растоптанных ногами.
И она.
Призрак, подумал он тогда. В синем пальто Касси. Позже, когда он выглянул из окна своей спальни, перед ним предстало ее загробное видение в ручье. Всюду, куда ни взгляни, его преследовал образ Касси. Дух, эхо. Но прошлой ночью Конни сказала, что это был живой человек. Девушка по имени Вера. А позже, когда заря прогнала тьму, он вспомнил, что Касси знала девушку по имени Вера в Грейлингуэлле. Девушку с волосами того же цвета, что у нее.
Кто еще, кроме Касси, мог подарить Вере это пальто?
Что, если письмо пришло вовсе не из лечебницы?
Гиффорд приподнял матрас, пошарил в щели между рамой кровати и половицами. На чем же оно было написано – на стандартном бланке?
Если Касси умерла три недели назад – от гриппа, как было сказано в письме, – то почему ему до сих пор не сообщили о похоронах? Раз в месяц Гиффорд забирал почту до востребования на главпочтамте в Чичестере и оплачивал ежемесячный счет из лечебницы. Конни об этом не знала. Никто не знал.
Может быть, сообщение о погребении ждет его здесь?
Он должен найти письмо. Найти конверт. Должен убедиться точно.
Гиффорд приподнял стеклянную пепельницу. И тут вдруг вспомнил. Он же сжег то письмо. Он ясно увидел, как стоит посреди комнаты и дрожащими руками пытается зажечь спичку. Подносит ее к уголку бумажного листа и смотрит, как слова превращаются в дым.
Он подошел к окну, не осмеливаясь еще полностью доверять своим рассуждениям, зная, какие злые шутки играют с человеком раскаяние и горе. Как разум защищается от правды, слишком горькой, чтобы ее принять. Протер влажное стекло рукавом.
В ручье вода под порывами ветра все выше и яростнее хлестала в основание старой соляной мельницы. Черные тучи между Фишборном и Апулдрамом нависали так низко, что Гиффорд не мог разглядеть дальний берег лимана.
Коттеджа видно не было.
Но Гиффорд знал, что коттедж там. И если он прав (и молил Бога, чтобы он оказался прав и Касси не умерла), то где же еще ей быть, как не там?
Конни стояла перед портретом.
Голова кружилась от недосыпа, и ей казалось, что она смотрит на себя в зеркало. Она узнала себя в этом прямом взгляде, в этом наклоне головы. Когда же Гарри его написал?
– Вот, прошу вас, – сказал Льюис, появляясь в дверях с подносом.
– Я почувствовала, что не могу сидеть на месте. Дверь была приоткрыта, вот я и вошла. Не думаю, что мистер Вулстон станет возражать.
– Нет, мисс. – Льюис взглянул на мольберт. – Если вы позволите мне такую дерзость, я бы сказал – большое сходство.
Конни улыбнулась.
– Да. Я не очень-то разбираюсь в живописи, но мне кажется, он умеет видеть. Самое главное.
Льюис кивнул.
– Доктор Вулстон гордится им, – сказал он, – хотя и…
Дворецкий осекся, явно в ужасе от того, что позволил себе забыться и высказать свое собственное мнение.
– Я еще не имела удовольствия познакомиться с доктором Вулстоном. – Конни помолчала. – Полагаю, от мистера Вулстона до сих пор нет вестей?
Льюис покачал головой. Конни взглянула на часы на каминной полке, потом на окно.
– Погода портится, – сказала она, глядя на дождь. – Я надеялась, что буря утихнет.
Если шторм разразится раньше, чем Конни предполагала, она рискует не добраться до деревни, не говоря уже о Блэкторн-хаус.
– Мистер Вулстон настаивал, чтобы я непременно довел до вашего сведения, как сильно он надеется, что вы дождетесь его возвращения, мисс Гиффорд.
Конни кивнула. Послышался еще один раскат грома, все еще где-то далеко. Она даст ему еще полчаса. Но если он не приедет к половине одиннадцатого, то, как бы отчаянно ни хотелось ей с ним встретиться – а ей и правда отчаянно хотелось, особенно теперь, когда она увидела картину, – у нее не останется выбора: она будет вынуждена уйти.