Он убедил себя, что отец там. Теперь, добравшись на место, он не знал, как лучше поступить. Если старик здесь и его удерживают против воли (несмотря на все невысказанные инсинуации Пенникотта, это было единственное объяснение, которое Гарри был готов принять), то ни в коем случае не следует вваливаться туда с риском все испортить. Гарри подумал, что, вполне возможно, Пенникотт уже здесь, хотя никаких следов его присутствия не заметил.
Сильный порыв ветра едва не сбил его с ног. Промокшая насквозь одежда тяжело облепила руки и ноги. Гарри понимал, что долго оставаться снаружи невозможно. Он огляделся в поисках места, откуда можно было бы наблюдать за домом. Поднял воротник, пригнулся пониже и побежал к чему-то похожему на угольный погреб в дальней части коттеджа. Сгодится пока.
Едва укрывшись там, он снова подумал о Конни. Он надеялся, что, какие бы неприятные факты ни всплыли о ее отце, она сумеет с этим справиться. Гарри твердо решил, что будет рядом с ней, как бы ни сложились обстоятельства.
Мельничный пруд вышел из берегов. Вода хлынула через дорогу, к тем домам, что стояли внизу, поднялась на крыльцо и стала просачиваться в щели между дверьми и каменными порогами Пендриллс и Солт-Милл-хаус.
Плащ Пенникотта развевался на ветру. Он поднял руку и снова постучал в дверь Слей-Лодж.
– Сэр? – крикнул он. – Откройте дверь, пожалуйста. Это полиция.
Дом, казалось, молча смотрел на него. Все окна были плотно закрыты. Никаких признаков жизни. Пенникотт проклинал ту отсрочку, которая понадобилась ему, чтобы получить нужные доказательства. Когда имеешь дело с людьми, надежно защищенными своим состоянием и положением в обществе, промахи недопустимы, поэтому Пенникотт скрупулезно придерживался правил. Он взглянул на часы. Его коллеги уже должны бы прибыть в коттедж «Фемида», если Апулдрам-лейн еще проходима.
– Сэр? – крикнул он снова.
На этот раз, снова не получив ответа, Пенникотт отступил. Подозвал молодого полицейского, ожидавшего поодаль.
– Придется выломать, – сказал он.
Они навалились плечами на дверь.
– Еще раз, – скомандовал Пенникотт. – Еще!
Мало-помалу петли затрещали и начали подаваться. Наконец, после очередной попытки, дверь отлетела от косяка, и они оказались внутри.
Пенникотт бросился в дом и увидел огромного лебедя, стоявшего в коридоре.
Он сразу понял, что здесь никого нет. Дом выглядел пустым.
– Проверьте наверху, – приказал он.
Сам Пенникотт прошелся по кабинету и гостиной и заметил, что все ящики письменного стола открыты. Оставалось надеться, что остальным, тем, кто отправился в коттедж «Фемида», повезет больше.
– Нашли что-нибудь? – спросил он, когда молодой человек появился снова.
– Только это, – сказал тот и протянул Пенникотту моток проволоки, какой обычно пользуются таксидермисты.
Глава 48. Коттедж «Фемида». Апулдрам
Конни, пошатываясь на усталых ногах, вошла в вестибюль, где можно было наконец укрыться от бури, а затем кое-как закрыла мотавшуюся на ветру дверь.
Первым чувством было облегчение. Кожа у нее задубела от соленой воды, принесенной с моря. В коттедже стояла полная, абсолютная тишина.
– Отец?..
В воздухе висела странная смесь ароматов. Свечи, благовония и еще что-то неприятно сладкое. Давний, привычный запах, хорошо знакомый ей по мастерской.
Кровь.
– Гиффорд?
Он ведь прячется здесь? Куда ему еще идти?
Из холла вели две двери по бокам, а третья была впереди, в конце коридора. Все они были закрыты. Конни зашла сначала в комнату справа. Небольшая гостиная. Она была пуста, хотя и хранила следы чьего-то недавнего присутствия. Тарелка, нож, стопка газет и несколько книг на невысоком столике. Конни уже хотела вернуться в холл, когда заметила название самой верхней книги в стопке. Она взяла ее в руки.
«Миссис Р. Ли. – прочла она. – Таксидермия, или Искусство сбора, подготовки и монтажа образцов естественной истории. Лондон: Патерностер-Роу, 1820».
Судя по всему, то же лонгмановское издание, что и у ее отца. Потом Конни вспомнила, что не могла найти его, когда они с Гарри были в мастерской. Она открыла форзац и увидела на внутренней стороне обложки отцовский экслибрис: «Мистер Кроули Гиффорд, чучельник».
Отец принес книгу сюда? Одолжил кому-то?
Взгляд Конни упал на книгу, придавленную руководством миссис Ли. Но это оказалась не книга, а ее дневник. Тот самый, пропавший еще в среду. Неужели отец и его взял? И тоже принес сюда? Едва ли. В тот день он был в ужасном состоянии, пьян почти до беспамятства.
Конни перелистала страницы, сама не зная, что ищет, – страница за страницей, исписанные собственным знакомым почерком. Одна страничка выпала из тетради. Потом Конни увидела, что некоторые страницы исписаны другими чернилами. Не синими, а черными.
Почерк узнаваемый – но не ее.
Конни покачала головой. Это немыслимо. Касси мертва. Она не могла сделать эти записи.
Конни снова вспомнила об отце. Он был не в себе, мысли у него путались, но он сам сказал, что Касси умерла. Когда Конни заговорила о Клубе врановых, пытаясь вытянуть из него признание, что он знал, как они убили Касси десять лет назад, он ничего не возразил.
Опять крупица сомнения.
Конни вспомнила о женщине, которая следила за Блэкторн-хаус, о мужчине, которого Дэйви видел на том же месте. «Маленький, аккуратный такой», – сказал Дэйви. И еще – что что-то в нем было не так. То же самое Гарри сказал о человеке, который, как он слышал, ссорился с его отцом. Она вспомнила о письме, которое дала ей миссис Кристи – доставленном прямо в дом, написанном знакомым почерком, – и о том, как безутешно горевал Гиффорд. Рана была свежая, открытая, не десятилетней давности.
– Касси? – услышала она собственный голос.
Но никто ей не ответил. Никто не вышел.
С колотящимся сердцем Конни взяла дневник и прошла через холл в комнату напротив. Она была пуста, если не считать груды черных портьер, похожих на театральные занавесы, и мясницких инструментов на полу. На зубцах пилы бурые пятна.
Кровь, кожа, кости…
Оставалась последняя комната. Все еще держа дневник перед собой, как щит, Конни медленно двинулась по коридору.
Здесь ли отец? Здесь ли Касси? Или кто-то, кто пытается выдать себя за Касси?
Каждый мускул ее тела твердил ей – не ходи, но теперь уже поздно было поворачивать назад. Десять лет она жила среди тайн, отравляющих все вокруг. Лучше взглянуть в глаза правде, какой бы она ни была и как ни тяжело будет с ней справиться. Лучше знать, чем гадать и сомневаться всю жизнь, как все эти десять лет.
Конни положила дневник на столик в холле и подошла к закрытой двери в конце коридора.
Дэйви спрыгнул с балки на солому за спиной у фигуры, стоявшей в дверях. Хотел удрать, но Джозеф бросился на него, схватил за куртку, швырнул обратно на солому и загородил дверь своим телом.
Дэйви бросился на него. Джозеф схватил мальчика и приподнял его над землей.
– Ну-ка, уймись. Он нас услышит, – прошипел он.
– Где мистер Гиффорд? Что вы с ним сделали? Если вы его хоть пальцем тронули…
– Гиффорд?
Удивление в голосе Джозефа прозвучало так явственно, что Дэйви перестал отбиваться.
– Слушай, я тебя отпущу, но клянусь, если снова начнешь шуметь – пристукну. Ясно?
Дэйви кивнул. Джозеф выпустил его.
– Где мы?
– А ты разве не знаешь?
– Нет. Матушка Кристи послала меня за мистером Гиффордом. Он шел сюда, но я… Честно говоря, я не уверен.
Джозеф покачал головой.
– Что Гиффорд здесь делает? Что за игру он затеял?
– Двуколка, должно быть, перевернулась, – проговорил Дэйви, размышляя вслух. Он посмотрел на Джозефа. – Это вы меня сюда засунули?
– Нет, конечно. Стал бы я тогда тебя выпускать.
Дэйви подумал и решил, что это похоже на правду.
– А кто же тогда?
На мгновение их взгляды встретились, и Дэйви вспомнил.
– Верина шляпа, – сказал он. – Я нашел ее в двуколке Кроутера.
Конни не могла понять, что перед ней. По крайней мере, сначала.
В комнате было темно, если не считать трех свечей, горевших за тремя креслами, которые отбрасывали тени ей навстречу. Она подождала. Дала глазам привыкнуть к полумраку. Вгляделась еще раз.
В креслах в стиле Людовика Четвертого сидели три манекена в натуральную величину. Похожи на Пьеро, только одеты в черное, а не в белое, и одежда расшита всевозможными узорами. На каждом была красивая маска в виде птичьей головы: галка с шелковистым серым капюшоном; сорока с блестящими пурпурно-зелеными перьями в хвосте; у третьей маски был тяжелый, будто деревянный клюв и угольно-черные грачиные перья.
Это была какая-то жуткая копия той витрины, которую ее отец сделал и спрятал в ле́днике: галка, сорока, грач. Четвертое место пустовало.
Ворона не было.
Конни ощутила слабость во всем теле, когда начала понимать, что перед ней на самом деле. Она заставила себя не отводить взгляд. Она должна знать правду. Конни сделала несколько неглубоких вдохов, стараясь, чтобы от горячего, тошнотворного воздуха не запершило в носу и горле, в ожидании, когда пульс станет ровнее. Наконец к ней вернулись последние недостающие воспоминания о той ночи, когда умерла Касси.
Четверо мужчин сидят в музее на креслах, которые в ее детских глазах выглядят настоящими тронами. Она заглядывает в комнату сверху, притаившись за деревянными перилами на лестничной площадке первого этажа.
Свечи, дым, перья. Шум, мужские голоса.
Ее отец и Касси спорят в холле. Может, это ее и разбудило? Гиффорд упрашивает Касси развлечь гостей, пока он сходит в деревню и выяснит, почему их до сих пор нет.
Касси скрестила руки на груди.
– Кого?
– Танцовщиц, – сказал он, отводя взгляд. Не мог смотреть ей в глаза. – Увеселительная программа, ничего тут дурного нет. Он дал мне слово.