мертвая на полу. Со временем он выяснил имена троих из четверых, бывших у него в тот вечер: Джон Вулстон, Джеральд Уайт и Фредерик Брук. А четвертый так и не снял маску, даже в конце.
Несчастный случай, сказали ему. Несчастнее некуда.
Ситуация проста, продолжал тот человек. Он, Гиффорд, сейчас в незавидном положении. Могут счесть, что смерть девушки на его совести. Ведь об их импровизированной вечеринке никто ничего не знал. Девушка работала у него. Однако если Гиффорд готов прийти к некому соглашению, то неприятностей можно избежать.
Слишком поздно Гиффорд понял, с кем имеет дело. С людьми без совести, без представления о ценности жизни. Смерть Касси для них ничего не значила. Их заботила только собственная шкура.
Но когда ему предложили эти гнусные условия, он понял, что жизнь Касси еще можно попытаться спасти. Смерть была для него привычным делом. Он знал, как кожа меняет цвет, когда жизнь уходит. Из розовой становится белой, а потом синей. Ему случалось подбирать птиц – оглушенных после столкновения с каретой или ударившихся в оконное стекло, – которые на вид были совсем как мертвые, а потом оживали под его руками в мастерской. Конечно, это совсем не то, но, когда его взгляд метнулся к телу Касси, лежащему на полу, а затем снова к мужчине в маске, Гиффорд понял, что она еще может выжить. Если только как-то унести ее отсюда, возможно, ее еще удастся спасти.
Он тотчас согласился на все условия. Обещал содействие, понимая, что каждая секунда на счету.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем мужчина повернулся и ушел, даже не взглянув на тело на полу. Гиффорд немедленно отправил Касси в Арундел, к врачу, готовому принять на веру его рассказ о том, что его племянница, мисс Кассандра Кроули – первое имя, которое пришло ему на ум, – пыталась покончить с собой. Она нуждается в заботе и понимании. Ее репутация не должна пострадать; никто не должен знать, что с ней случилось.
Сельский врач, постоянный посетитель музея, не стал ни о чем расспрашивать. Он охотно согласился отправить Касси в окружную лечебницу, где, как знал Гиффорд, о ней позаботятся. На какое-то время она станет невидимой под защитой вымышленного имени. Никто не сможет причинить ей вред.
Гиффорд сдержал свое слово. Он понимал, что единственный способ уберечь Касси от опасности, чтобы эти люди не начали преследовать ее снова, – продолжать делать вид, что она умерла в ту ночь. Десять лет он оплачивал больничные счета из тех денег, которые ему платили за молчание о том, что произошло в музее. Это данное второпях обещание (хоть у него и не было другого выхода) омрачало его душу. Прошли годы, прежде чем Гиффорд узнал, что перенесла Касси в ту ночь. Насилие на глазах у всех, жестокость этого насилия. Ужас всех этих птичьих масок и перьев. Не безобидный клуб для совместной выпивки, а люди с порочными и извращенными наклонностями. Но к тому времени Гиффорд уже не мог отойти от принятого плана, и ему нужны были деньги на ее лечение.
Все делалось через Брука, хотя Гиффорд всегда знал, что этот человек просто исполнитель.
Укрывшись в глубине леса, Гиффорд вытер капли дождя с лица рукавом пальто. Он спас тогда Касси, но какой ценой? Физически она окрепла, однако дух ее так и не знал покоя. Беззаботная, жизнерадостная девушка исчезла навсегда. Она погибла в ту ночь. Вымышленная меланхолия и потребность в одиночестве со временем стали реальностью.
Гиффорд уронил голову на руки, вспомнив о своей дочери, которой в то время было всего двенадцать лет. Он даже не знал, что Конни не спит мирным сном в своей постели – только на следующее утро Дженни Викенс, их ближайшая соседка, пришла сообщить ему весть о несчастном случае и заверить, что его дочь почти наверняка выживет. Это она, Дженни, рассказала ему, как Вулстон нашел Конни без сознания у подножия лестницы, выбежал с ней из дома и позвал на помощь Дженни. Гиффорд не знал, много ли Дженни знает и о чем догадывается, но их дружба пала еще одной жертвой той ночи. Дженни выхаживала Конни, пока он был раздавлен горем и молчаливой виной. Вынужденный хранить тайну исчезновения Касси, он потерял еще одну возможность счастья. Последнее, что он слышал о Дженни, – что она вышла замуж и уехала.
– Я знаю, что ты здесь.
Гиффорд вскинул голову. Человек был совсем близко. И он узнал голос – через столько лет. Тот человек, который думал, что убил Касси, и платил Гиффорду за сокрытие убийства.
Кровавые деньги.
– Гиффорд! – снова крикнул он.
Гиффорд попятился в гущу деревьев, надеясь, что рев бури заглушит звук его дыхания. Этот человек блефует. Пытается выманить его из укрытия. В такой ветер и дождь, как думалось Гиффорду, мало что можно было разглядеть сквозь туман и дымку, висящую меж дубов.
В апреле Гиффорд был уверен, что Касси умерла. Уйдя в свое горе и жалость к себе, он не видел, что творится у него под носом. Кто еще, как не Касси, мог прислать письмо из Грейлингуэлла? Кто еще, как не Касси, мог собрать на кладбище тех, кто был виновен перед ней? Гиффорд нахмурился. Было ли это предупреждение о том, что должно произойти, или шанс на искупление для них?
Почему Касси не доверилась ему? Зачем прислала ему письмо с сообщением о своей смерти?
Теперь он хотел только одного: спросить ее, почему она через десять лет отвернулась от него. Он должен успокоить ее, заверить, что позаботится о ней. Они с Конни позаботятся. Теперь уже он никому не позволит ее обидеть.
Она здесь?
Он услышал, как хрустнула ветка под ногой. Человек подошел еще ближе, с трудом продираясь сквозь залитый водой подлесок.
– Все знают, что ты сделал. Тебе это не сойдет с рук.
Гиффорд не понимал, о чем он, знал только, что пришла пора положить всему конец. Тайны и ложь источили его изнутри, отравили все, что ему когда-то было дорого. Только вопрос времени, когда этот человек тоже поймет, что Касси не умерла, и попытается заставить ее замолчать.
Гиффорд вспомнил маску ворона: острый черный клюв, блестки вокруг глаз. Вспомнил, как мужчина вертел в пальцах желтую ленту Касси, будто какую-то безделушку. Как будто сама она – мертвая девушка, лежавшая у его ног, – была всего лишь безделушкой. Гиффорд видел только один способ покончить с этим, и вместе с пониманием этого пришло молчаливое спокойствие, какого он не мог найти все эти годы.
В эти последние минуты Гиффорд вспомнил о своей дочери – смелой, принципиальной, доброй. Конни заботилась о нем и любила его, хоть он сам и сделал все, чтобы оттолкнуть ее. Он гордился ею – ее характером и терпением, ее мастерством и ловкостью. С первого дня, когда он пустил ее в свою мастерскую, он знал, что в мастерстве она далеко превзойдет его. Его чучела были точными копиями, но у Конни был редкий дар улавливать живую сущность птицы или животного. В сложенном птичьем крыле, в наклоне головы чувствовался намек на грядущую жизнь, еще более прекрасную. Не эхо смерти – совершенство. Все эти годы Конни поддерживала его. Теперь пришло время закончить эту историю, освободить ее – и Касси – от прошлого.
Гиффорд опустил глаза и увидел, что руки больше не дрожат. Он перевел дыхание и улыбнулся. Улыбкой торговца, как в старые добрые времена, когда он готовился очаровывать покупателя.
– Я здесь, – сказал он, выходя из укрытия.
Преступление, наказание, правосудие.
Все сделано. Последняя часть ее плана готова к завершению. Ничто не оставлено на волю случая, и смелости закончить то, что начала, у нее хватит.
А потом покой. Тишина.
Ее признания – показания – тоже закончены. Из них будет ясно, что она сделала, как и почему. В конце концов, все просто. Пока они живут, не выказывая ни угрызений совести, ни раскаяния, ей не найти покоя. Она знала, что воспоминание о насилии, совершенном над ней той ночью, никогда не отпустит ее. С каждым годом ее душевное состояние становилось не лучше, а хуже. Мысль о том, что они будут жить дальше без каких-либо последствий после того, что сделали, причиняла не меньшие, а большие страдания.
Оставался только один путь. И она решилась.
Теперь оставалось только привлечь к ответу последнего – худшего из них. Он с удовольствием смотрел, как они терзают ее, словно звери, а потом испытал наслаждение, когда убивал ее. Отнял у нее жизнь так, будто она была какой-нибудь птицей или мухой у него под сапогом. Она никогда не сомневалась, что он придет, как не сомневалась и в других. Семена их гибели заложены в их характере. Каждому по его желанию: репутация, аппетит, насилие, власть.
Грегори Джозеф оказался стойким, хорошим и верным слугой. Последнее приглашение он доставил на Милл-лейн сегодня днем, пробившись сквозь ветер и бурю. Джозеф понятия не имел, каким ужасным деяниям он положил начало – так же, как и Гиффорд.
Гиффорд так и не оправился от чувства вины за то, что оставил ее той ночью наедине с такими людьми. Она не винила его, он сам себя винил – за то, что поверил им на слово, за свою наивность, за то, что жажда денег затмила ему рассудок.
Она всеми силами старалась щадить Гиффорда, даже когда написала ему о своей смерти на украденном бланке лечебницы, хотя и знала, что это разобьет ему сердце. Выбора не было. Он попытался бы остановить ее, не смог бы понять, что для нее не может быть жизни после лечебницы, пока они на свободе. Теперь, спустя десять лет, ей бы никто не поверил. Женщине, да еще без состояния и поддержки, да еще и бывшей пациентке лечебницы для душевнобольных. К тому же она не хотела, чтобы вину возложили на него. И на Конни тоже. Последним поручением Джозефу было вернуть дневник Конни в Блэкторн-хаус, чтобы она прочитала то, что написала Касси.
Все было готово. Жуткая картина предназначалась только для глаз ее последней жертвы. Ей хотелось, чтобы он увидел, как страдали его сообщники, увидел пустое кресло и маску на нем и понял.
Она понимала, что рисковать нельзя. Он был умнее других. В этом последнем акте убийства не было места соблазнительным приманкам и тонким расчетам. Она намеревалась вывести его из строя с помощью револьвера Джона Вулстона, а затем приступать к работе.