Набросив на галку газетный лист, она подобрала юбки и бросилась бегом через буфетную в огород.
– Что случилось?
Мэри стояла у бельевой веревки, согнувшись в три погибели и держась руками за грудь. Прищепки разлетелись по земле, корзина с чистым бельем лежала на боку. Лучшая льняная скатерть, два носовых платка с синей вышитой монограммой КГ, кухонное полотенце с зеленой каймой – все это вывалилось в грязь.
Конни бросилась к Мэри. Девушка все еще кричала, но выкрики эти были странно ритмичными, похожими на пронзительные, повторяющиеся гудки. Больше никого не было видно, и Конни не могла понять, что же так перепугало Мэри. Она положила руки ей на плечи.
– Ради бога, что случилось? Вы ушиблись?
Горничная смотрела на нее широко раскрытыми невидящими глазами, но рот у нее, к счастью, закрылся.
– Что вас довело до такого состояния? Говорите же.
Мэри хватала губами воздух, почти всхлипывая.
– Вас никто не будет бранить, – сказала Конни, чувствуя, как девушка дрожит всем телом. – Говорите.
Конни почувствовала, как служанка высвободилась из ее рук, услышала, как она глубоко вздохнула. Еще несколько мгновений – и Мэри обернулась и указала рукой на узкий ручеек, протекавший вдоль северной границы сада. Один из многочисленных притоков, впадавших в большой ручей.
Неужто она до полусмерти испугалась водяной крысы? Или толстого черного угря, которые водились на берегу реки? Дэйви Ридман всегда ловил их там на самодельную удочку. Вид у них и впрямь отталкивающий, и этой весной их развелось гораздо больше, чем обычно, но ведь они безобидны.
– Покажите мне, – сказала Конни. После разговора с отцом у нее уже не хватало терпения разыгрывать драмы.
– Нет… – Девушка попятилась, качая головой. – Я не могу. Это… Там, внизу.
Конни достала из кармана кардигана носовой платок и протянула его Мэри.
– Вытрите глаза. Что бы это ни было, я уверена, все не так страшно, как вам кажется.
Вначале Конни не увидела ничего необычного.
Затем глаза зацепились за яркое пятно в зарослях тростника. Ткань. Синее шерстяное пальто с двойными швами, плавающее в соленой воде. Из-под пальто виднелась простая зеленая юбка – ее слегка колыхало течением.
Конни глубоко вздохнула.
– Бегите скорее в Слей-Лодж, – сказала она, имея в виду ближайший дом. – Разыщите мистера Кроутера. Скажите ему… Объясните, что нам нужно… – Она смолкла, чувствуя, как к горлу подступает тошнота, и тяжело сглотнула. – Хотя нет. Идите в деревню и приведите доктора Эвершеда. Расскажите ему, что случилось. Попросите его прийти. Как можно скорее.
– Но она же… мертвая?
Конни поколебалась. Взглянула на девушку с сочувствием. Мэри дрожала, крепко обхватив себя руками. Ей едва исполнилось шестнадцать лет. Конни не была уверена, что она вообще слышала ее распоряжения, не говоря уже о том, чтобы вникнуть в их смысл.
– Мэри, – резко сказала Конни. – Отправляйтесь в Эверсфилд и спросите, дома ли доктор. Белый дом, знаете?
На этот раз девушка кивнула.
– Конечно, знаете. Вот и умница. Приведите доктора Эвершеда. Он знает, что делать. – Она легонько подтолкнула Мэри. – Ну же.
На миг-другой Мэри встретилась с Конни взглядом, а затем, не говоря больше ни слова, выбежала через ворота на тропинку.
– Не упадите, – крикнула ей вслед Конни, зная, какими скользкими сделались деревянные мосты от нескончаемых дождей. Но девушка ее уже не слышала.
Конни собралась с духом и снова подошла к разлившемуся ручью. На мгновение она позволила себе поверить, что это просто ошибка. Что она – и Мэри тоже – видела одно лишь пальто, запутавшееся в камышах, а остальное довершило воображение.
Она посмотрела на воду. Тело было там – лежало лицом вниз, руки покачивало туда-сюда течением, и поза не оставляла надежды, что женщина еще жива. Конни велела себе не отводить взгляд. Облако каштановых волос, выбившихся из шпилек. Синее пальто – яркое, насквозь промокшее, на фоне бледных стеблей тростника.
Руки голые, голова не покрыта.
Конни отступила от кромки воды. Подняла взгляд на окно отцовской спальни. Оно было закрыто, шторы задернуты, но не мог же он не слышать шума? Мэри кричала очень громко. Конни уже пожалела о том, что сразу отослала девушку за помощью: теперь она понимала, что нужно поговорить с Гиффордом до того, как кто-нибудь придет. Не хотелось, чтобы он спьяну брякнул какую-нибудь глупость, уронил себя в чужих глазах, сделал что-то, что мог превратно понять доктор Эвершед или даже Мэри. Конечно, Конни не думала, что он в чем-то замешан, нет, но его недавние слова звучали дико и безумно. Если она его не предупредит, то потом будет винить себя.
И в то же время Конни не могла выкинуть из головы картину недельной давности – как отец, шатаясь, с голыми обветренными руками, возвращается из церкви. Уходит последним из всех и тяжело бредет по тропинке среди изуродованных тел певчих птиц.
Может, он тоже видел эту женщину на кладбище? А может, видел и раньше, когда она следила за их домом?
Конни вбежала обратно в дом и поднялась на второй этаж.
– Папа? – окликнула она, постучав в запертую дверь. – Прости, что беспокою, но мне нужно с тобой поговорить.
Из комнаты не донеслось ни звука.
– Папа?..
Она постучала сильнее и подергала ручку, не желая верить, что он мог так крепко уснуть за то короткое время, что прошло после их разговора. К ее удивлению, дверь распахнулась.
– Можно войти?
Атмосфера в комнате была даже хуже, чем она ожидала. На нее тяжело пахнуло застоявшимся пивом, табаком и горелыми спичками. И еще чем-то.
Отчаяние. Запах отчаяния.
– Папа, пока никто не пришел, я должна с тобой поговорить.
Когда глаза Конни привыкли к полумраку, она заметила в кровати какой-то бесформенный комок. Она быстро прошла через комнату и задернула шторы, одновременно открывая окно, чтобы впустить немного воздуха.
– Проснись, – сказала она, и на этот раз голос у нее был резкий от волнения.
Она протянула руку, помедлила секунду, склонившись над кроватью, а затем опустила ладонь на плечо отца. Что-то мягкое! Она откинула одеяло и увидела старую подушку и свернутый посреди матраса побитый молью отцовский сюртук.
Мгновение Конни смотрела на кровать, не в силах поверить собственным глазам. Затем подбежала к окну, выглянула наружу и окинула острым взглядом пейзаж, насколько хватало глаз. Постыдная картина – как отец, пьяный и нечесаный, вваливается в «Бычью голову», – рассыпалась, едва мелькнув. Не мог он пройти по тропинке мимо нее, она бы заметила. Они с Мэри все время были в саду за домом. Они бы увидели его. Он мог уйти только на юг или к открытому морю, или через поля на запад, к большому поместью Старого парка. А что ему там делать?
Конни глубоко вздохнула. Нельзя терять голову. О том, чтобы отправиться на поиски отца, не могло быть и речи: ведь Мэри вернется с доктором Эвершедом с минуты на минуту. Да и с чего начать поиски? Еще одна непрошеная воображаемая картина: отец падает, барахтается в болоте, липкая черная грязь набивается ему в рот и в нос… Конни оттолкнула от себя и это видение. День на дворе, солнце светит. Даже пьяному не с чего падать.
Пытаясь убедить себя, что на самом деле отцу даже лучше, если его не будет здесь, когда придет доктор, Конни окинула взглядом убогую комнатку в поисках подсказки – почему он исчез так внезапно? Неужели решил сбежать из-за их разговора? Или все та же тайная тревога, которая вынуждала его запираться в спальне, теперь выгнала его оттуда?
Ужас стал еще сильнее. Неужели Гиффорд выглянул в окно и тоже заметил то самое синее пальто в воде? Или, хуже того (Конни чувствовала себя предательницей уже из-за того, что позволила этой мысли прийти в голову), – с самого начала знал, что тело там?
Ощутив холод в животе, Конни перетряхнула постель. Повесила сюртук обратно в шкаф, заметив, что повседневного отцовского пиджака нет на привычном месте. Пол был заставлен пустыми пивными бутылками и усыпан битым стеклом. Ничего подходящего, чтобы сложить весь мусор и снести вниз, под рукой не было, и Конни просто затолкала его под кровать носком ботинка. Потом придет и уберет все как следует. С запахом ничего поделать было нельзя – всю комнату следовало хорошенько проветрить, – но она вытряхнула пепел и горелые спички из пепельниц в бумажный пакет, а грязные блюдца составила стопкой друг на друга, чтобы отнести в буфетную.
И тут она остановилась.
Сунула руку в пакет и выудила из кучи окурков и спичек клочок бумаги. Обычной кремовой писчей бумаги, довольно хорошего качества, ничем не примечательной. Черные буквы, написанные от руки.
Взяв клочок двумя пальцами, Конни сдула теплый пепел. Она сумела разобрать только шесть букв: «ДРА КРО…» Невозможно было понять, что это – часть имени или адреса, невозможно угадать, что стояло до или после. Между третьей и четвертой буквами был, кажется, небольшой пробел, но точно сказать трудно.
Единственное слово, которое можно было разобрать, стояло в верхнем правом углу листа бумаги – «лечебница». Может быть, это письмо из Грейлингуэлла? Если да, то от кого? Насколько знала Конни, отца ничего не связывало с этим заведением. Она ни разу не слышала, чтобы он упоминал о нем.
Время как будто замедлилось. Знакомое ощущение – все темнеет, проваливается в черноту… Конни не хотела сдаваться ему. Она не даст затянуть себя в эту тьму. Она не бросит отца на произвол судьбы. Что бы он ни сделал, где бы он ни был сейчас, нельзя терять голову.
Она тяжело опустилась на кровать и попыталась сосредоточить внимание на клочке бумаги.
Глава 8
Гиффорд приподнял голову с земли, ощущая во рту вкус грязи, соломы и крови. Ощущение было такое, будто он только что провел пятнадцать раундов с Джеком Джонсоном. Костяшки саднило, губы тоже. Когда он попытался моргнуть, то понял, что левый глаз заплыл и не открывается.