Амфалатея, продолжала свое повествование Эола, прилегла отдохнуть в тени ветвей огромного дуба, такого старого, что вполне вероятно, под ним некогда отдыхал сам Крон. Привлеченные сладким запахом тела, к ней со всех сторон слетелись насекомые, думая, что здесь им перепадет несколько капелек сладкого нектара.
Однако, быстро сообразив своим скудным умишком, что о еде речи не идет, улетали прочь, разочарованно помахивая пестрыми крылышками. Нимфа крепко спала, для удобства подложив под голову белую ладошку. Неизвестно каким образом в этот час и на этой самой поляне оказался молодец Чар. В лесу все знали, что юноша давно уже добивается взаимности у нимфы, да он никогда и не скрывал своего желания овладеть ее телом. Более того, довольно часто грозился — будет гордячка его и все тут.
В общем, ноги сами привели Чара к дереву, под которым отдыхала усталая нимфа. Постыдная страсть охватила его. Правда, потом насильник подло утверждал: бесстыдница соблазнила его сама. Она зазывно откинула круглую попку и приоткрыла роскошные перси, что грех было не воспользоваться удобным случаем, говорил он.
Нимфа выглядела настолько аппетитно, сплетничал негодяй, что только ленивый не воспользовался бы случаем. Спросонок Амфалатея не поняла, что с нею произошло, а когда до нее дошла вся постыдность случившегося, горько разрыдалась. Как долго страдала нимфа, знала только листва на дубе, но она, как известно, не умеет говорить.
Что же до самого Чара, то его все эти переживания не волновали. Все о чем он мечтал, исполнилось. И этого оказалось достаточным, чтобы позабыть о нимфе. У многих людей бытует мнение, что нимфы не умеют ни страдать, ни плакать, а своих любовников меняют, чаще, чем змеи шкуру. Если бы речь шла об обычной нимфе, то здесь бы никаких проблем не возникло. Но в жилах Амфалатеи текла кровь титанов. Ее мать состояла в родстве с самой Медузой Горгоной, а последняя, как известно, пострадала именно из-за своей гордости… Несчастная Амфалатея не смогла пережить нанесенного оскорбления. Бесцельно бродила по лесу и постоянно приставала ко всем с одним и тем же вопросом: почему все это случилось именно с ней, а не с кем другим? Чем она прогневала богов? Зачем Мойры завязали узелок на ее жизни?
Занятая переживаниями, нимфа не сразу заметила, что беременна, а поняв, и вовсе лишилась разума. Этот не рожденный ребенок стал для нее самым главным символом позора. Нимфа не придумала ничего лучшего, как броситься к ногам Чара и попросить его о милости. Мерзавец рассмеялся нагло в лицо и выкрикнул: пошла прочь! Я получил все, что хотел! А когда будешь смотреть в лицо своего ублюдка, вспоминай, как смеялась надо мной.
Он приказал рабам выгнать Амфалатею из дома. Те, естественно, с готовностью выполнили приказ — кто из униженных откажется от удовольствия унизить более униженного? На прощанье Чар добавил довольно презрительно: откуда мне знать, с кем ты еще кувыркалась в густой травке, будто блудная девка, бесстыдно расставляя ноги?
Подобного унижения нимфа вынести уже не смогла. С криком и стонами убежала в густую чащу, где ее никто не мог отыскать. Даже дриады, для которых лес, как известно, дом родной и те потеряли след своей подруги. Стоит ли говорить, что ее не могла найти ни одна из бабочек или же тружениц-пчелок. Ведь прелестница лишилась не только своего доброго имени. От перенесенных страданий и унижений ее тело и волосы перестали источать тот дивный запах, которым так славилась прежде. Основным предметом неприязни стал еще не рожденный ребенок. Ненависть к нему буквально разрывала все тело, и она с визгом била кулаками по своему заметно округлившемуся чреву, лишь только дитя осмеливалось там пошевелиться. В тот миг, когда малыш заявил криком о своем вступлении в мир, нимфа без всякого сожаления задушила его. Вскоре до ее разума дошел весь ужас совершенного проступка, и Амфалатея закручинилась еще сильнее, чем прежде.
Нежными поцелуями и добрыми словами пыталась оживить ребенка, а когда поняла, что все бесполезно, прижав к груди бездыханное тельце, принялась бесцельно бродить по лесу, время от времени останавливаясь и предлагая всем: посмотрите, как хорош мой мальчик! И никто не решался отнять у нее умершего младенца. Дриады и нимфы толпой бросились к Ириде с просьбой о помощи.
Надо сказать, что ей самой тогда было не до проблем Амфалатеи. Ирида недавно родила первенца. Однако она, не раздумывая, поспешила к безумной. Никто не знает, какие слова подбирала Ирида, пытаясь достучаться до разума несчастной, только ей одной удалось забрать мертвого малыша и похоронить его, как того требует обычай. Буквально на глазах у всех Амфалатея превратилась в безобразную каргу с трясущейся головой и встрепанным волосом.
Глядя на нее, мало кто мог представить, насколько прекрасной совсем недавно была эта нимфа. От нее отвернулись все прежние обожатели. Правитель Солнечной долины из жалости решил взять ее жить к себе во дворец. Первое время нимфа не понимала, что с нею происходит и где она находится. Несчастная все время твердила: где мой сын, верните моего сына!
Иногда, заслышав детский смех или плач, выскакивала на улицу и принималась яростно прижимать к груди чужого ребенка. Тот, естественно, вырывался и с криком убегал к родителям. В итоге, родители стали бояться выпускать гулять своих чад. Так долго продолжать не могло, и Ирида взмолилась к Гере о милости к падшей.
Поначалу богиня оставалась непреклонной: никто не дает матери права отбирать жизнь у своего ребенка, да еще столь жутким способом. Пусть живет, как живет, в боли и страданиях. Супруге титана пришлось напомнить супруге Зевса, как она сама некогда сбросила с Олимпа своего новорожденного сына Гефеста.
Аргумент возымел действие. Гере пришлось согласиться с доводами и богиня пересмотреть свое отношение к несчастной. А потом она и вовсе сдалась и согласилась вернуть ей разум, правда с условием о красоте придется забыть. Это станет наказанием за прошлые прегрешения.
Выслушав столь грустное повествование, Аби поинтересовался: а что случилось с Чаром? Разве он не должен разделить ответственность за случившееся вместе с Амфалатеей? Какое его ждет наказание? Эола усмехнулась загадочно и промолвила тихо, словно боясь, что кто-то может подслушать: каждому обязательно воздается по его делам. Другой вопрос — когда?…
Тогда Аби не придал никакого значения сказанному. Мало ли что придумают глупые женщины. Однако сейчас история, некогда услышанная, приобрела реальные очертания. Амфалатея возникла на его пути, стараясь преградить дорогу. Старая развалина с бегающими безумными глазами на морщинистом лице грозно затрясла высохшими кулачками и зашипела от злости. Разобрать, что она говорит, было невозможно. Аби замедлил шаг, желая послушать, но вскоре отказался от подобной затеи. Бывшая нимфа, по всей видимости, желая привлечь внимание, постаралась ущипнуть его за бок.
— Да пошла ты, — ругнулся Аби, — нигде от тебя покоя нет! Возвращайся обратно в Аид и пусть он станет тебе вечным пристанищем!
Призрак, будто испугавшись его слов, исчез, правда, на прощание сделал несколько попыток плюнуть ему в лицо.
Глава 23
Аби замер. Встреча с Амфалатей до деталей восстановила день свадьбы. Эти воспоминания тешили самолюбие и каким-то образом поднимали его на одну ступень с богами, особенно с Герой, которую в семье почитали больше всех. Ему однажды довелось во дворце титана увидеть волоокую, но в тот момент выглядела она настолько непрезентабельно, что встретив на улице, никогда бы не признал в ней супруги Зевса. В каком-то жутком сером хитоне, стоптанных сандалиях, растрепанная, вся в слезах прибыла богиня в дом родителей Эолы. Именно такой будущий царь впервые увидел богиню и безумно удивился, узнав, что бессмертные умеют плакать.
Ирида никому не позволила общаться с высокой гостьей. Встретив на пороге, сразу увела в дальние покои, где высокая гостья оставалась довольно долгое время. Аби буквально сгорал от любопытства, желая узнать, что же привело божественную в дом его невесты. Но все тщетно. Эола хранила молчание. А прибывшая богиня всячески избегала общения с кем-либо. Прислуживала ей сама хозяйка Солнечной долины. Почти неделю во дворце, никто не смеялся и громко не разговаривал, все ходили на цыпочках и боялись шуметь.
Потом во дворце появился еще один гость — Гермес, легкий, словно дуновение ветерка. Его руки были наполнены дорогими дарами. Он их высыпал на пороге покоев, где находилась Гера, и исчез, так же неожиданно, как и возник. Тонкая рука откинула плотный ковер, висевший на проеме дверей, подношения враз пропали, и все вокруг вышло из оцепенения. Зазвучал смех, заиграла музыка…
Теперь Аби никто не мешал рассмотреть Геру. Он с жадностью взирал на ее лицо, желая запомнить каждую черточку. Когда еще доведется увидеть супругу Зевса! Сейчас богиня была довольна собой и невозмутима, как и полагается правительнице Олимпа.
Величие сквозило в ее каждом жесте. Гера лениво возлежала на высоких подушках, облокотившись о руку, увешанную тяжелыми браслетами. Иногда она принималась поправлять искусно уложенные в высокую прическу темно-каштановые волосы. Самоцветы невыносимо сверкали в лучах солнца и все, кто смотрел на божественную, вынуждены были прикрывать глаза. Что же до Аби, то его этот блеск не смущал. Он следил за каждым движением повелительницы в надежде, что обратит на него хоть какое-то внимание. Напрасно! Гера была занята лишь собой.
Кстати, именно на свадьбе Аби впервые узнал, почему тесть покинул Олимп. Один из фавнов, перебрав лишнего, шепотом поведал, что Александр оказался единственным, кто не поддержал Зевса в борьбе с Прометеем. Зная, что титан пользуется огромным авторитетом у остальных небожителей и может легко повести их за собой, Громовержец не стал отправлять Александра в Тартар, как поступил со многими его сородичами. Он поступил гораздо изощреннее. Впрочем, судя по легендам и мифам, которые передавались из уст в уста, олимпийцы никогда не умели бороться открыто.