Николь уже видела, как У Лан кормила мать сладким из ложечки, и теперь решила по капельке напоить старушку медом. Сперва ничего не происходило. Мед медленно стекал по подбородку. Но вот Ким Ли сглотнула, а через несколько секунд пришла в сознание.
– У Лан? – проговорила она.
– У Лан скоро придет. Нужно, чтобы вы встали. Держитесь за меня.
Николь помогла женщине подняться со стула, но та споткнулась и позвала дочь. Не зная, следует ли уложить старушку в постель, Николь сперва попробовала провести ее по коридору, а в итоге почти протащила на себе до кушетки. Щеки Ким Ли порозовели, и Николь решила, что ей стоит отдохнуть. Пока она ждала У Лан, то все время беседовала с ее матерью, чтобы та снова не отключилась. Попозже дала еще меда. Но сколько нужно, Николь понятия не имела.
Ким Ли выглядела усталой и более хрупкой, чем всегда. Через полчаса она уснула. Николь встала перед выбором – позвать травника с соседней улицы или позвонить семейному доктору Дюваль. В доме У Лан не было телефона, так что в любом случае пришлось бы уйти. Охваченная тревогой, Николь поднялась и прошла к двери, высматривая У Лан.
Между магазинчиками и воротами храмов с облупившейся краской группками стояли мужчины в конических бамбуковых шляпах, поедая вареный арахис и спасаясь от дождя, а женщины все так же продавали на тротуарах чай и суп с капустой и лапшой. Николь заметила У Лан чуть дальше по улице – девушка пряталась от непогоды в дверном проеме. Она разговаривала с молодым вьетнамцем. Кажется, его звали Чан.
Он коснулся руки У Лан и указал на Николь, которая делала призывные жесты. Оба бросились под ливень и устремились к ней, огибая торговцев. Когда они нырнули в магазин, Николь объяснила, что произошло и как она пыталась помочь.
У Лан кинулась к матери, проверила пульс и коснулась лба.
– С ней все в порядке.
– Слава богу, – облегченно вздохнула Николь. – Я уже не знала, что мне дальше делать.
– Я даже не могу выразить, как тебе благодарна.
– А ей не нужно к врачу?
– Отведу завтра в больницу. Сейчас ей нужно отдохнуть.
Николь с удивлением посмотрела на парня, который придвинул стул и погладил женщину по голове.
– Чан мой кузен, – объяснила У Лан.
– Рада, что твоей матери лучше. Дай знать, если я чем-то могу помочь.
– Оставайся с нами на обед. Покажу тебе верхние комнаты.
– Я бы не хотела вам мешать, – с улыбкой сказала Николь, но знала, что это честь – быть приглашенной в самое сердце вьетнамского дома.
Пока Чан сидел с Ким Ли, У Лан провела Николь наверх и показала семейный алтарь предков. Потом они прошли сквозь несколько соединенных между собой комнат, разделенных ширмами с ажурной резьбой, и остановились на верху лестницы, похожей на ту, что была в ее доме. Дождь утих, и воздух наполнился цветочными ароматами. Николь сделала глубокий вдох, желая сохранить в памяти этот волшебный момент.
– Надеюсь, тебе нравятся бан хео[9], – сказала У Лан.
– Ни разу не пробовала.
– Это что-то вроде хрустящих блинчиков. Мы подаем их сrau sống.
– А это что значит?
– С цветками банана и листьями гуавы.
– Наверное, очень вкусно.
Николь решила, что по возвращении домой отдаст отцу найденную листовку и расскажет о спектакле. Он задерживался, чему она даже радовалась. Разве можно вести себя по-прежнему после того, как она видела его с той женщиной? Как смотреть ему в глаза? Лиза вышла в сад с бокалом вина и сигаретой, и Николь присоединилась к ней.
– Сегодня я ела бан хео, – сказала она.
– Правда?
Николь кивнула.
– Тебе понравилось?
– Да.
Лиза скорчила гримасу:
– Не переношу вьетнамскую еду.
Газоны стояли в обрамлении диких цветов, вокруг ароматных кустов роились насекомые. Раскачивались ветви деревьев, а желтое солнце золотило листья, подчеркивая тени.
– Разве здесь не чудесно? Лиза, а ты помнишь, как я падала с качелей, которые висели на смоковнице в Хюэ?
Лиза улыбнулась, глядя на чернокрылую птаху, которая пролетела у них над головой и приземлилась на верхнюю ветку дерева.
– А помнишь тот раз, когда я порвала праздничное платье?
– Да, а еще нам пришлось вызывать врача, когда ты сломала ногу.
– Ты просидела со мной всю ночь.
– Каким же ты была сорванцом, – сказала Лиза. – Постоянно получала синяки или царапины.
– Лиза, а что, если Вьетминь одержит верх и нам придется уехать?
– Разве ты не слышала отца? Вьетминь никогда не одолеет французскую армию.
– Полагаю, ты права. – Николь помедлила, вдруг затосковав. – Я так мало знаю о матери.
– Лучше спроси о ней у отца. Она была хорошей женщиной, мне она очень нравилась.
– Он не станет говорить о ней.
– Ты очень на нее похожа.
– Правда? – улыбнулась Николь.
– Во многом. Она была полна жизни, совсем как ты. Сильвия на нее не похожа.
– Вьетнамцы говорят, что если ты не знаешь предков, то ты ничем не лучше вора.
– Какие у них бывают нелепые присказки, – засмеялась Лиза.
Глава 10
Шпилька выскочила из ее пальцев и стукнулась о пол. Николь наклонилась за ней и сломала ноготь о доски пола. Стояло начало июля, со свойственной ему жарой и влажностью, с ежедневными дождями и духотой, а улицы пестрели от красных цветов. Николь рассказала отцу про выступление, и после уговоров он нехотя дал разрешение. Но когда она передала ему найденную листовку Вьетминя, он просто разорвал бумагу надвое.
Они с Марком не виделись почти четыре недели, и Николь места себе не находила, предвкушая встречу. Хотя сейчас ей следовало успокоиться. Она решила подровнять ноготь позже, а сперва привести в порядок прическу. Николь села на край стула, чуть вспотев от волнения. Только не хватало красного лица, сломанного ногтя и растрепанных волос. Ну почему они такие густые и прямые. Если бы хоть немного вились, как у Сильвии… Николь попыталась вновь их заколоть, но сдалась и бросила шпильки на пол. Потом принялась с остервенением расчесывать их, пока те не начали блестеть, нанесла на щеки румяна, а на губы бледно-розовую помаду.
Николь прошла к зеркалу, взглянула на себя в полный рост и нахмурилась. Она всегда сомневалась насчет нарядов. Не слишком ли вызывающи эти красные розы, пришитые к зеленовато-желтому платью? И розовая помада! Николь немедленно стерла ее с губ.
В дверь постучали.
– Ты готова? – сказала Сильвия, входя в комнату. – Машина уже здесь.
Николь уставилась на сестру, едва сдержав крик.
Сильвия облачилась в простое жемчужно-серое платье из шифона, без цветочной драпировки. Выглядела она как воплощенный идеал.
– Ну что? – Она потерла ладони. – Готова?
– Но…
– Что такое? – сказала Сильвия, изображая невинность.
– Твое платье. Я думала…
Сильвия засмеялась.
Николь почувствовала, как отяжелели веки. Только не плакать! В сравнении со сдержанной элегантностью сестры она выглядела глупой и расфуфыренной.
– Зачем ты пытаешься разрушить мою жизнь?
Сильвия убрала с глаз выбившуюся прядь:
– Не устраивай мелодрам. Это просто шутка. Ты нормально выглядишь.
Николь раскинулась в кресле, царапая сломанным ногтем ладонь. Сестра подобрала слова, которые ранили сильнее всего. Кто бы хотел выглядеть «нормально»?
– Так ты идешь?
– Нет.
– Пойдем. Будут фотографировать, и я хочу, чтобы ты была на снимке.
– Чтобы рядом с тобой я выглядела ужасно?
Сильвия запрокинула голову и рассмеялась:
– Ты ведешь себя нелепо. Я же сказала: это просто шутка.
Николь подняла голову. Сильвия все еще смеялась. Николь подумала, что та может часами наблюдать за тем, как она выставляет себя дурочкой.
– Ты ведь всегда винила меня, да?
– В чем? – спросила Сильвия.
– Сама знаешь.
– Николь, я была ребенком. Пятилетней девочкой, которая потеряла маму.
– Уходи, – сказала Николь, не повышая голоса.
– Ты не так уж плохо выглядишь. Хочешь, я помогу с прической?
Николь не ответила.
Сильвия развернулась на каблуках и вышла, тихо прикрыв за собой дверь.
Настроение Николь упало ниже некуда. И дело не только в зависти. Триумф Сильвии оживил давно похороненное чувство неуверенности в себе. Николь выглянула в окно спальни – на бархатном небе появлялись серебристые точки. Ночь обещала быть великолепной.
Николь вспомнила тот день, когда они с Марком уплыли на лодке. На ее лице тут же появилась улыбка, и вернулось желание спасти этот вечер. Она сама виновата, что пыталась скопировать Сильвию, но это ее не сломит. Николь взяла маникюрные ножнички, решив переделать платье. Она очень старалась, но с шелком работать сложно, и по невнимательности она порезала ткань. Николь оторвала розу и бросила в стену. Она злилась на Сильвию, а на себя еще больше – за то, что так близко принимала все к сердцу. Николь расстраивалась не только из-за испорченного платья: оно лишь подчеркнуло разлад в их отношениях с сестрой.
В дверь постучали.
– Уходи! – крикнула Николь и откинулась в кресле, думая, что это опять Сильвия.
– Ты не пойдешь, chérie?
Николь повернулась и увидела в проеме Лизу. Когда кухарка подошла и обняла ее, Николь сглотнула слезы.
– Вытри слезы. И пойдем со мной.
– Я не могу идти в этом, – дрожащим голосом сказала Николь.
– Не можешь. Мы найдем тебе кое-что получше. Пора тебе понять, что не обязательно строить из себя француженку, чтобы быть красивой.
Николь улыбнулась, но такой уверенной себя не чувствовала.
Час спустя Николь остановилась на пороге бального зала, глядя на сверкающие люстры и зеркальные панели. Десятки дорогих ароматов смешивались с нотками белых роз, которые вместе с плющом оплетали колонны. Опрятные официанты разносили шампанское, оркестр у противоположной стены заиграл танго. Сначала Николь не могла пошевелиться, ощущая себя не более чем мраморной статуей в саду. Звуки музыки оживили ее. Она расправила плечи и неторопливо вошла в зал.