Она на секунду замешкалась при виде У Лан, появившейся из магазина, но больше не могла сдерживаться. Подруга заглянула в витрину магазина, тогда Николь плотнее закуталась в платок, скрывая лицо, и вышла вперед.
У Лан повернулась и улыбнулась ей:
– Где ты была? Магазин уже несколько недель закрыт. Я по тебе скучала. Ты заболела?
Николь покачала головой, взяла У Лан под руку и потащила через улицу.
– Можем мы поговорить в переулке?
– Почему ты не зайдешь к себе в магазин?
– Не могу.
Они быстро пересекли улицу и скрылись в тени. У Лан крепко держала Николь за руку.
– Что происходит?
– Я еду на север с Чаном. – Николь не могла скрыть радость в голосе.
У Лан помрачнела.
– Почему ты так смотришь? Мне казалось, ты обрадуешься.
– Чан очень яростный идеалист и…
– Хороший человек, – перебила ее Николь.
– Да, но…
Последовала пауза.
У Лан сложила руки вместе, и Николь была поражена серьезным настроем подруги.
– Партия для него – все. Если встанешь у него на пути, он пожертвует тобой.
– Он никогда так не поступит. – Николь покачала головой.
– Ты слишком наивна.
– Но мне казалось, ты на стороне Вьетминя?
– Я такого не говорила, – стала вдруг отрицать У Лан, с укоризной глядя на Николь.
– Так на чьей ты стороне?
– Николь, я не принимала ничьей стороны. Я люблю свою семью. И мне не важно, с кем они – с Вьетминем или Францией.
– Но будь Чан в бегах, ты бы не приютила его?
– Надеюсь, до этого не дойдет, – с огорчением ответила У Лан. – Прошу тебя, Николь, не уезжай. Только взгляни на свой чудесный магазин. Красивее его нет на всей Шелковой улице. Что с ним станет?
– Я подумала об этом.
– И?.. – У Лан стиснула ее руку. – Разве ты не хочешь остаться?
Николь засомневалась.
– Дело совсем не в том, что мне хочется уехать.
– Тогда не делай этого.
У Лан замолчала и потянулась к ней.
– А твой отец и Сильвия? Знаю, что у вас возникли проблемы, но ты же любишь их. Они тебе не враги.
– Если не они, тогда кто? – Николь покачала головой. – Лиза рассказала мне, что случилось в день моего рождения. До сих пор не могу их простить. Я больше не чувствую себя частью семьи. Даже если я останусь ради магазина, то все равно придется вести дела с Сильвией, видеться с отцом и Марком… а я просто не могу.
– Значит, ты сбегаешь?
– Нет. – Николь покачала головой. – Я делаю это ради благого дела.
– Ты ошибаешься. – У Лан разочарованно посмотрела на Николь, в ее глазах сверкнули слезы. – Николь, ты сама убедила себя в этом, но все не так. Ты не знаешь, кто твой враг. Нехорошо это.
– Не надо унывать, – улыбнулась ей Николь. – Не хочу расстраиваться вместе с тобой.
У Лан внимательно посмотрела на Николь, но не улыбнулась в ответ.
– Что ж, тогда тебе лучше зайти обратно, – сказала та. – Чан придет с минуты на минуту.
У Лан взяла Николь за обе руки:
– Береги себя, и если я тебе когда-нибудь понадоблюсь, я буду здесь.
Глаза Николь увлажнились, а когда У Лан ушла, она поддалась сомнениям. Неужели подруга права? Она убеждала ее со всей страстью, и Николь испугалась, что возвращение ее будет не таким простым. Но следом она представила отца в постели с другой женщиной, пока ее мать находилась в столь уязвимом положении. Навязчивые образы и душевные раны укрепили ее в решимости сбежать.
Внезапно ей закрыли рот ладонью. Николь замерла. А вдруг это кто-то из людей Жиро? Услышав смешок, она развернулась и с облегчением поняла, что это Чан. Он посмотрел на нее лукаво и улыбнулся. Николь хотелось рассмеяться. Парень округлил глаза, давая ей знак молча следовать за ним. Николь и сама поняла, что идти рядом не нужно. Когда они отошли от магазина, Чан шепотом посвятил ее в планы: они доберутся до автобуса, который перевозит лишь вьетнамцев.
Через час они толкались в автобусе, шедшем вдоль дельты Красной реки. С поверхности воды волнами поднимался пар, а через открытое окно проникал запах гнилой рыбы. Николь хотела закрыть окно, но оно заржавело и заклинило. Она пыталась отвлечься от мыслей о рыбе, но, когда стих шум машин, по позвоночнику пробежала дрожь. Местность становилась все более сельской. Николь видела сампан[13] и всякий хлам, что прибивало к берегу, окаймленному сливовыми деревьями. Пролетела небольшая стая гусей, их неторопливые, размеренные крики контрастировали с резкими взвизгами чаек.
Автобус удалялся от реки, проезжая мимо захудалых деревень, где в пыли играли полуголые дети. Николь задремала и очнулась, лишь когда они остановились возле хижин, огражденных бамбуковым забором. Как же тут мирно, подумала Николь, и в эту секунду тишину нарушил птичий вскрик.
– Мы на месте, – проговорил Чан, поднимаясь.
Он улыбнулся, вновь с некоторым озорством во взгляде. Парень понизил голос и прошептал ей на ухо:
– Теперь тебя будут звать по-вьетнамски. Линь.
– Весна. – Николь улыбнулась. – Мне нравится.
Она проследовала за Чаном к выходу из автобуса, потом окинула взглядом дома, скорее напоминавшие хижины или сараи, с остроконечными крышами из переплетенного бамбука. По тропинкам медленно брели люди в коричневых и темно-зеленых одеждах. Постукивали лишь наплечные шесты, на которых они переносили овощи и рис. В небе парили ласточки, то падая вниз, то устремляясь наверх.
– Сюда. – Чан махнул рукой в сторону небольшого фургона между двумя хижинами.
Он словно указал Николь их будущее.
Это и было началом новой жизни, даже ее имя говорило о том. Николь словно попала домой, но здесь у нее также появлялась возможность проявить себя.
Они прошли мимо крохотных хижин на сваях; над крышами вился дым от стряпни. Под ноги кидались орущие петухи и цыплята, которые никого кругом не замечали, а дворовые псины подняли ужасный шум, лая и пытаясь сорваться с цепи. Несмотря на это, Николь вновь подумала о здешней умиротворенности. На матрасах спали голышом младенцы, среди привязанных коз и овощных грядок бегали дети помладше, а те, кто постарше, играли на утоптанной земле в камушки или стреляли в птиц из рогаток. Несколько детей встали, позвав Чана, и перевели на Николь голодные взгляды.
Ей все казалось непривычным, и на мгновение она пожалела о своем поступке, однако чувство утраты быстро прошло.
Деревня казалась лабиринтом. С веревок, натянутых через дворы, свисало белье, на грядках росла тыква, в садиках стояли фруктовые деревья. Николь заглянула в несколько хижин без свай и увидела земляной пол и окна без стекол.
– Должно быть, люди тут мерзнут, – проговорила она и посмотрела на Чана.
Он остановился поговорить со стариком, кожа которого ссохлась от солнца. Его словно тяготил некий груз.
Чан поклонился, потом пожал мужчине руку и повернулся к Николь.
– По ночам здесь холодно.
Николь заметила, что на входе одной из хижин нарисован устрашающий глаз.
– А это что такое?
– Американцы придумали.
– Я не поняла.
– Они знают, что жители деревни боятся вампиров и привидений, поэтому попросили французов нарисовать глаз напротив той хижины, где прячется предполагаемый террорист.
– Все равно не понимаю.
– Обитатели деревни считают, что это глаз предков, и отказываются скрывать подозреваемого. Однако у нас свои методы. Мы ведем повстанческую войну.
Они прошли чуть дальше, по узкой тропинке среди ярко освещенных полей. Щелкали клювом цапли, а парнишки дремали на спинах азиатских буйволов. Казалось, Чан ведет ее по дуге, возвращаясь к деревне, только подходили они с другой стороны, где высоко в небе парил воздушный змей. Чан остановился и, прикрыв глаза, посмотрел на него, потом пошел дальше. Задержался он лишь возле большого двухэтажного дома с фруктовым садом на окраине деревни.
– Это твой дом? – спросила Николь.
– Нет, но раньше тут жил мой дядя.
– Раньше?
Чан нахмурился.
– Это дом его семьи, который забрали для нужд партии. Раньше он был землевладельцем.
– Что это значит?
– Его судили по здешним законам.
– Почему?
– Он владел тремя полями и торговал шелком.
– И все?
Чан кивнул.
– И что произошло?
Парень покачал головой.
– Его выгнали. Ты видела, как я с ним разговаривал. Это мой дядя.
– Тот, кто помог тебе получить образование? – потрясенно спросила Николь.
– Давай сменим тему, – сказал Чан и подошел к двери. – Идем, мы останемся здесь, пока не получим дальнейших указаний. Я сказал им, что ты вьетнамка.
– Они не знают, что во мне французская кровь?
– Нет, пусть все так и останется.
– Куда они нас отправят?
– Мы вдвоем присоединимся к гастролирующей труппе артистов. Пока ты будешь выступать, я переговорю с жителями деревни.
– Убедишь их присоединиться к сопротивлению?
– Верно.
На следующий день Николь наблюдала у ручья, как худосочная женщина ловила в бамбуковый сачок рыбу и креветок. Девушка практически не спала, да и деревянная скамья вместо кровати мало располагала ко сну.
– Чем они питаются? – спросила она у Чана.
– Рыбой, овощами и рисом. Вот и все. Вареными, на пару, в пирогах. И всегда на столе рис.
Изо дня в день женщины только и делали, что заботились о детях, кормили скот, ловили рыбу или готовили. К тому же они носили воду и выполняли все дела по дому. Очевидно, что здесь существовало четкое разделение между мужчинами и женщинами.
– Жить тут непросто, – сказал Чан. – Засуха уничтожает урожай, как, впрочем, и наводнение. Все друг другу помогают. Мы части единого целого.
– Ясно.
– Николь, здесь нет водопровода.
Она нахмурилась, слегка оскорбившись. Николь и не ожидала найти здесь такие удобства. Чан отвел ее в хижину, вверив женщине, которая нарезала листья тутовника для подкормки шелкопряда. Другая женщина собирала коконы и погружала личинок в кипящую воду.