– Что именно? Что я убегу с другим мужчиной?
Марк отвел взгляд.
– Николь, я не шучу. Одному Богу известно, во что ты ввязалась. Этот человек террорист.
– Кто-нибудь знает, что ты здесь? – спросила Николь, игнорируя замечание Марка.
Она могла сказать то же самое и о нем. Никто не знал, чем он занимался, а к насилию прибегали обе стороны, Николь это знала.
– Нет, – ответил Марк. – Я зашел через черный ход в саду. Ничего здесь не трогал. С внешней стороны окна заколочены, и я не открывал ставни или занавески.
– Как ты проник в дом?
– Сильвия дала мне ключ.
– Больше ни у кого нет ключа?
– Насколько мне известно, нет.
Николь подавила всхлип.
– Что случилось с моей семьей?
– Пытаюсь это выяснить. Возможно, Сильвия и твой отец просто собрали вещи и уехали.
Николь посмотрела в ярко-голубые глаза Марка, надеясь, что он ничего от нее не утаивает.
– Жаль, что я не знаю этого наверняка. Я подвела отца. Мне хотелось ему отомстить.
– Всем пришлось непросто, – вздохнул Марк. – Сейчас никто не знает, что правильно, а что нет.
Николь кивнула. Тишина расползалась по комнате, делая дальнейший разговор ненужным.
– Хочу принять ванну, – наконец сказала Николь. – Мне кажется, я ужасно грязная. – Она посмотрела на сломанные ногти и запачканные руки. – Должно быть, от меня дурно пахнет.
Марк улыбнулся:
– Есть такое, но нечем зажечь нагревательный бак, и горячей воды нет.
– А я так надеялась.
– Посмотрим, что можно сделать.
Николь тронула такая забота, на глаза навернулись слезы. Пока его не было, она вновь задремала, но ее мучили кошмары. Когда пришел Марк, она вся дрожала. Он опустил на пол коробку, подошел к ней, обнял и погладил по спине, позволяя выплакаться.
– Зачем ты здесь? – спросила Николь, когда рыдания стихли. – Зачем вернулся в Ханой?
– Мне все еще нужно доделать работу.
Последовала долгая пауза. Марк смотрел в пол. Когда он поднял голову, его лицо изменилось.
– У меня есть кое-что для тебя, – с улыбкой проговорил он.
– В коробке?
– Да. Там переносной газовый баллон и горелка. Слишком горячей вода не будет, но дрожь из костей выгонит. Я все приготовлю.
Николь остановила его.
– Ты ведь не собирался делать предложение Сильвии?
– Нет, – без колебаний ответил Марк. – Я и раньше тебе это говорил. Мы с Сильвией не встречались.
– Она попросила меня отрезать ей восемь метров кремового шелка. Для чего, не объяснила, но я всегда думала, что для свадебного платья.
Всю следующую неделю Марк покидал дом по ночам, оставляя Николь одну в странном мире, наполненном мерцанием свечей. Она не спрашивала, куда он уходит, – возможно, он просто не мог говорить об этом. Днем Марк составлял ей компанию, читал и заботился, чтобы она ни в чем не нуждалась.
Однажды утром Николь проснулась и увидела Марка возле своей постели с подносом на коленях.
Она заморгала, стряхивая с себя сон.
– Боже мой! Кофе!
Марк кивнул:
– Использовал остатки газа. А еще есть свежий багет с маслом и джемом.
– Откуда ты узнал, что я мечтала о них?
– Ты разговаривала во сне.
– А ты, значит, смотрел на меня, пока я спала?
Марк смутился.
– Нет, но иногда заходил, чтобы убедиться, что ты еще дышишь.
– Будто присматривал за младенцем.
Он засмеялся, но Николь заметила, что его взгляд помрачнел.
– Нам не стоит вызывать подозрения Жиро. Ты ведь это понимаешь? Он считает тебя угрозой для французов.
– Но я не террористка.
– Ты что-то узнала об их планах?
– Я была просто певицей.
– Очень на это надеюсь.
Мысль, что он смотрел на нее спящую, обрадовала Николь. Ей захотелось увидеть его лицо в ярких лучах зимнего солнца. В сумраке дома Марк казался чрезвычайно бледным. Она развернула его к себе лицом.
– У тебя щетина отросла, – сказала Николь.
Марк накрыл ее ладонь своею:
– Кофе?
Она увидела две кружки и две тарелки.
– Будешь со мной завтракать?
Марк кивнул.
– Забирайся сюда. – Николь похлопала по пуховому одеялу. – В доме ужасно холодно.
Он снял обувь и послушно устроился рядом с ней.
Завтракали они в тишине и спокойствии. К Николь вернулся аппетит: она накинулась на еду, роняя масло и джем на простыню.
– Какая же ты хрюшка, – сказал Марк, положив руку на ногу Николь, потом вытер ей рот салфеткой.
В такой близости Николь уловила на щеке его горячее дыхание, но он поспешил отстраниться.
– Мне нужно немного вздремнуть, – проговорил Марк, – а потом я уйду.
Охваченная чувством одиночества, Николь уставилась на пустую кружку.
– Ты поможешь мне перейти в мою прежнюю спальню? Я так хочу увидеть естественный свет. На верхнем этаже окна не заколочены.
– Нужно найти простыни. Там не застелено.
– Среди привычных вещей мне будет лучше.
Подготовив постель, Марк помог ей подняться по лестнице. При виде своей прекрасной комнаты, наполненной безупречным светом, Николь не сдержала слез.
– Тебе нравится? Я здесь немного прибрал.
Она покачала головой, не в силах справиться с эмоциями.
– А теперь полезай в постель. Я поставил у кровати свечу для темного времени суток. Но постарайся не открывать занавески и жалюзи, чтобы снаружи не увидели света.
– Кто-то может заметить, что окна днем открыты, а на ночь занавешены?
– Смоковница загораживает обзор. Не открывай окон, выходящих на улицу перед домом.
– Ты вернешься?
– Пока нет.
Николь дотянулась до руки Марка:
– Прошу тебя, не уходи.
– Николь, поверь мне, я не хочу уходить, но у меня нет выбора. Я оставлю тебе запас еды, а если сможешь сама добраться до ванной, все будет нормально. Прошу тебя, помни о своем состоянии. Тебе нужен отдых, так что оставайся наверху и веди себя тихо. Дом должен выглядеть покинутым. Как я и сказал, можешь приоткрыть окно, но только когда стемнеет.
Когда Марк ушел, Николь легла в постель и подумала, что так никому и не рассказала об увиденном в ночь бала – ни Сильвии, ни Чану, ни Марку. В его отсутствие эти мысли угнетали ее. Николь понимала, что дорога на юг, голод и тяжелая жизнь с театральной труппой подорвали ее здоровье, но не желала валяться в кровати. Николь ходила вверх и вниз по лестнице, чтобы вернуть ногам силу, потом осторожно прогулялась по дому. В тусклом свете она рассматривала комнаты, думала о семье, водя ладонями по вещам родных, будто могла тем самым установить с ними связь: она касалась прекрасных ширм Сильвии, дубового стола отца, старого кресла Лизы. Удивительно, что мебель не упаковали и не отправили во Францию, но, может быть, Сильвия намеревалась вернуться? Сколько же воспоминаний хранили стены этих комнат! Увидит ли она вновь свою семью? Николь зашла в крохотную аквамариновую ванную, о которой столько мечтала в пути, и открыла шкафчик Сильвии. Внутри стояли баночка с кремом для лица и флакон с духами. Никаких таблеток. Николь взяла флакон, понюхала, и ей стало так тоскливо, что снова навернулись слезы.
Вернувшись в спальню, девушка присела перед старым книжным шкафом и провела ладонью по корешкам любимых книг. Достала одну и принюхалась, повторила то же с тремя другими и наконец выудила самую дорогую ее сердцу книгу детства: «Маленькие женщины» Луизы Мэй Олкотт. Она напомнила о прежней жизни в Хюэ, где Николь впервые ее прочла. Ввернулись мысли о старом доме. Николь пролистнула несколько страниц и с удивлением обнаружила конверт. Неужели она оставила тут незаконченное письмо? Однако оно было запечатано. Николь вскрыла конверт и развернула листок бумаги.
Chérie,
не знаю, где ты была и прочтешь ли мое послание, но только ты можешь заглянуть в эту книгу. Если ты читаешь мое письмо, значит ты жива и вернулась домой. Видишь ли, я знаю, что ты делаешь. Всегда так было. Больше, чем ты догадываешься.
Мы ждали тебя сколько могли, но в Ханое все изменилось. Тянуть дальше было нельзя. Папа выполнил свои обязательства перед государством, но сложно понять, кому верить, а кому нет, и он принял непростое решение – уехать, никому ничего не рассказав.
Я отправилась с папой в Париж, чтобы помочь ему устроиться на новом месте. С того времени, как у него случился сердечный приступ, он неважно себя чувствует. Может, ты об этом ничего и не знаешь. Мы смогли продать особняк Дюваль на Поль-Берт, пусть и за десятую долю настоящей стоимости. Этих средств хватило, чтобы купить небольшую квартиру в квартале Маре в Париже, на рю-де-Архив. У отца остались акции, так что на жизнь ему хватит, пусть и без лишней роскоши. Это, конечно, не самый благополучный район, но большего папа не может себе позволить.
Твой побег сломил его, папа винил себя. Три месяца он отправлял на твои поиски людей. Я говорю это не для того, чтобы растравить тебе душу, но отец боялся того, во что ты впуталась, и он решил уехать до того, как ситуация ухудшится. С учетом его здоровья для нас было слишком рискованно оставаться здесь. Мы покинули дом в спешке. Ежедневно приходил Жиро, что-то вынюхивал, но я ему больше не доверяла. Вокруг войны подняли шумиху, но я во всем этом сомневаюсь. Я вернусь, чтобы завершить наши дела и упаковать оставшиеся вещи, хотя, может, мне придется по-прежнему управлять тем, что еще у нас сохранилось.
По приезду в Париж папа написал тебе. Ты получила письмо? Если прочтешь мое послание, присмотри за магазином шелка в старом квартале. Пока тебя нет, им управляет местная девушка, твоя старая соседка У Лан. Не знаю, на чьей она стороне, но больше некому довериться. Вряд ли она станет нас обманывать. Ее собственный магазин затопило, испортился весь товар. Ты можешь сохранить ей место или уволить, поступай как знаешь. Я вернусь через несколько месяцев.
Кстати, Лиза уехала к своей сестре Алис Брошар в Лангедок.
Хочу, чтобы ты сделала мне одолжение. Решение уехать было принято сразу же, как только мы продали магазин. Я хотела все объяснить, но Марка до отъезда я не увидела. Он уехал в Америку, но обещал вернуться в Ханой, как только сможет. Если увидишь его, передай, пожалуйста, что я приеду обратно.