Марк сделал глоток.
– Неплохо, да?
– Значит, теперь ты сомелье?
Он засмеялся.
– Марк, я должна тебе кое-что сказать.
– Да? – Он с любопытством взглянул на нее.
– Что-нибудь замечаешь? – Она расстегнула блузку, слегка обнажив грудь.
– Даже не знаю, – заулыбался он. – Выглядишь прелестно. Как, впрочем, и всегда. Если сейчас же не прикроешься, мы не допьем вино!
– Спасибо за комплимент, но разве ты не понимаешь?
Марк покачал головой.
– У нас будет ребенок. Я беременна.
Она заметила, как кровь отхлынула от его лица при слове «ребенок». Марк опустился перед ней на колени и прикоснулся к груди.
– Такие полные, – сказала Николь, но он выглядел потрясенным.
Она огорченно поплелась к креслу. Марк встал и потер подбородок.
– Марк?
Он лишь покачал головой:
– Теперь ты еще больше уязвима. Что мы станем делать, когда я уеду?
– Если тебя беспокоит лишь это, со мной все будет в порядке, – улыбнулась Николь.
– Но я думал, что мы…
– Не в первый раз.
– Ты уверена? Не то чтобы я не радовался, просто…
– Что? В чем дело?
Повисла пауза. Марк не выглядел счастливым. Улыбка еще не сошла с лица Николь, но радость угасла. Она видела, как он борется с эмоциями, вновь опускаясь перед ней на колени. Марк сжал ее ладони, но ничего не сказал. Николь испытывала угрызения совести, когда смотрела в эти ясные голубые глаза. Ведь она сама соблазнила Марка. Девушка обхватила его лицо ладонями, потом прижала к себе. Наконец он поднял голову, глядя на нее с тревогой.
– Совсем недавно ты болела, – сказал он. – Беременность много требует от организма. Хорошо ли ты себя чувствуешь?
– Я не такая крепкая, как раньше, но я справлюсь.
– Ты точно хочешь этого ребенка?
Николь огорчилась, услышав такой ответ.
– Конечно, – проговорила она, убирая с лица прядь волос. – Я католичка. К тому же аборты незаконны. И… я люблю тебя.
– Ах, дорогая моя.
Несколько мгновений они молчали. Николь хотела, чтобы Марк радовался не меньше, но в его взгляде находила лишь тревогу.
– Пока меня нет рядом, может случиться что угодно. А если со мной что-то произойдет? Николь, обычно я не говорю о подобном, но у меня опасная работа.
– Я могу о себе позаботиться.
– Случись что, меня не будет рядом с тобой и ребенком. Боже, я сам виноват. Я так хотел тебя в тот первый раз… думал лишь о том, как заняться с тобой любовью. Мне следовало подождать. Прости.
– Не извиняйся. Я рада, что у нас будет ребенок. Наш ребенок, Марк. Человек, которого создали мы вдвоем.
Марк встал, резко вобрал воздух в легкие, потом медленно выдохнул.
– Николь…
– Что такое?
– Мне очень хочется порадоваться. Правда. В другое время я бы решил, что это чудо… но мы на войне, в любой момент город окажется в осаде. Меня могут выслать из страны, и тогда я не вывезу тебя. Не забывай, что может объявиться Чан.
Николь закусила губу:
– Я об этом не подумала. Слишком сосредоточилась на Жиро.
– Пока твое положение не так заметно, но через несколько недель все изменится.
– А мы не можем поехать в Америку?
– Я пока не могу. – Марк покачал головой. – Но ситуация может ухудшиться. К сожалению, приказы меняются. – Его взгляд помрачнел. – Чем больше у меня ролей для маскировки, тем сложнее становится. Послушай, Николь, только ты меня спасаешь и уравновешиваешь. Помогаешь вернуться к самому себе.
– А ты придаешь мне сил.
– Уравновешенный и сильная – неплохо, да? Но ребенок… Сейчас! Помню, как тяжело мне приходилось без матери. Я рос среди вечных сомнений – кто я такой.
Николь замешкалась, а потом брякнула:
– Мы не можем пожениться?
– Больше всего на свете я хочу создать с тобой семью. Но, дорогая, нам нельзя вступать в официальные отношения. Ты все еще в розыске. – Марк покачал головой. – И не забывай про мою работу. Скоро я уеду в Россию на секретную операцию. Это дело довольно опасное, ведь я буду искать тех бездушных людей, что приютили лидеров Вьетминя.
– Опасное для тебя?
Он кивнул.
– Марк, а что будет, когда родится ребенок?
Он провел ладонью по лбу, но ничего не сказал. В горле Николь встал ком.
– Я не хочу оставлять тебя одну. Когда подойдет срок?
– В феврале. Идеальный месяц для рождения ребенка, когда не жарко и не влажно.
– Есть и положительные моменты, да?
Марк притянул ее к себе и повел к дивану. Николь прильнула к нему, не в силах сдержать слезы. Он приподнял ее голову за подбородок и покрыл лицо поцелуями.
– Когда война закончится… все будет иначе. Обещаю. И я рад. Правда. Для меня это самые прекрасные новости, мы найдем выход.
Несколько минут они молча наслаждались близостью друг к другу. Николь не знала, что и думать, но тут вспомнила о сестре:
– Марк, ты когда-нибудь любил Сильвию?
– Нет. В Америке она очаровала меня – умная, красивая, она умела произвести впечатление. А еще такая уверенная в себе. Но за всем этим скрывалась хрупкость. Мы несколько раз встречались, но создавалось впечатление, что она хочет командовать мною, и я отступил.
– Затем она заболела.
– Приняла много снотворного. Не знаю, намеренно или случайно, но после этого я не мог ее бросить. Она находилась в чужой стране, где рядом не было близких людей. Но давай не будем говорить о твоей сестре. Лучше насладимся друг другом.
Марк обнял Николь, одновременно утешая ее и пробуждая желание. С ним она чувствовала себя в безопасности и хотела, чтобы это длилось вечно. Вот бы закончилась эта война, подумала Николь, но насколько это возможно? Она вздохнула и прижалась к Марку, вдыхая аромат сигарет и солоноватой кожи.
Еще несколько месяцев беременность Николь была почти незаметна. Аодай и широкая шаль скрывали небольшой животик. Николь стала медлительной и проводила много времени наверху, читая книги и стараясь не думать о том, что будет, если в один прекрасный день Марк не придет. Она просыпалась среди ночи от страха. Как-то днем она наведалась в пекарню Ива и с огорчением увидела, что дом заколочен досками.
На маленькой кухоньке в дальней части магазина Николь готовила простую вьетнамскую еду. Она вдруг полюбила пареный шпинат, которым они питались вместе с У Лан и ее матерью, а еще обожала доедать подгоревший на сковороде бурый рис. Однажды Николь захотелось привести в порядок небольшой садик во дворе за магазином. Марк, закатав рукава, помогал срывать высокие вьюнки, в то время как она подрезала жасмин и ароматные розы, царапая руки.
Когда он спустился со стремянки с охапкой сорняков в руках, Николь вдруг отчетливо представила, что войны нет, что они простая семейная пара, которая ждет первого ребенка.
– Надо научиться вязать, – улыбнулась она.
– Не думал, что ты из тех, кто вяжет, – тоже улыбнулся он.
– А я подумала, что именно поэтому ты меня любишь.
Вокруг его глаз собрались морщинки, а глаза повеселели.
– Не помню, чтобы я говорил такое.
Он любил ее. Она знала. Правда, он ни разу не произнес этого вслух.
– И насколько сильно ты меня «не любишь»?
– Крайне, безумно, без меры…
– До бесконечности, как говорила Лиза.
– Можно и так.
– Что ж, если я не могу вязать, тогда буду готовить.
– Конечно, если ты любишь подгорелый рис…
– Это несправедливо!
Марк бросил сорняки на землю, нагнулся и страстно поцеловал Николь. Она ощутила всю силу его любви.
– Отложим на время садоводство? – предложил он.
После любовных утех они лежали в постели и следили за угасающим светом. Когда стемнело, Николь зажгла масляную лампу возле кровати и спросила Марка про его семью.
– Нечего рассказывать, – проговорил он. – Моя мать была русской, ты это уже знаешь.
– И поэтому ты знаешь язык?
– Да. Она вовремя уехала из России, но всего лишилась и так и не смогла с этим смириться.
– А как она умерла, могу я у тебя спросить?
Марк покачал головой.
– Это произошло после моего двенадцатилетия. – Марк замолчал. – Боюсь, она покончила с собой после того, как погиб новорожденный младенец… ее нашел я.
– Бог ты мой! Какой ужас. Мне так жаль.
– Она изо всех сил старалась сохранять рассудок, но не вышло. По правде говоря, она была очень страстной русской женщиной и любила широкие жесты.
– Так суицид и был таким жестом?
– Нет, дело не в этом. Иногда она становилась эмоциональной. Ей нравилось вылетать из комнаты, как ураган. Отец ее любил, но до конца не понимал.
– Но ведь она потеряла обоих родителей. Должно быть, со смертью малыша что-то внутри ее сломалось.
– Да. После ее смерти было тяжко. Отец замкнулся в себе. Я чувствовал себя одиноким. Из-под моих ног выбили почву. Я не понимал, кто я такой. Может, поэтому и берусь за подобную работу. Я могу быть кем угодно.
Николь взяла его руку и положила к себе на живот.
– Надеюсь, мы сможем хоть как-то восполнить твою утрату.
– Я постараюсь сделать так, чтобы малыш никогда не прошел через подобное.
– Мы будем счастливы. Этот ребенок все расставит по местам. Вот увидишь.
– Николь, для меня это правда важно. Надеюсь, ты понимаешь.
Он коснулся губами ее шеи, потом поцелуями проложил дорожку от уха до груди, пока она не оказалась вся в его власти. Марк прижался щекой к ее животу.
– Что ты там слушаешь? – прошептала Николь.
– Не мешай, это разговор двух умных людей.
Она шутливо хлопнула его подушкой по голове.
– Я устала, – сказала Николь. – Может, ты сам что-нибудь приготовишь?
Марк засмеялся:
– Пожалуй, обойдусь подгорелым рисом.
Глава 30
Николь распахнула окна настежь. Она полюбила старый квартал с его пленительным ароматом жареного лука-шалота, узкими переулками, открытыми рынками, гвалтом торговцев, которые искушали вкусной едой. Она шла на поправку, но вскоре растущий живот мог стать проблемой. Улицы под этим ярко-голубым небом наполнялись ароматом карамели и пельменей, и Николь чувствовала себя безгранично счастливой. Когда в магазин ввалилась У Лан с двумя сумками продуктов, Николь с любопытством посмотрела на подругу.