Акива отвернулся. Волной нахлынуло головокружение. Пульсация в его голове мешала сосредоточиться. Однажды он уже перенес настолько же длительное воздействие дьявольских отметин. Это были пытки, после которых он уже прощался с жизнью, и все еще не мог понять, как ему удалось выкарабкаться. Акива едва сдерживался, чтоб не потерять сознание, его тело было якорем, тянувшим на дно.
Голоса.
Акива просто стоял и смотрел на неё. Кару оглянулась. Кое-кто из зрителей проследили за ними и теперь стояли и тыкали в них пальцами.
— Следуй за мной, — сказала Кару.
Будто он был способен на что-то еще.
ГЛАВА 30ТЫ
Она вела его к себе в квартиру, всю дорогу туда мысленно ругая себя: "Кретинка, дура, что ты творишь?!"
"Ответы", твердила она себе. "Я должна получить ответы".
Подойдя к лифту, она заколебалась, боясь остаться наедине с серафимом в малом пространстве кабины. Но тот был не в том состояние, чтобы подниматься по лестнице, поэтому Кару нажала на кнопку. Он последовал за ней внутрь, и по его поведению было заметно, что ему не знаком принцип работы лифтов — ангел испуганно вздрогнул, когда механизм пришел в движение.
Войдя в квартиру, она бросила ключи в корзиночку у двери и осмотрелась. На одной стене: крылья её "АНГЕЛА, КОТОРОГО ИСТРЕБИЛИ", поразительно похожие на крылья этого серафима. Но тот, даже если и заметил сходство, ничем себя не выдал.
Пространства квартирки не хватало, чтобы развернуть крылья во всю длину, поэтому они были завернуты пологом над её кроватью, наполовину прикрывая ее. Сама кровать представляла из себя скамью глубокого красно-коричневого цвета, на которую, как в сказке "Принцесса на горошине", были свалены пуховые перины. Сейчас она была не убрана и утопала в старых альбомах Кару, которые она листала предыдущей ночью. Теперь это был единственный способ, при помощи которого она могла хоть как-то общаться со своей семьей.
Один из её альбомов был открыт на странице с изображением Бримстоуна. Она заметила, как при виде этого портрета челюсти ангела сжались, и тут же схватила альбом и прижала к груди.
Он подошел к окну и выглянул наружу.
— Как тебя зовут? — Спросила она.
— Акива.
— Откуда тебе известно моё имя?
Долгое молчание.
— Старик.
Ну, конечно же, Айзиль. Но… и тут её будто током ударило. Разве Разгат не сказал, что Айзиль спрыгнул с минарета и погиб, чтобы защитить её?
— А как ты меня нашел? — Спросила она.
Снаружи было темно, и на оконном стекле оранжевым пятнами отражались глаза Акивы.
— Это было не трудно, — это был весь его ответ.
Она собиралась уже потребовать подробностей, но он закрыл глаза и прислонился лбом к стеклу.
— Ты можешь присесть, — сказала она, указывая на обитое темно-зеленым бархатном кресло. — Если, конечно, ты не собираешься еще что-нибудь поджечь.
Его губы расплылись в мрачном подобии улыбки.
— Я не буду ничего жечь.
Он отстегнул кожаные ремни, перекрещивающиеся на его груди, и мечи, вложенные в ножны между лопаток, упали, гулко ударившись об пол. В этот момент Кару подумала, что её сосед снизу вряд ли обрадовался этому шуму.
Акива сел, вернее, рухнул в кресло. Кару отодвинула свои альбомы в сторону, чтобы высвободить для себя место на кровати, и уселась в позе лотоса прямо напротив него.
Квартира была крошечной, состоящая всего лишь из комнаты, в которую вмещались лишь кровать да кресло, и еще набор из резного столика и пары досок для рисования. Всё, чем Кару могла похвастаться — это персидский ковер, который она выторговала, когда тот был еще на ткацком станке в Табризе.
Вдоль одной стены выстроились книжные шкафы, вторая была занята окнами. Тесный коридорчик, из которого можно было попасть в малюсенькую кухню, крохотную гардеробную и ванную размером с душевую кабину.
Для такой маленького помещения потолки были нелепо высокими, посему, высота комнаты была больше её ширины. Поэтому Кару устроила над книжными шкафами антресоли, достаточно вместительные, чтоб можно было разместиться там на турецких подушках и любоваться прекрасным видом из огромных окон, вид из которых простирался над крышами Старого города до самого замка.
Она наблюдала за Акивой. Он сидел, запрокинув голову назад, прикрыв глаза, и выглядел очень ослабшим. Акива сделал осторожные круговые движения одним плечом, морщась от боли. Она уже было собралась предложить ему чаю (можно было бы и себе налить чашечку), но потом решила, что разыгрывать из себя радушную хозяйку — это уж чересчур, и приложила все усилия, чтобы сосредоточиться на мысли, кем они являются друг для друга: ОНИ БЫЛИ ВРАГАМИ.
Ведь так?
Кару рассматривала его, мысленно поправляя эскиз, который нарисовала тогда по памяти. Её пальцы зудели от желания скорее схватить карандаш и зарисовать его с натуры. Дурацкие пальцы.
Акива открыл глаза и перехватил её взгляд. Кару покраснела.
— Ты не очень-то расслабляйся, — взволнованно сказала она.
Он с трудом выпрямился.
— Извини. Чувствую себя, как после сражения.
Сражение. Он настороженно наблюдал, пока она обдумывала сказанное.
— Сражение. Битва с химерами. Потому что вы враги.
Он кивнул.
— Почему?
— Почему? — Повторил он, как будто слово "враги" нуждалось в каком-нибудь объяснение.
— Да, почему вы враждуете?
— Мы всегда были врагами. Война длится уже тысячи лет…
— Это ничего не объясняет. Две расы не могут просто так, ни с того ни с сего стать врагами. С чего-то же всё началось.
Акива медленно кивнул.
— Да, с чего-то началось. — Он потер лицо руками. — Что тебе известно о химерах?
Что она знала о химерах?
— Немного, — призналась она. — До той ночи, когда ты напал на меня, я даже понятия не имела, что их больше четырех. Я и не подозревала, что существует целая раса.
Он покачал головой.
— Несколько рас, объединенных между собой.
— Ого.
Кару подумала, что это имеет смысл, учитывая, какими непохожими друг на друга были химеры.
— Означает ли это, что есть еще такие же, как Исса и Бримстоун?
Акива кивнул. Сказанное открыло новые грани действительности того мира, в который удалось заглянуть Кару. Она представляла себе племена на бескрайних просторах, целое поселение таких, как Исса, семейства Бримстоунов. Ей хотелось встретится с ними. Почему её держали подальше от них?
— Не понимаю, что за жизнь у тебя была. Бримстоун вырастил тебя в своем магазине? Не в самой крепости? — Спросил Акива.
— До той ночи я и понятия не имела, что творилось по другую сторону той двери в лавке.
— Значит, он все же решил пустить тебя туда?
Кару поджала губы, вспоминая ярость Бримстоуна.
— Типа того. Скажем так, я там побывала.
— И что увидела там?
— С чего бы мне всё тебе рассказывать? Вы враги, а значит, ты и мой враг.
— Кару, я не враг тебе.
— Они — моя семья. Их враги — мои враги.
— Семья, — повторил Акива, качая головой. — Но откуда ты? Кто ты, на самом деле, такая?
— Почему последние время все только об этом меня и спрашивают? — Спросила Кару, поддавшись вспышке гнева, хотя сама задавалась этим вопросом почти каждый день с тех пор, как стала достаточно взрослой, чтобы осознавать крайнюю странность своего существования.
— Я есть я. А вот кто ты такой?
Это был риторический вопрос, но он воспринял его серьезно и ответил:
— Я воин.
— Тогда почему ты здесь? Твоя война там. Зачем ты явился сюда?
Он глубоко и судорожно вздохнул, и снова откинулся в кресло.
— Мне нужно… кое-что, — ответил он. — Что-то, не относящееся к войне. Я жил ею на протяжении полувека…
Кару перебила его:
— Тебе уже пятьдесят?!
— В моем мире жизнь длинна.
— Что ж, тебе повезло, — сказала Кару. — У нас же, если захочется долгой жизни, придется выдернуть у себя все зубы плоскогубцами.
Упоминание зубов зажгло опасный огонек в глазах Акивы, но он произнес лишь:
— Долгая жизнь — это бремя, когда влачишь её в страданиях.
Страдания? Он говорил о себе? Кару спросила его об этом.
Его глаза медленно закрылись, как будто он всё время боролся с собой, стараясь держать их открытыми, а потом неожиданно сдался. Акива так долго молчал, что Кару уже начала гадать, не заснул ли он, и не стала настаивать, посчитав, что это было бы навязчивостью с ее стороны. Она была уверенна, что он говорил о себе. Кару вспомнила, каким он был в Марракеше. Что должна была с ним сделать жизнь, чтобы его глаза стали такими?
И вновь Кару испытала побуждение позаботиться о нем, предложить ему что-нибудь, но она воспротивилась этому. Правда, она позволила себе рассматривать Акиву — его отточенные черты, угольно черные брови и ресницы, черточки на его руках, раскинутых вверх ладонями на подлокотниках кресел. Его голова была запрокинута назад, и от этого на шее был очень хорошо виден ожог и, чуть выше, ритмично вздрагивающая яремная вена.
И опять его внешние данные поразили Кару. Просто не верилось, что он был живой кровью и плотью, никогда до этого она не встречала никого настолько прекрасного. Он объединял в себе элементы земли и пламени. Казалось бы, в ангеле обязательно должно было быть что-нибудь от воздуха, но нет. Он был абсолютно осязаемым: сильный, крепкий и реальный.
Его глаза открылись и Кару от неожиданности подпрыгнула от того, снова пойманная на рассматривании его.
"Сколько еще ей сегодня придется краснеть?!"
— Извини, — сказал он слабым голосом. — Кажется, я заснул.
— Гмм. — Она не нашлась что на это ответить. — Хочешь пить?
— Да, очень.
Он произнес это с такой благодарностью, что Кару почувствовала укол вины, что не предложила воды ему раньше.
Высвободив ноги из позы лотоса, она поднялась и принесла ему стакан воды, который он в миг осушил.
— Спасибо, — сказал он странным проникновенным голосом, словно благодарил за нечто большие, чем стакан воды.