– Прикалываетесь? – что было сил завопил Сережа. – Не смешно! Придурки!
Только вот он понимал: ребята не шутят. Не расхохочутся и не скажут, что он купился, как лох, – они вправду ничего не слышат! Сережа, напротив, отлично их слышал, и то, о чем они говорили, было настолько ужасным, что он отказывался верить собственным ушам.
– Чего мы сюда пришли? – недоумевающе спросил Даня.
– Понятия не имею, – отозвался Филипп. – А Серега где?
– Так его с нами не было, – уверенно ответил Даня. – Он домой пошел, ему мать в комнате прибираться велела, помнишь, он говорил?
– Меня бабушка, наверное, ищет, маме уже позвонила и нажаловалась!
– Пошли отсюда, – сказал Даня и…
И они повернулись спиной к стеклу, за которым, как осенняя муха, бился, крича во все горло, их друг, и ушли прочь, ежась под усилившимся дождем.
Сережа смотрел им вслед, не понимая, что происходит, надеясь, что это сон или розыгрыш. Но, конечно, случившееся не было ни тем, ни другим. Зловещий магазин на перекрестке заманил Сережу в ловушку, сомневаться не приходилось.
Мальчик походил на рыбу в аквариуме: ему не выбраться, не попасть в большой мир. Можно разевать рот в беззвучном крике часами, все равно никто не услышит, не придет на помощь – люди скользят мимо стен прозрачной стеклянной клетки, не обращая внимания на глупую рыбу, не замечая ее.
Сережа устал кричать. Понял, что бессмысленно, и умолк. Сорванное горло болело, руки ныли. Стекло было прочным, но все же можно попытаться его разбить. Сережа взял стул и шарахнул им по стеклу, думая, что вот-вот брызнут осколки, надо бы защититься, чтобы не пораниться.
Никакого эффекта. Ни единой, самой крошечной трещинки.
Мальчик швырнул стул в стекло, и тот, ударившись, словно о стену, упал на пол. В отчаянии Сережа принялся бросать в окна все, что попадало под руку. Бегал по магазину, хватал и швырял, но все было бесполезно.
Он остановился, тяжело дыша, чувствуя, что сил почти не осталось. Слезы подступили к горлу, но Сережа знал: если начнет плакать, то уже не остановится, и тогда уж пиши пропало, никого выхода найти не сумеет.
«Позвонить родителям!» – пришло ему на ум, и Сережа вытащил из кармана сотовый, запоздало испугавшись, что тот мог разбиться, когда он бросил ранец в окно. Однако телефон был цел. Только это ничего не меняло, потому что сети не было, сделать вызов невозможно.
Еле передвигая ноги, мальчик подошел к витрине, посмотрел на медведя. Единственный глаз его, показалось Сереже, смотрел злорадно и насмешливо. Мол, я забыт, заперт, а теперь и ты со мной; будешь знать, каково стать всеми покинутым.
Взгляд Сережи упал на стопку журналов. На обложке красовался мальчик в синем шарфе с Человеком-пауком. Именно на злосчастного паука Сережа и обратил внимание, только потом до него дошло: мальчик на обложке – он сам!
Сережа взял журнал в руки.
«Добро пожаловать, Сергей!» – гласила надпись.
– Что? Как? – прошептал он и принялся лихорадочно перебирать другие журналы.
Все издания за разные годы, даже за семидесятые, восьмидесятые, девяностые, когда Сережи еще и на свете не было, были украшены его фотографиями. Бумажный Сережа, растиражированный, размноженный, широко распахнувший от ужаса глаза, смотрел на себя настоящего.
– Привет! Как дела? – раздался хриплый голос, и он вскрикнул, озираясь.
Источник звука нашелся быстро: одноглазый медведь завалился на бок, проскрипев свое приветствие. Только с чего ему падать? Сережа попятился, стараясь оказаться подальше.
В следующие полчаса или час он метался по торговому залу, пытаясь найти выход. Но обе ведущие из помещения толстые двери были заперты.
«Не выбраться! Тебе не выбраться!» – стучало в голове.
От ужаса и безнадеги Сережа вновь впал в неистовство, пиная валяющиеся на полу вещи, бросая о стены все без разбору. Швырял, пока не понял, что его действия перестали быть единственным источником звука в этом замкнутом пространстве. Сережа прислушался. В дальнем углу большого зала, где были свалены в кучу столы, тумбы, коробки и шкафы, что-то – кто-то! – есть.
Там глухо скрежетало и ворочалось. Стоило Сереже обратить внимание, заметить, звуки стали громче. Как будто это, в углу, перестало таиться. Природу звуков Сережа понять не мог: щелканье, свист, жужжание.
– Кто там? – хотел крикнуть мальчик, но вместо этого прошептал.
В ответ на вопрос гора вещей задвигалась, заколыхалась, задрожала, а потом из мрачной глубины забытых, покинутых людьми вещей выбралось нечто кошмарное. Настоящий монстр, порождение чьей-то чудовищной фантазии; не живое, но каким-то образом живущее существо.
У него был массивный квадратный торс с вросшими прямо в кожу заплатками из металла, пластика, ткани. Одна рука была похожа на человеческую, только гораздо длиннее, в бугристых узлах мышц, а вторая конечность была механической, похожей на ковш экскаватора.
Уродливая голова была нахлобучена прямо на туловище, без намека на шею. У существа не было носа, а глаз имелся лишь один – злобный, налитый кровью, он алчно смотрел на мальчика. Громадная, от уха до уха, полная острых металлических зубов-пил пасть щерилась в усмешке.
Существо, словно чудовище Франкенштейна, было соткано из кусков человеческой плоти, обломков механизмов и вещей. Оно неумолимо надвигалось на Сережу, не шло, а катилось, потому что ног у него не было, вместо них – платформа с колесами, крепившаяся к торсу железным шипастым штырем.
Создание было нелепым, но при этом опасным. Оно с лязганьем и скрежетом ехало вперед, и Сережа осознал, что чудовище не остановится, пока не сомнет его, не раздавит. Он попятился, сил кричать уже не осталось.
Сережа отступал и отступал назад, натыкаясь на валяющиеся всюду вещи: книги с оторванными обложками, обломки мебели, сломанные игрушки.
Неожиданно вспомнилась история, которую давным-давно рассказывала мама. Он плохо помнил подробности, но это был рассказ о том, что на свете есть место, где обитает наше прошлое. Это печальный мир, наполненный вещами, которые стали не нужны, эмоциями, чувствами и мыслями, которые позабыты; там остаются ненужные нам игрушки и посуда, старая одежда, из которой мы выросли, выброшенные на свалку вещи, которые мы когда-то покупали и затем предали за ненадобностью.
Прошлое принадлежит тебе, но и ты тоже принадлежишь ему, говорила мама. Может, вот оно, это место? Уродливое, пропитанное запахом нафталина и пыли, рождающее чудищ?
– Ты нужен мне, – проскрипел монстр, – всем нам. И ты останешься здесь.
Сережа уперся спиной в стену. Дальше идти некуда. Да, похоже, и незачем. Не спрячешься. Чудовище приближалось, и Сережин ужас стал таким большим, что перерос его самого и поэтому перестал ощущаться.
Пропавшего мальчика начали искать тем же вечером и искали много-много дней и месяцев, но не нашли. Его друзья, Филипп и Даня, рассказывали, что они все вместе вышли из школы после дежурства в классе. Сережа не стал их ждать, пошел быстрее – ему нужно было домой. Больше они его никогда не видели. И никто не видел. Сережа словно растаял в воздухе, растворился в пелене осеннего дождя.
Началась зима. Даня простудился и лежал дома с высокой температурой, поэтому Филипп шел домой один. Снег валил с потемневшего хмурого неба, и мальчику вспомнился Сережа, пропавший товарищ, по которому он скучал. День, когда друг исчез, тоже был промозглым, совсем как этот.
Филипп шел мимо перекрестка и наткнулся взглядом на старое здание. Это был заброшенный магазин с уцелевшим обломком вывески «…вары», большими стеклянными окнами и заколоченной дверью.
«Как я раньше его не замечал? – удивился мальчик. – Каждый день этой дорогой хожу, а магазина на перекрестке не видел».
Что-то – не то ощущение, не то смутное воспоминание – заворочалось, зачесалось в мозгу, и было оно как-то связано с пропавшим Сережей, но как? Глупости, никакой связи, отмахнулся Филипп, подходя ближе к зданию.
За пыльными окнами можно было разглядеть старые вещи, сваленные в кучу столы и стулья. За стеклами витрин валялись пыльные книги, стопки журналов, сломанные детские игрушки: машинки, куклы без рук и ног, одноглазый медведь, а еще стояло несколько манекенов.
Один из них выглядел поновее прочих. Наряженный в костюм пластиковый мальчик вытянул руки вперед и смотрел застывшим взглядом вдаль, мимо Филиппа. На шее манекена был синий шарф с Человеком-пауком, и при взгляде на него Филипп почувствовал беспокойство.
Ему это не нравилось – старый магазин, забытые вещи, манекен в шарфе. А главным образом не нравилось то, что хотелось стоять тут часами и смотреть, смотреть, а потом поискать вход и очутиться внутри.
«Надо уходить отсюда. Нужно идти домой», – сообразил мальчик, и даже присутствие там строгой бабушки не казалось таким уж ужасным.
Филипп быстро пошел прочь, стараясь подавить настойчивое желание вернуться. Манекен смотрел ему вслед.
Чем дальше Филипп удалялся от магазина, тем менее отчетливой и острой становилась потребность воротиться назад. Волнение отступало, а когда мальчик дошел до дома, то совершенно забыл и про магазин на перекрестке, и про жгучую тревогу, что вызывал у него стоявший в витрине манекен.
Окно напротив
Тревожное ощущение возникло, когда автомобиль подъехал к воротам дачного поселка, и стало усиливаться по мере того, как они с матерью шли к дому. Проехать было нереально: снег недавно растаял, земля не успела подсохнуть, в грязной каше и лужах застрянешь в два счета.
Голые деревья клонились на ветру, размахивая ветвями, похожими на тощие руки. Солнце, выглянув на минутку, убегало за серые клубы туч.
Мать вошла во двор, а Влад остановился, огляделся, и ему так вдруг остро захотелось сбежать отсюда, никогда не видеть пустого поселка и убогого домишки, что он едва удержался, чтобы не рвануть обратно к машине.
Разумеется, это невозможно. Говорено-переговорено, другого выхода нет. Расклад простой: останешься дома – загремишь в армию. Да, сам виноват, учился так, что даже из платного вуза умудрился вылететь. Мать с отчимом все мозги перепилили, но Влад начал прислушиваться и понимать справедливость их слов слишком поздно, только когда военкомат нарисовался на горизонте.