Приехав в Каури-Пойнт, он оглядывает окрестности. Кругом тихо, ни души. В окна машины стучит дождь, и это его успокаивает. Когда дождь заканчивается и небо становится ясным, он выходит из пикапа. Шумит прилив, волны перекатываются по прибрежной гальке. Даже в сумерках видно, как вода добирается до подножий холмов, похожих на застывших под огромным небом великанов… На другой стороне залива есть крошечный домик с красной крышей, который тонет в сгущающейся темноте. В ясный день на склонах видны белые пятнышки – пасущиеся овцы. В пропитанном влагой ночном воздухе он ищет на берегу плоские камешки. Найдя несколько, он швыряет их вдоль темной поверхности воды. Каждый камешек подпрыгивает пару раз, прежде чем нырнуть и исчезнуть. Однажды летом он швырнул камешек так ловко, что тот коснулся воды целых шесть раз. Он делает еще одну попытку. Один-два. Все-таки он очень устал. Уже почти ночь, на небе ярко светит луна. Он швыряет еще один камешек, и из низких волн вдруг выныривает маленькая лысая голова. Тюлень? На него с удивлением смотрят большие выпученные глаза. Извини, приятель, ничего личного.
Он никогда не воспринимал тюленей так же, как коров, овец или даже собак. На некотором отдалении он замечает еще одну тюленью голову которая вскоре погружается обратно в темные волны вместе с первой. Тюлени ассоциируются у него с фольклором, со словами «царство» и «народ». Лорен нравятся байки о селки, людях-тюленях, которые рассказывала еще его бабушка, хотя эти истории порой грустно заканчиваются. Но ей они нравятся больше, чем рассказы о келпи, фольклорных чудовищах, которые превращаются в лошадей возле моря или реки. Несколько лет назад одна из школьниц рассказывала Лорен, что келпи подстерегают у воды детей, а когда те усядутся на них верхом, галопом бросаются в прибой, чтобы утопить и съесть. В последующие два года Лорен все время напоминала Найлу, чтобы он не оставлял ее одну возле моря или озера; это стало у них чем-то вроде игры. Он знает, что теперь, когда она становится постарше, ему больше не нужно убеждать ее, что келпи – это просто выдумка. А вот селки – они же почти настоящие.
Найл отмахивается от мухи и улыбается своей скупой, суховатой улыбкой. Улыбается, размышляя о том, как Кристина воспитала бы их дочь. Назвать ее было непросто. Кристина хотела выбрать особенное имя, например Солстис (солнцестояние), но Найл наотрез отказался. С именем Орен пришлось смириться, хотя это было все-таки мальчишеское имя, означающее ясень или сосну. В первые годы после исчезновения Кристины имя Орен постепенно превратилось в Лорен…
Обычно он никогда не приходит на пляж один. Рядом всегда слышен стук когтей по гальке и тяжелое дыхание верного Джеймсона. Найл поднимает камни покрупнее – такие нравятся Лорен, с налипшими на них длинными прядями водорослей, похожих на волосы. Будь дочь здесь, с ним, она бы наверняка забрала их домой, нарисовала бы на камнях лица и уложила сушиться в саду. Это ее стихия, человечки из гальки. Он кладет один из камней в карман куртки и снова прогоняет назойливую муху. Странно, обычно они не подлетают так близко к берегу. Когда он, Лорен и Билли приводят сюда Джеймсона, дети стараются отыскать самые красивые камни, по парочке на каждого. Потом они укладывают их в линию, а он должен оценить, какой лучше. Они часто останавливаются в дороге, чтобы купить еды домой. Теперь Найл понимает, как сильно проголодался. Когда он поворачивает к машине, нога погружается во что-то мягкое на травянистом берегу. Это холмик шерсти, покрытый грязью и измазанный в чем-то красном. Когда он отдергивает ногу, то чувствует, как к горлу подступает комок. Он замечает нежное розовое ухо с пластиковой биркой и голову, белую как кость. На месте глаза просто темное пятно. Темное от запекшейся крови и мух. Это овца… Она забрела слишком далеко и теперь лежит мертвая почти у самого берега.
Найл спускается вниз по улице от ресторанчика «Фиш энд Чипс», принадлежащего Линдси. Он замечает Катриону, она врач-терапевт и недавно переехала в город, в ее доме он сейчас делает ремонт. Она стоит на другой стороне улицы. На ней пальто в гусиную лапку и бордовые сапоги. Женщина отпирает свой «фольксваген». Увидев его, она широко улыбается. У нее огромные карие глаза. Он кивает и улыбается в ответ, зная, что скоро увидит и ее, и серо-желтый ковер в ее доме, который ждет не дождется, когда же его наконец окончательно разорвут и выкинут…
Приближаясь к пикапу, Найл натыкается на своего друга Сэнди Росса в пуховике и ботинках «тимберленд», о которых сам он давно мечтает. Под мышкой у него воскресная газета.
– Как ты? Все в порядке?
– Найл, привет… А у тебя?
– Неплохо, неплохо. Вчера вечером малость перебрал. Кажется, я даже потерял несколько клеток мозга. – Он многозначительно кивает на еще теплый пакет с едой. – Ну ничего, скоро буду как новенький.
– Да-да… – хрипло отвечает Сэнди Росс. – И не говори, приятель.
– Странно, почему они больше не заворачивают в газеты, как раньше?
– Ха. Об этом лучше спросить у Линдси!
– Да и вкус уже не тот!
– Это точно. Послушай, я тут подумал, что ты мог бы мне кое в чем помочь.
– Да? И в чем же?
– Так вот, во вторник мы с ребятами даем небольшое представление. Ну, ты знаешь, это одно из благотворительных мероприятий, которые проводят в отеле «Касл». К тому же неплохо платят. Ну, как бы то ни было. Да вот только Алек сломал себе запястье.
– Ты что? Как же так вышло?
– Ну, вот так… Он красил тот новый дом на Кирк-стрит. Поднялся по лестнице, стремянку поставил прямо за дверью, а из дома возьми да и выйди женщина – дверь-то она распахнула настежь. Вот так. – Сэнди изображает характерный жест открывания двери. – Вот и все… Ба-бах!
– Что такое?
– Ну и глупец же ты! Как что? Лестница упала, а он свалился вместе с ней! К счастью, он забрался не слишком высоко, это ведь была просто стремянка. Но, падая, он вытянул руку вперед. Хр-рясь! И все! В общем, ушибся, сломал запястье.
– Ему еще повезло, что он отделался одним запястьем…
– Вот и я ему так сказал. Но ничего, жить будет. Только, думается мне, ребята еще долго будут шутить по поводу его запястья!
Найл усмехается, но это скорее похоже на вздох.
– Так вот. Мы ищем кого-нибудь на его место гитариста.
– Тебе нужен гитарист для вечеринки?
– Да, именно. Ты ведь нас уже видел? Я вот, например, играю на скрипке. – Он улыбается.
– Да. Знаю.
– А если Алека там не будет, то, считай, все летит к черту. Ну что, присоединяешься? Тем более ужин за наш счет!
Найл улыбается.
– Что верно, то верно.
– Ну, вообще-то у меня в фургоне есть сет-лист. Хочешь посмотреть?
– Конечно. Скажешь, что играть, и тогда я сыграю.
Сэнди Росс прислоняется к открытой двери и подробно рассказывает Найлу о каждой песне. Он достает из багажника новую гитару которая вызывает у Найла искреннее восхищение. Он берет ее под мышку и быстро пробегает пальцами по струнам.
– Превосходный инструмент. Просто замечательный.
– Большое спасибо. Это же «Овейшн»! Хочешь блеснуть с ней во вторник?
– Ты серьезно?
– Ну да. Считай, это моя благодарность за помощь.
Найл задумывается.
– Какие благодарности, это ни к чему. Обойдусь своей старушкой «Бесси», ладно? Мне с ней надежнее, что ли. А то вдруг… облажаюсь! – Он смеется.
– Ах, да брось ты, возьми мою, чего ты упрямишься?
– Не надо, Сэнди. Как бы тебе это получше объяснить? Просто я знаю, что́ мне по зубам.
Снова льет дождь.
Глава 5
От Билли Лорен возвращается домой почти к полуночи. Отца дома нет. Она снимает мокрые простыни с веревки и запихивает обратно в стиральную машину. Пахнут они ужасно, хотя, может быть, это все-таки воняет из подсобки. Она гонит прочь охватившую ее непонятную тревогу от которой встают дыбом волоски на руках и затылке, и замирает, вслушиваясь в темноту. В доме тревожная атмосфера… Она гадает, чем сейчас занят ее отец и где прячется та странная женщина. У них нет ни чердака, ни подвала. Она обыскала все комнаты. Точнее, все комнаты, которые она может открыть…
Всякий раз, когда Лорен охватывает страх в темноте, она открывает в себе другие, ранее неведомые чувства. Как бы срастаясь с этим страхом, она начинает двигаться медленно и бесшумно, как только может. Подкравшись к каменному очагу, она вытряхивает серую золу в совок. Затем закладывает внутрь хворост, кладет на него половинку торфяного бруска и чиркает спичкой. Лорен обожает сгоревшие спички. Она подносит их к лицу, вдыхая тонкую струйку дыма. Ей так хочется чувствовать себя защищенной…
Когда огонь разгорается, она хватает яблоко, которое принесла из дома Билли, вытаскивает из кармана березовые веточки и разбрасывает их перед собой вместе с сухими листьями. Потом кладет яблоко на каменный очаг и разрезает его по окружности, разделяя сердцевину и сильно нажимая на нож тыльной стороной ладони. Она открывает две половинки, вырезая в середине каждой пятиконечную звезду. Она стряхивает семена на пол кончиком ножа и берет со стола огрызок карандаша. На скрученной полоске березовой коры она рисует вопросительный знак, затем бросает кусочки березы в огонь и шепчет:
Дерево горит в огне.
Пусть расскажет правду мне!
Она смотрит, как они потрескивают и пляшут в камине, потом бросает в огонь яблочные семечки. Они лопаются в пламени, жар очага заставляет ее отвлечься от тревожных мыслей.
Когда пламя догорает и остаются лишь тлеющие угли, ей становится тепло и довольно уютно. Даже в их мрачном доме. Напряжение исчезает. Она нарезает кусочки спелого яблока на кухне и кладет их на тарелку, капнув туда немного арахисового масла.
Потом начинает бродить по комнатам, зажигая повсюду свет. Это еще один ритуал, который спасает ее от одиночества. Единственная дверь, которую она не может открыть, ведет в ту самую запретную комнату, рядом с входной дверью.