А дальше тень вперед
Одна пошла8.
Волшебник заметил, что дошёл до перекрёстка пяти дорог, и невольно замедлил шаг. Он сам не мог сказать, чего ждал. Нападения? Чуда? Зная эльфов, можно было ожидать и того, и другого. В ушах зашумело и откуда-то сбоку, где, Рейнеке мог поклясться, мгновение назад никого не было, на него помчалась белая коза с чёрной полосой на хребте и красными ушами и рогами, будто обагрёнными кровью. На этот раз маг не стал хвататься за нож. Он сорвал с головы шапку и поклонился — учтиво, как поклонился бы одному из высших лиц своего ордена.
— Приветствую тебя, Прародительница доброго народа, — ровным голосом произнёс волшебник.
Коза исчезла. На её месте стояла тщедушная уродливая старушонка.
— А ты повзрослел, мальчишка, — хмуро произнесла она.
Рейнеке пожал плечами. Бадб медленно, тяжело опираясь на свою клюку, обошла кругом юноши. Маг ждал, с трудом сдержавшись, чтобы поворачиваться следом за ней.
— Что же, — веско проговорила старуха. — Ты не сберёг дар дочери воздуха.
Рейнеке снова пожал плечами.
— И ты напал на моего внука.
У волшебника вертелось на языке детское «он первый начал», но он смог сдержаться.
— Я вижу в тебе изменения, но не знаю, к добру они или к худу. Однако ты свободен от проклятий и не приобрёл новых. Ты доволен этим, сын земли?
— Я отдам вам луг в своих владениях, — вместо ответа произнёс Рейнеке — медленно, так же веско, как и старая эльфийка. — Вы сможете пасти там пчёл и никто не войдёт туда без вашего разрешения.
— Это хороший дар, — одобрила Бадб. — Чего ты хочешь взамен?
— Ничего.
— Подумай, сын земли.
— Мне ничего не надо, — равнодушно отозвался волшебник.
— Ты не хочешь вернуть себе Л'ииикькаю, сын земли?
— Она не вещь, чтобы мне её возвращали.
— Ты не хочешь отомстить сыну своего дяди, Д'ооооврду?
— То, что он сделал, он сделал не против меня.
— Но разве ты не хочешь отомстить за свою женщину? — настаивала старуха.
— Она не считает себя моей женщиной. Я буду защищать её, но мстить… я никому и никогда не мщу.
— Бабушка! — раздался откуда-то мальчишеский голос. Волшебник не повернулся. Он знал: как бы он ни встал, голос Робина будет звучать за его спиной, пока паршивец не захочет показаться. — Ты не о том спрашиваешь!
— Мой внук, — усмехнулась старуха, — хочет знать, что рассказали тебе гномы.
— Дети камня не видят детей воздуха, — всё с той же холодностью ответил волшебник. — Они не имеют отношения к тому, что случилось с Л'ииикькаей.
Он без труда высвистал птичье имя своей возлюбленной.
— Ты плохо спрашивал! — срывающимся от возмущения голосом завопил Робин.
Рейнеке засмеялся.
— Если я отвечу на твой вопрос, ты перестанешь меня донимать? — уточнил он.
— Вот ещё, — тотчас надулся мальчишка.
— Тогда проваливай.
— Эй! — завизжал эльфёнок. — Ты знаешь! Ты знаешь! Ответь мне!
Он выпрыгнул откуда-то из-за угла, которого тут не было, и заскакал вокруг юноши.
— Скажи! Скажи мне! О, скажи скорее! Говори сейчас же! Ты знаешь!
— Внук, — прозвучал голос его бабки. Робин надулся и сел на землю.
— Ну, хорошо, сын земли. Пожалеешь ещё. Вот, клянусь — перестану тебя донимать! Что сделал Д'ооооврд?
— Отдал волос магам, — усмехнулся волшебник. — Кому же ещё.
— Так просто?! — обиженно ахнул мальчишка. — Да я его…
Он вскочил на ноги и умчался.
— Ты хочешь попасть на праздник добрых ветров, — сказала старая Бадб.
— Да, — просто ответил волшебник.
— Я проведу тебя туда, — так же просто сказала старуха и протянула руку. Волшебник без колебания вложил свою в раскрытую ладонь.
Они оказались на поляне, окружённой вековыми дубами. Рейнеке даже ради спасения собственной жизни не смог бы сказать, где именно находится это место и как отсюда вернуться. Было темно. В ночном небе вспыхивали яркие звёзды — по одной, с медленной и величавой торжественностью. Откуда-то из-за деревьев доносилась музыка, кто-то перебирал струны арфы — небрежно, словно бы ни о чём ни думая, но получалось красиво и завораживающе.
Ветер дул, кажется, отовсюду, он трепал плащ волшебника, сдул с него шапку и ворошил волосы. Где-то вдали закручивались маленькие, чуть светящиеся смерчи, в которых постепенно проглядывались очертания человеческих фигур.
Не человеческих, поправил себя Рейнеке. Сильфийских.
— На этот раз ты герой вечера, — неожиданно мирно заявила старуха, всё ещё держа юношу за руку. — Мой внук иззавидовался весь. Хоть он и добился от Л'ииикькаи обещания отдать всё за всё, а такой чести ему не видать как своих ушей.
— Что значит «всё за всё»? — немедленно спросил волшебник.
Бадб рассмеялась.
— А ты всё тот же, мальчик. Но я тебе отвечу. Всё за всё — это обещание выполнить любое желание в обмен на неограниченную помощь.
— Любое? — насторожился Рейнеке. Бадб рассмеялась ещё громче — молодым смехом, который так странно прозвучал в устах сморщенной старушонки, что волшебник невольно покосился на свою спутницу.
— Не беспокойся, сын земли, он не попросит её руки.
Рейнеке пожал плечами, не став оправдываться, что вовсе не это имел в виду. Он и сам не знал, что имел в виду, просто Робин был не тем существом, перед которому он рискнул бы пообещать выполнить любое желание.
— Растёшь, мальчик, — снова засмеялась старуха и отпустила его руку.
Рейнеке только на миг отвёл взгляд… и вот Бадб рядом с ним уже не было.
Неведомый музыкант тихонько запел, вплетая голос в звучание арфы. Сильфов на поляне всё прибавлялось. Они были веселы, оживлены и подхватывали звучащую под деревьями песню. Слов Рейнеке не разбирал, не был даже уверен, что эта песня состоит из слов, а не только из переливов звонких нечеловеческих голосов.
Волшебник молча ходил между эльфами и сильфами, почти не удивляясь тому, что научился их различать. Он и сам не знал, ищет ли среди них Лику. Наверное, всё-таки да. Но что он ей скажет? О чём они будут разговаривать?
Но он наткнулся на кое-кого другого.
— Рейнеке, мальчик мой! — раздался одновременно знакомый и незнакомый голос тётушки Меик. Волшебник повернулся. Тётушка была в неподпоясанном бледно-голубом платье, не украшенная ничем, кроме копны светлых распущенных волос. Но страннее наряда был её взгляд. Рейнеке моргнул. Из взгляда тётушки ушёл страх и это было… красиво. За столько лет он никогда не думал, что его старая тётушка была по-настоящему красива завораживающей нечеловеческой красотой. Теперь он понял, почему дядюшка удерживал жену возле себя даже против её воли. Но почему того не коробил вечный страх в глазах возлюбленной — этого Рейнеке не мог ни понять, ни принять.
— Тётушка! — искренне обрадовался волшебник и обнял родственницу.
Она крепко обняла его в ответ, погладила по растрёпанным светлым волосам.
— Ты изменился, — произнесла она удивлённо.
— Ты тоже, — откликнулся волшебник. — И, тётушка… если я могу тебе помочь… возместить то зло, которое тебе причинил мой дядя…
— Ей ничего от тебя не нужно! — раздался злой голос и Довард, красный от возмущения, оттолкнул кузена от своей матери. — Убирайся прочь, ты, глиняное чучело!
— Довард, сынок, — неуверенно произнесла тётушка. Рейнеке с несвойственной ему проницательностью вдруг понял: ей неловко рядом с сыном. С сыном, которого она бросила легко, как все женщины сильфов, очутившиеся на земле, бросают своих детей, и который ждал, любил и верил, что сможет быть ей нужным. И то, что Доварда, готового ради неё расшибиться в лепёшку, она нисколько не любила, а чужого ребёнка, племянника человека, который отнял у неё воздух — любила, с детства ласкала и баловала, — это ей тоже приходилось скрывать.
И ещё вдруг Рейнеке понял: нет. Даже если Лика от него откажется, даже если она не захочет разделить с ним жизнь на земле, нет. Он не позволит, чтобы его ребёнок однажды вырос вот в такое вот создание, которое…
— Довард, — вдруг мягко произнёс волшебник. — Скажи мне, как умер твой отец?
— Он мне не отец! — с ненавистью выкрикнул Довард. — Этот… это… он мне не отец! Он держал в плену мою мать, он в жизни не позаботился о том, чтобы узнать о своём ребёнке, он…
Тётушка отвела взгляд.
Рейнеке замутило. Он не слишком любил отцовского брата, но узнать такое… должен ли он убить за это кузена? Но дядю уже не вернуть…
— Вот ты где! — раздался пронзительный мальчишеский голос. — Д'ооооврд! В день добрых ветров, под светом далёких звёзд и ради распустившихся цветов и листьев я бросаю тебе обвинение!
— Поди прочь, козявка! — отмахнулся Довард, но эльфёнок ухватил его за рукав и повис в воздухе, болтая ногами. Рейнеке усмехнулся: он знал, как цепко может вцепляться маленький негодник.
— Я бросаю тебе обвинение! — ещё пронзительнее завопил мальчишка. — Все слышали?! Обвинение! Обвинение Д'ооооврду!
Музыка оборвалась, пение смолкло. Их немедленно обступили эльфы и сильфы. Повисла напряжённая тишина.
— Д'ооооврд, сын дочери воздуха и смертного человека! — по-прежнему пронзительно вопил эльфёнок. — Я обвиняю тебя в том, что ты подверг свою сестру по небу человеческой магии! Ты обрёк её на землю! Ты! Слышите все! Я обвиняю Д'ооооврда!
Вокруг послышались голоса: возмущённые, удивлённые, недоумевающие. Потом толпа незнакомых Рейнеке сильфов и эльфов расступилась, пропуская…
Один раз в году мы превращаемся в вихри, которые, крутясь волчком на эльфийской поляне, становится всё плотнее, плотнее… Это волшебство, злую пародию на которую сотворил недавно человеческий маг. О нём я не вспоминала: старик получил сполна. Моя жизнь на небе была… наверное, всё же не такой, как мне мечталось. Что-то тянуло меня к земле. Что-то не давало забыть. К тому же всю зиму, до самого праздника добрых ветров нам не хватает еды. Мы носимся по небу, беспечные и жестокие, но мы голодны, очень голодны. Люди отнимают у нас слишком много магии.