Обаятельные, кристально честные люди тоже, бывает, совершают убийства, и Грант знал это лучше, чем кто-либо, но не такое убийство и совсем по другим причинам. Тот человек, которого доктор Гарднер живописал в своей книге, мог совершить убийство только под влиянием неожиданного потрясения или из-за угрозы полного краха. Он мог бы убить жену, обнаружив измену, или партнера, узнав, что его тайные спекуляции довели их общую фирму до банкротства и ему теперь нечем расплачиваться за обучение детей. Убийство, которое он мог бы совершить, непременно было бы результатом сильного душевного потрясения, а не тонкого расчета, и никогда не было бы совершено исподтишка.
Нельзя сказать, что черты характера Ричарда исключали возможность убийства. Но можно утверждать, что человек с подобными чертами характера не способен как раз на такое убийство.
Убивать принцев было глупо, а Ричард не глуп. Подлость этого убийства очевидна, а Ричард кристально честен. Убийство было жестоким, а Ричард известен своим добросердечием.
Если еще раз просмотреть каталог его добродетелей, то станет ясно: любая из них, даже взятая отдельно, делает участие в убийстве племянников совершенно невероятным. А если сложить их все вместе, выстроится и устремится ввысь, словно фантастическая башня, стена неправдоподобия.
15
– Вы забыли об одном человеке! – весело крикнул Каррадин, вбегая через несколько дней в палату к Гранту. – Его нет в вашем списке.
– Добрый день. Кто же это?
– Стиллингтон.
– Да, конечно! Достопочтенный епископ Батский. Если Генрих так безжалостно обошелся с актом, свидетельством честности Ричарда и незаконного рождения его жены, как же он должен был отнестись к его создателю? Что сталось со стариком Стиллингтоном? Его законно убили?
– Судя по всему, тот не стал играть в его игры.
– Играть?
– Играть в его низкие игры. Стиллингтон вышел из игры. То ли он был стреляным воробьем, то ли наивным младенцем, но его никак не удавалось заманить в силки. Думаю – если мне, простому агенту научного сыска, разрешается думать, – Стиллингтона, по его наивности, не сумел спровоцировать ни один провокатор. В любом случае не нашлось обвинения, которое можно было ему предъявить.
– Вы хотите сказать, что он одолел Генриха?
– Да нет, конечно, нет. Кому под силу одолеть Генриха? Он все-таки арестовал Стиллингтона, а потом забыл освободить, и тот больше не вернулся домой.
– Что-то вы больно сияете сегодня?
– Оставьте ваш подозрительный тон. Везде еще закрыто. Возбуждение, которое вы наблюдаете, исключительно интеллектуального происхождения. Так сказать, праздник души. Мозговые сцинтилляции.
– Ладно. Садитесь и выкладывайте, что у вас там. Что-нибудь хорошее?
– Хорошее? Прекрасное. В высшей степени прекрасное.
– И все-таки, мне кажется, вы немножко выпили.
– Нет, да и негде было. Представьте себе, меня переполняет, как бы это назвать… удовлетворение.
– Я так понимаю, что вы нашли…
– Нашел. Только это случилось позже, чем мне казалось. В первые месяцы все шло, как мы предполагали. Генрих захватил власть и, ни словом не обмолвившись о принцах, занялся уборкой своего нового дома, а потом женился на сестре принцев. Он добился аннулирования акта с помощью своих бесчестных прислужников в парламенте, и опять ни слова о мальчиках. Немножко подтасовав даты, провел через парламент акт против Ричарда и его людей, чья верность королю была провозглашена изменой. Таким образом, он одним махом положил себе в карман немало конфискованных владений. Между прочим, монах из Кройлэнда тоже возмущался Генрихом. «Боже милостивый, – пишет он, – на кого же надеяться нашим монархам с этих пор в битве, ежели их верные слуги в случае поражения обречены на смерть, а их дети на нищету и бесправие?»
– Генрих ошибся в своих соотечественниках.
– Да. А может, и нет. Может быть, знал, что раньше или позже англичане доберутся до этого дела. Или в нем уже не оставалось ничего английского. Как бы то ни было, все шло как надо. В августе 1485 года он был коронован, в январе женился на Елизавете. Их первенец родился в Винчестере, и там с Елизаветой была ее мать. На крестинах в сентябре 1486 года она тоже была, а потом вернулась в Лондон. Ее мать, вдовствующая королева, вернулась в Лондон осенью. Вы внимательно следите? В феврале она была заключена в монастырь и не вышла оттуда до конца своих дней.
– Елизавета Вудвилл?! – изумился Грант, не ожидавший ничего подобного.
– Да! Елизавета Вудвилл. Мать принцев.
– Откуда вам известно, что она не отправилась туда добровольно? – спросил Грант после недолгого раздумья. – В этом не было бы ничего необычного. Пожилая дама, уставшая от придворной суеты… Жилось им в монастырях неплохо, если они были богаты.
– Генрих все у нее отобрал и сам определил ей монастырь в Бермондси. Кстати, именно это стало тогда сенсацией, вызвавшей всеобщее недоумение.
– Почему только недоумение? Нет, это ужасно. А что Генрих? Как он это объяснил?
– Объяснил.
– Что он сказал? За что он ее?
– За хорошее отношение к Ричарду.
– Вы серьезно?
– Абсолютно.
– Официальное заявление?
– Нет, запись историографа.
– Виргилия?
– Виргилия. В соответствующем указе, изданном Генрихом, было сказано: «Имеются многие причины…»
– Вы цитируете? – недоверчиво спросил Грант.
– Цитирую. Там именно так сказано.
– Да. Он просто не умел прощать, – помолчав, задумчиво проговорил Грант. – На его месте я бы семь раз отмерил.
– Тут одно из двух. Или его совсем не волновало мнение окружающих. Или он был убежден в их сверхдоверчивости. Обратите внимание, он обеспокоился ее хорошим отношением к Ричарду через восемнадцать месяцев после своего коронования, а до тех пор все было как нельзя лучше. Он делал ей подарки, даже в виде целых поместий.
– Ну а настоящая причина? У вас есть какие-нибудь соображения на сей счет?
– У меня есть еще кое-что. Может, это вам поможет. Мне по крайней мере очень помогло.
– Выкладывайте.
– В июне того же года…
– Какого года?
– Первого года первого замужества Елизаветы, 1486-го. В январе она сочеталась браком с Генрихом. В сентябре в Винчестере дала жизнь принцу Артуру, каковое событие произошло в присутствии матери, Елизаветы Вудвилл.
– Так. Хорошо.
– В июле того же года сэр Джеймс Тиррел получил полное прощение от Генриха.
– Ну и что? Что в этом странного? Закончилась одна служба, началась другая. Это значило, что потом человеку не поставят в вину ничего из совершенного прежде.
– Правильно. Я знаю. Поэтому первое прощение меня не удивило.
– Первое? А было и второе?
– Было освобождение от ответственности за содеянное, если я вас правильно понял. Второе полное прощение было даровано ровно через месяц. Шестнадцатого июля 1486 года.
– Да… – проговорил Грант, пытаясь как-то осмыслить услышанное. – Невероятно.
– Совершенно невероятно. Я проконсультировался у одного человека, который обычно сидит рядом со мной в библиотеке. Он историк и очень мне помог с нашим делом. Я все забывал вам рассказать. Так вот, он ни разу не встречал ничего подобного. Я показал ему две записи в «Хронике Генриха VII», и он никак не мог оторваться от них.
– Так, – сказал Грант, как бы подводя итоги. – Шестнадцатого июня Тиррел получает полное прощение. Шестнадцатого июля он получает второе полное прощение. Примерно в ноябре Елизавета Вудвилл возвращается в Лондон, а в феврале ее обрекают на пожизненное заточение в монастыре.
– Наводит на размышления?
– Еще как!
– Вы думаете, это сделал он? Тиррел?
– Возможно. По крайней мере очень подозрительно: стоит нам найти спущенную петлю, как тотчас появляется Тиррел – новая дыра. Когда в первый раз распространился слух об исчезновении мальчиков? Я имею в виду явный, широко распространившийся слух.
– Насколько я помню, в самом начале царствования Генриха.
– Хорошо. Что ж, это снимает все наши недоумения.
– То есть?
– Теперь понятно, почему не было шума по поводу исчезновения принцев, а ведь это удивляло всех, даже тех, кто верил в виновность Ричарда. В самом деле, Ричард никак не мог это сделать. В его время оппозиционеры были сильны и многочисленны, к тому же они были на свободе и разъезжали по всей стране, развозя любые слухи, которые им нравились. Вы только представьте себе реакцию всех Вудвиллов – Ланкастеров на исчезновение принцев! А чего бояться Генриху? Его оппозиция надежно упрятана за тюремные стены, и только в теще он мог видеть угрозу. За это он отправил ее в трюм и задраил люк.
– Похоже. Вы думаете, она могла что-то сделать? Например, если долго не получала вестей от мальчиков?
– Она скорее всего даже не подозревала, что дети могут быть убиты. Предположим, Генрих ей сказал: «Я не желаю, чтобы вы с ними виделись. Вы плохо на них влияете. Зачем вы вернулись в Лондон и позволили вашим дочерям посещать приемы, которые устраивал Ричард?»
– Что ж, возможно, он не мог ждать, пока ее подозрения созреют, и вынужден был действовать быстро. «Я недоволен вами и потому отправляю вас в монастырь. Только так я могу спасти вашу душу от зла, а ваших детей – от пагубного влияния».
– Правильно, – согласился Грант. – Что же до остальной Англии, то никогда ни один убийца еще не был в большей безопасности. После того как Генриху пришла в голову счастливая идея насчет «измены», вряд ли кто осмеливался спросить о мальчиках, ведь все ходили по острию ножа. Никто не знал, что он еще придумает, за какие мнимые грехи будет гноить людей в неволе и забирать себе их имущество. Нет, время не располагало к любопытству, тем более что удовлетворить его все равно не было возможности.
– Пока мальчики еще жили в Тауэре?
– Пока, согласно официальной версии, мальчики жили в Тауэре. Ричард руководствовался принципом живи-сам-и-давай-жить-другим, который был чужд Генриху, не желавшему альянса Йорков и Ланкастеров. Те, кто служил в Тауэре, были людьми Генриха VII.