— Всего пять лет?
— Конечно.
— Бог ты мой! Какой уж там первоисточник.
— Ну можно ли верить его басням? К тому же он из неприятельского лагеря. Если он служил Тюдорам, то его сведения о Ричарде Третьем заведомо должны быть полны предрассудков.
— Пожалуй, ты прав. А что ты хочешь узнать о Ричарде, если за ним нет никакой тайны?
— Хочется знать, что он собой представлял. Для меня это пока остается глубочайшей тайной. Что заставило его так внезапно перемениться? До смерти брата он вел себя, можно сказать, идеально. Был так ему предан.
— Наверное, искушение достичь верховной власти слишком велико.
— До совершеннолетия принца он оставался регентом. Протектором Англии. Учитывая его прежний образ жизни, казалось, этого для него было достаточно. Чем плохо быть опекуном сыновей брата и управлять Англией?
— Допустим, старший был несносным мальчишкой, и ему вздумалось «вздрючить» его. Мы всегда считаем, что жертвы должны быть абсолютно ни в чем не виновны. Вроде Иосифа Прекрасного. На самом деле по нему наверняка давно тюрьма плакала. Молодой Эдуард в конце концов мог и сам просить, чтобы его устранили.
— Их было двое, — напомнил Грант.
— Ах, да! Конечно, тут нет оправдания. Какое варварство! Бедные кудрявые барашки! Кстати, о кудрявых барашках…
— Ну, ну!
— Просто к слову пришлось. Кое-что вспомнила.
— Что именно?
— Нет, не скажу, чтобы не сорвалось. Я побежала.
— Сумела-таки обворожить Мадлен Марч и уговорить ее написать для тебя пьесу?
— Договор еще не подписан, но мне кажется, она уже клюнула. До свидания, дорогой. Скоро забегу к тебе.
Она вышла из палаты и заторопилась, наткнувшись на пылающую Амазонку, а Грант напрочь забыл о барашках, пока на следующий вечер один из них не оказался прямо перед его носом. Барашек был в роговых очках, которые не разрушали образ, а, наоборот, подчеркивали его. Перед этим Грант блаженно дремал, чего с ним давно уже не случалось. Старшая сестра была права: история — отличное средство, заставляющее видеть вещи в их истинном свете.
Стук в дверь был еле слышен, и Грант решил, что ему померещилось, ведь обычно в больницах не стесняются стучать в дверь. Но он, помимо воли, сказал вдруг: «Войдите!» Дверь открылась и впустила существо, в котором Грант не мог не узнать того самого барашка, о котором говорила Марта. Он не сумел удержаться от громкого смеха.
Молодой человек смутился и, неуверенно улыбаясь, поправил очки длинным указательным пальцем. Осторожно кашлянув, произнес:
— Мистер Грант? Я — Каррадин, Брент Каррадин. Надеюсь, я вас не разбудил?
— Нет, нет, мистер Каррадин. Рад видеть вас.
— Меня прислала к вам Марта, то есть мисс Холлард. Я, кажется, мог бы вам чем-то быть полезен?
— Она вам все рассказала? Прошу вас, садитесь. Стул там, в коридоре. Несите его сюда.
Это был высокий парень с копной кудрявых светлых волос над высоким, открытым лбом. На нем было широченное твидовое пальто без пояса, падающее свободными складками, какие носят американцы. Да и без того было ясно, что он американец. Он приволок стул, уселся на него, и складки пальто облили его плечи наподобие королевской мантии. Парень смотрел на Гранта добрыми карими глазами, обаяние которых не могла скрыть даже толстая роговая оправа очков.
— Марта сказала мне, что вам надо помочь что-то разыскать.
— А вы что, в этих делах собаку съели?
— Я, собственно, занимаюсь здесь, в Лондоне, розысками в исторических архивах. Зная, что по утрам я работаю в Британском музее, она сообщила мне, что у вас могут возникнуть кое-какие вопросы, касающиеся этой области. Я рад, мистер Грант, помочь вам, чем могу.
— Очень любезно с вашей стороны. Я искренне тронут. А над чем вы работаете? То есть какая у вас тема?
— Крестьянское восстание.
— О, время Ричарда Второго.
— Именно.
— Вам хотелось бы знать, какова была социальная обстановка?
По лицу молодого человека промелькнула загадочная улыбка, и он сказал:
— Нет, мне хотелось бы подольше задержаться в Англии.
— А разве нельзя жить в Англии, не занимаясь научной работой?
— Все не так просто. Мне требуется алиби. Отец хочет, чтобы я вошел в дело, которым занята наша семья. Оптовая торговля мебелью. Заказы почтой, по каталогу. Поймите меня правильно, мистер Грант, наша мебель очень хорошего качества. Это вечные вещи. Но мебельные гарнитуры меня не интересуют.
— Значит, если не считать экспедиций на полюс, Британский музей, по вашему мнению, самое надежное убежище.
— Теплое, во всяком случае. И я серьезно увлечен историей. Это был мой основной предмет в университете. Но, честно говоря, я приехал сюда вслед за Атлантой Шерголд. Если вы видели пьесу Марты, то есть мисс Холлард, то помните глупенькую блондинку? Это и есть Атланта. То есть, я хотел сказать, она только играет глупенькую. На самом деле она далеко не глупенькая.
— Не сомневаюсь. Наоборот, очень одаренная девушка.
— Так вы ее видели?
— Кто же в Лондоне не видел ее!
— Вы правы. Спектакль очень популярен. Мы с ней, то есть с Атлантой, думали, что расстаемся всего на какие-то несколько недель. И вот пьеса не сходит с афиши, и мне ничего не оставалось делать, как искать предлог, чтобы уехать в Англию.
— А разве сама Атланта — не достаточный предлог?
— Для моего отца — нет. Вся семья смотрит на нее свысока, а об отце и говорить нечего. Если в разговоре ему все же приходится упоминать о ней, он называет ее «эта твоя актриса». Видите ли, мой отец — Каррадин Третий, а отец Атланты — самое большее Шерголд Первый. Всего лишь владелец бакалейной лавочки на Мейн-стрит. На таких мир держится, скажу я вам. Атланта, конечно, немногого добилась у нас в Штатах. Как актриса, я имею в виду. Это ее первый настоящий успех. Естественно, она не станет сейчас стремиться домой и прерывать контракт. Не уверен, удастся ли мне вообще уговорить ее когда-нибудь вернуться назад. Дескать, американцы не оценили ее таланта.
— Итак, вы решили уйти в науку?
— Это единственное, что я могу делать в Лондоне. Понимаете? Я и в колледже этим занимался. Так что работать в Британском музее мне одно удовольствие. Мне хорошо, и отец доволен, что я занят делом.
— Да-a, с таким замечательным алиби мне, признаться, не приходилось еще сталкиваться. А почему все-таки Крестьянское восстание?
— Уж очень время интересное. И я хотел угодить отцу.
— Неужели его интересует проблема социальных реформ?
— Он просто терпеть не может королей.
— Каррадин Третий?
— Забавно, правда? Не исключаю, что в одном из своих банковских сейфов он хранит корону, время от времени берет ее, завертывает в бумагу и несется в мужской туалет Центрального вокзала, чтобы полюбоваться на себя в зеркало. Я, верно, утомил вас, мистер Грант, все о себе да о себе. Я же пришел сюда не за этим. Я пришел, чтобы…
— Да что вы! Вы для меня как манна небесная. Сидите спокойно, если не спешите.
— Я никогда никуда не спешу, — ответствовал молодой человек, устраиваясь поудобнее на стуле и вытягивая ноги. Тумбочка около кровати покачнулась, и портрет Ричарда, прислоненный к стопке книг, свалился на пол.
— Извините, ради Бога. Вот растяпа! Никак не привыкну к своим длинным ногам. — Он подобрал с пола фотографию, рукавом пиджака смахнул с нее пыль и стал внимательно ее изучать.
— «Riсardus III. Ang. Rex», — прочел он вслух.
— Вы первый кто заметил надпись на картине, — сказал Грант.
— Я и сам с трудом прочел. Это я впервые вижу человека, который держит портрет короля вместо картинок с красивыми девушками.
— Да, красивым его не назовешь.
— Как вам сказать, — не сразу ответил Брент. — Лицо как лицо. Похож на одного моего университетского преподавателя. У него был больной желудок, поэтому многое в жизни его раздражало, а вообще он добрейшее существо. Так это Ричард вас интересует?
— Он самый. Да я немногого хочу от вас. Просто надо узнать, кто из его современников о нем писал.
— Ну, это совсем нетрудно. Время Ричарда очень близко к периоду, которым я занимаюсь. Собственно говоря, записки биографа Ричарда Второго — Кэтберта Олифанта охватывают обе династии. Вы читали Олифанта?
Грант ответил, что ничего, кроме школьных учебников и Томаса Мора, он не читал.
— Мора? Лорд-канцлера Генриха VIII?
— Его.
— Какие-то новые доводы?
— Чистейшей воды пропаганда, — воскликнул Грант, обрадовавшись, что нашел, наконец, точное слово. — Это не записки государственного мужа, а партийная листовка. Так пишут газетчики. Причем газетчики, не брезгающие кухонными сплетнями. Что-нибудь о Ричарде Третьем вы знаете?
— Помню только, что он придушил своих племянников да сулил кому-то полцарства за коня. Что у него были подручные по прозвищу Крыса и Кот.
— Как вы сказали?
— Ну, помните стишок: «Кот, и Крыса, и Пес правят втроем, держат Англию под Кабаном».
— Помню, помню. А что это означает?
— Не имею понятия. Я плохо знаком с этим периодом. А почему вас так заинтересовал Ричард Третий?
— Марта посоветовала мне заняться решением какой-нибудь исторической загадки теоретически, поскольку мне не скоро удастся заниматься этим на практике. Зная о моей любви угадывать характеры людей по лицам, она принесла кучу портретов интересных типов. То есть людей, за которыми кроются какие-то тайны. Ричард попал в их число чисто случайно, но оказалось, что его судьба самая загадочная.
— Почему вы так решили?
— У этого человека, совершившего самое отвратительное преступление в истории, лицо мудрого судьи или мудрого государственного мужа. Судя по всему, он и впрямь был мудр. Управлял Севером Англии — и превосходно. Был хорошим полководцем и хорошим солдатом. О его личной жизни неизвестно ничего дурного. А вот брат его был величайшим бабником из всех английских монархов, если не считать Карла Второго.
— Эдуард Четвертый. Как же, знаю. Богатырская фигура, красавец. Ричард, должно быть, страдал от того, что обижен природой, и детей его хотел извести.