— Да. Придворным живописцам приходилось соблюдать кодекс приличий. Только после Кромвеля позирующие стали просить изобразить их «так, как они есть, со всеми бородавками».
— С Кромвеля, я вам скажу, и начался этот снобизм наоборот, от которого мы до сих пор страдаем, — заметил доктор, исследуя гипсовую повязку на ноге Гранта. — «Дескать, я простой человек, какой с меня спрос». Нет спроса, так нет ни приличных манер, ни доброжелательства, ни душевной широты. — Он ущипнул Гранта за большой палец ноги с интересом, не имеющим отношения к теме разговора. — Это болезнь общая. Извращенные понятия. В Штатах есть места, где для политического деятеля появиться перед избирателями в пиджаке и галстуке равносильно смерти. Сочтут за чванство. Быть своим парнем — вот что требуется! Неплохо, совсем неплохо, — заключил он, имея в виду Грантов палец. — Вот интересно, — продолжал доктор, возвращаясь к портрету, — насчет полиомиелита. Может быть, действительно именно он и был причиной сухорукости. Так или иначе, это любопытно. Портрет убийцы. Нетипичный случай, как вы полагаете?
— Типа убийцы не существует в природе. Человек становится убийцей по разным причинам. Однако я что-то не припомню ни одного дела, где бы у убийцы было такое лицо.
— Разумеется, он был единственным в своем роде. Мне кажется, ему неведомы были угрызения совести.
— Ничуть.
— Я однажды видел Оливье в роли Ричарда Третьего. Что это была за игра! Само олицетворение злодейства. Казалось, вот-вот перейдет грань и впадет в гротеск, но удержался.
— О чем вы подумали в первый момент, еще не зная, кто изображен на портрете, что сразу пришло вам на ум? — спросил Грант. — Злодейство?
— Нет. Я подумал о болезни.
— Странно, не правда ли? Я тоже не подумал о злодействе. А теперь, когда я знаю, кто это, прочитав имя на обороте, я не думаю ни о чем другом, кроме как о злодействе.
— У каждого есть свое представление о злодействе, как и о красоте, — ответил доктор. — Что ж, я загляну теперь к вам в конце недели. На боли не жалуетесь?
И он удалился.
Тут только Грант вспомнил, что портрет был ему дан как иллюстрация для разгадки некой тайны. Какая тайна связана с именем Ричарда III?[1]
Наконец он вспомнил. Ричард убил двух своих маленьких племянников при невыясненных обстоятельствах. Они просто-напросто исчезли. Исчезли в тот момент, если память ему не изменяет, когда Ричарда не было в Лондоне. Он поручил это дело кому-то еще. Подлинная судьба двух мальчиков так и осталась неизвестной.
Во времена Карла II нашли два скелета (кажется, где-то под лестницей?). Все были уверены, что это и есть останки двух малолетних принцев, но доказательств никаких не было.
Обидно все-таки, что человек, получивший высшее образование, так мало помнит из истории. У Гранта всего только и осталось в памяти, что Ричард III был братом Эдуарда IV. Эдуард IV был высоченного роста светловолосый красавец и большой любитель женщин. Горбатый Ричард после смерти брата взошел на престол вместо законного претендента — малолетнего сына Эдуарда и, чтобы избавить себя от дальнейших хлопот, организовал убийство этого самого наследника и его маленького братца. Еще он вспомнил, что Ричард погиб в битве при Босворте, что, умирая, требовал подать ему коня[2] и что он был последним из Йорков по мужской линии. Последним Плантагенетом.
Каждый школьник, закрывая главу, посвященную Ричарду III, облегченно вздыхал, потому что этим заканчивалась война Алой и Белой Розы и можно было наконец перейти к Тюдорам. Тюдоры были, правда, скучноваты, но зато легко запоминались.
Когда Пигалица пришла приготовить Гранта ко сну, он спросил:
— У вас случайно не найдется учебника истории?
— Учебник истории? Зачем он мне? — Это был не вопрос, и Грант не обязан был отвечать. Его молчание смутило Пигалицу, и она поспешно выпалила: — Если вам так нужен этот учебник, спросите у сестры Даррол, когда она принесет ужин. Она не расстается со школьными книжками, они у нее на полке. Может быть, среди них найдется и история.
Как это похоже на Амазонку — держать при себе учебники! Она так скучала по своей школе в Глостершире, особенно в пору цветения желтых нарциссов. Когда она ввалилась в палату, неся на подносе творожный пудинг с подливкой из тушеного ревеня, лицо Гранта изображало терпеливое спокойствие и даже благосклонность. Амазонка перестала быть просто крупной особой женского пола, испускающей звуки водяного насоса, и превратилась в добрую фею, раздающую милости.
Ну конечно, у нее есть учебник истории. Даже два, кажется. Она хранит их в память о любимой школе. У Гранта чуть было не сорвался с языка вопрос, хранит ли она еще и свои куклы, но вовремя сдержался.
— Я так любила историю, — воскликнула Амазонка. — Это был мой любимый предмет! Моим героем был Ричард Львиное Сердце.
— Прохвост, каких мало, — проронил Грант.
— Неправда! — вскричала она обиженным тоном.
— У таких обычно бывает увеличена щитовидная железа, — безжалостно продолжал Грант. — Носился по всей планете, как безумный.[3] Вы уже кончили дежурство?
— Мне надо еще собрать посуду.
— Не могли бы вы дать мне почитать ваш учебник на ночь?
— Ночью вам полагается спать, а не корпеть над учебниками.
— Не все ли равно, читать или глазеть в потолок? Больше мне ничего не остается. Так принесете?
— Тащиться в сестринский корпус и обратно ради кого-то, кто так непочтительно отзывается о Ричарде Львиное Сердце?
— Ну ладно, — сказал Грант, — не гожусь я в мученики. Я лично считаю, что Львиное Сердце — образец доблести, рыцарь без страха и упрека, полководец, не ведавший поражений, трижды кавалер Ордена за Безупречную Службу. Так принесете книжку?
— Вам действительно нужно поучиться! — промолвила Амазонка, любовно поправляя накрахмаленный чепец своей большой рукой. — Ладно, принесу, когда пойду назад. Все равно мне сегодня идти в кино.
Почти через час она явилась снова, одетая в необычайно просторное пальто из верблюжьей шерсти. Верхний свет в палате был потушен, и она возникла в круге света от его настольной лампы, как добрый гений.
— Я все надеялась, что вы заснете. Стоит ли начинать так поздно?
— Только одна вещь усыпит меня — это учебник по истории Англии. Так что можете держаться с кем-то там за руки со спокойной совестью.
— Я иду с сестрой Бэрроуз.
— Все равно, держитесь с ней за руки со спокойной совестью.
— Вот вы всегда скажете такое, — проворчала она миролюбиво и растворилась в темноте.
Книг было две. Первая — скорее учебное пособие — называлась «Книга для чтения по истории». Она имела к истории примерно такое же отношение, как библейские рассказы — к Священному писанию: король Канут учинил разнос своим придворным, король Альфред сжег хлебные лепешки, Рейли расстелил свой плащ перед королевой Елизаветой, Нельсон удалился в свою каюту на «Виктории». Отпечатано ясным, крупным шрифтом по одной фразе в абзац. Каждому эпизоду сопутствовала иллюстрация на целую страницу.
Было что-то невыразимо трогательное в том, что Амазонка хранила свои детские книжки. Он полюбопытствовал, не подписана ли книга ее именем. На форзаце красовалось:
Элла Даррол
3-й класс Ньюбриджская средняя школа
Ньюбридж
Глостершир
Англия
Европа
Земля
Вселенная.
Надпись была увенчана великолепной коллекцией переводных картинок. «Неужели, — подумал он, — все дети так одинаковы: расписывают учебники, занимаются на уроках переводными картинками». Разумеется, он и сам проделывал все то же самое. При виде этих грубо раскрашенных рисунков воспоминания детства нахлынули на него. Он совсем забыл, какую радость приносили переводные картинки, то блаженство, которое испытываешь, когда сдирается верхний слой и отчетливо проступают живые краски рисунка. Взрослым редко перепадает такое счастье. Ну, может быть, еще чвакнувший звук клюшки, пославшей мяч точно в лунку, или, скажем, момент, когда леска натягивается, давая знать, что наконец клюнуло.
Книжка так понравилась Гранту, что он не торопясь прочел все до единой ее наивные повести. В конце концов, это и была та самая история, которую запоминают взрослые, после того как из головы выскакивают все эти многочисленные налоги, литургии Лауда, заговоры Ржаного Дома, бесконечные расколы и раздоры, мирные договоры и измены.
История царствования Ричарда III была озаглавлена «Юные принцы — пленники Тауэра». Дойдя до нее, Грант обнаружил доказательство тому, что даже тогда маленькая Элла Даррол считала, что юные принцы в подметки не годятся Львиному Сердцу: все «о» в тексте были тщательно заштрихованы карандашом, двум золотоволосым мальчуганам, играющим в луче солнца, проникшем сквозь оконную решетку, были, как водится, пририсованы очки, а на обороте иллюстрации кто-то сыграл в крестики-нолики. Элла, по-видимому, поставила крест на этой истории.
Однако ж рассказик был занятным. И достаточно страшным, чтобы распалить детское воображение: невинные малютки, злой дядюшка. Классический сюжет, воплощенный с классической простотой. В общем, превосходная назидательная история.
«Но злодеяние не прошло для него даром. Народ Англии был потрясен, узнав об этом кровавом преступлении, и решил, что ему более не нужен такой король. Обратились к его дальнему родственнику во Франции по имени Генрих Тюдор с просьбой прийти и царствовать. Произошла битва, в которой Ричард пал смертью храбрых. Но его имя было так ненавистно народу, что часть его войска перешла на сторону его соперника».
Простенько и со вкусом. В репортажном духе. Грант взялся за вторую книжку. На этот раз учебник был настоящим. Для удобства пользования тысячелетняя история Англии была поделена на главы, посвященные периодам царствования такого-то короля или такой-то королевы. Неудивительно, что люди обычно связывают имена исторических личностей со временем какого-нибудь короля или королевы, не думая о том, что эти личности могли жить и при их преемниках. Их автоматически рассовывают по своим полочкам: Пипс — при Чарльзе II, Шекспир — при Елизавете, герцог Мальборо — при королеве Анне. И никому не приходит в голову, что те, кто жил при королеве Елизавете, могли также видеть и Георга I. Люди приучены с детства мыслить категориями царствований.