Среди этих цветов мы тренировались одним ясным утром, всего за неделю до экзаменов. Я отпустила какую-то нелепую шутку, а Макс в ответ поморщился и покачал головой:
– Какой кошмар.
– Это ты так сейчас говоришь, – возразила я, скручивая в руках воздух. – Но что ты запоешь, когда меня не станет?
Мои слова должны были выглядеть самодовольной шуткой, но стоило им слететь с губ, как они обрушились на нас, словно стена. Удар неумолимой прямоты.
Улыбка Макса застыла и увяла. Между бровями залегла морщинка. Мы в потрясенной тишине уставились друг на друга. В воздухе между нами сгущалось что-то осязаемое и неописуемое, и вдруг мы оба поняли.
Мы выкроили в нашей жизни эти маленькие личные ниши друг для друга, но каким-то чудом, благодаря свойственному людям отрицанию неизбежного, не думали, что будет потом. Только сейчас я впервые осознала зияющую пустоту, которую мы оставим друг в друге.
По крайней мере, я точно знала, что Макс оставит ее во мне.
– Видимо, я наконец-то приведу сад в порядок, – после долгого молчания выдавил он, толкая носком протянувшуюся по тропинке лиану.
Я закрыла рот и изобразила горячий интерес к земле под ногами, отчаянно борясь со странной пустотой, внезапно образовавшейся в груди. Я так сосредоточилась на том, чего мне надо достичь, что даже не пыталась задуматься о том, что оставлю позади. Мысль о грядущей потере требовала выхода, но я была не готова об этом говорить.
Глава 27
С кончика моего носа свисала капля пота, отказываясь наконец упасть.
Макс кружил вокруг меня с воинственным азартом и выкрикивал команду за командой, не сводя с меня острого взгляда. Над моими раскрытыми ладонями парили и разлетались во все стороны вода и воздух, искры и иллюзии и, конечно же, серебряные бабочки, взмывающие ввысь большими отчаянными залпами.
«Давай. Остановись. Замри. Выше, быстрее, меньше, медленнее – не забывай про контроль!»
Я угадывала каждое слово еще до того, как он успевал его произнести, подтягивая иллюзии ближе или отпуская дальше, превращая воду в совершенные копии вещей.
– Что это? – рявкнул Макс, ухватив меня за провисший локоть.
– Так надо, – выдохнула я сквозь стиснутые зубы.
– Хорошо. Это вопрос на засыпку. Не поддавайся. Сделай мне бабочек.
Не успела я пошевелиться, как он добавил:
– Действуй плавно. Контроль.
Между моими руками завис водяной шар. Он образовывал идеальную сферу, без единой лишней капли. Чтобы удержать его в воздухе, требовалась полная концентрация. Водяной вихрь внутри сферы несся по кругу, перетекая и извиваясь, но ни одна капля не покидала ее пределов. Без заметного для глаза перехода я начала лепить из нее бабочек – сначала одну, потом двух, потом еще пять, и в конце сфера взорвалась целой стаей. Бабочки взмахивали крыльями, поднимаясь в небо, и их структура постепенно менялась. Теперь они состояли не из воды, а из голубого полупрозрачного света.
– Верни их.
Я послушалась: призвала бабочек обратно к протянутым рукам, и они закружились вокруг меня хороводом. Крылья застилали обзор, а их взмахи поднимали ветер, разметавший волосы. Но капля пота по-прежнему отказывалась падать с моего носа.
– Верни их в руки.
Бабочки сбились в плотный комок между моими ладонями.
– А теперь удиви меня.
Я улыбнулась. Сомкнула пальцы. Когда я открыла ладони, на них лежал шар из бабочек, отлитых из сверкающего металла.
С легкой улыбкой Макс осмотрел мое творение:
– Что это, сталь?
– Да.
– Крепче стекла. Очень поэтично.
Я пожала плечами, сдерживая самодовольную улыбку. Я тоже так считала.
Но стоило Максу выпрямиться, угасающая улыбка сменилась каменным выражением лица. Он сцепил за спиной руки и пригвоздил меня ястребиным взглядом, настолько ему несвойственным, что я бы рассмеялась, если бы не была так сосредоточена. Именно таким я и представляла себе Макса в его годы в армии – командир с прямой спиной, острым языком и каменным лицом.
Тянулись секунды. Мой желудок сжался от волнения.
Но стоило мне хорошенько разволноваться, как его лицо расплылось в ухмылке.
– Превосходно! – Он поднял руки вверх, словно вознося хвалу. – Тисаана, ты готова к экзамену.
Меня не покидала тревога, мурашками засевшая под кожей. Я попыталась улыбнуться в ответ, но улыбка тут же слетела с моих губ.
– Даже без…
– Не беспокойся о стратаграммах. Никто не будет ожидать их от тебя на экзамене.
– Но…
– Я не настолько оптимист, чтобы заверять тебя, что все хорошо, если это не так. Не может такого быть, чтобы экзаменаторы посмотрели на твое выступление и сказали, что ты не знаешь, что делаешь. Ты готова.
– Знаю, что готова. – Я нервно сцепила пальцы. – Может, мне лучше еще попрактиковаться сегодня ночью перед…
– Нет. Нельзя. Это главное правило: в ночь перед экзаменами надо отдыхать.
– И ты тоже его соблюдал?
– Нет. Но мне не настолько повезло с учителем, как тебе. – Он протянул руку, провел большим пальцем по кончику моего носа и с гримасой стряхнул каплю. – Не удержался. Я уже пятнадцать минут жду, когда она упадет.
Он развернулся на каблуках и зашагал к дому, жестом приглашая меня следовать за собой.
– Сходи прими ванну. Ты вся потная. И клянусь Вознесенными, если я поймаю тебя за стратаграммами, как самого предсказуемого пьяницу в мире, я сверну тебе шею.
Я расчесала пальцами мокрые волосы, перекинула их через плечо и накрутила влажные концы на пальцы. Волосы успели значительно отрасти с моего появления в этом доме, после того как я в первую же ночь обрезала их в ванной. Забавно, что я даже не обращала внимания, как сильно они отросли. Время пролетело незаметно.
Другой рукой я рассеянно рисовала круг на деревянном столе. Добавила одну линию, вторую…
– Тисаана!
От неожиданности я подпрыгнула. Надо мной нависал Макс, скрестив на груди руки:
– Ты предсказуема, к моему вящему разочарованию.
– Я правда не…
– Правда. Держи. – Он с усмешкой взял со стола бокал красного вина и протянул мне. – Вино намного лучше помогает от несговорчивых нервов.
– Я не переживаю, – ответила я, но все же сделала глоток, наслаждаясь горьким послевкусием.
– Пора уже оставить эту чушь позади. – Он подпер щеку пальцем и приподнял бровь, разглядывая меня. – Я хорошо тебя знаю. Не такая уж ты и загадочная.
Я тихо и неловко рассмеялась, не зная, как реагировать на комок в груди и внезапно вспотевшие ладони.
– Даже не знаю, может, сводить тебя прогуляться в город или еще куда-нибудь? – Он уселся в кресло напротив, удобно откинувшись назад и небрежно покачивая в пальцах бокал с вином. – Сдается мне, что нужно отпраздновать окончание твоего обучения. И мне вдруг пришло в голову, что в твое представление о празднике может не входить сидение дома с таким неприятным отшельником, как я.
– Еще рано праздновать. Может быть, сходим куда-нибудь после того, как я сдам экзамен.
Но если быть честной, больше всего на свете мне хотелось сидеть у камина, впитывая последние мгновения уюта и его общества. Так или иначе, сдам я экзамен или нет, но меня не покидало твердое предчувствие, что завтра в это время все будет иначе. А у меня появилось столько привычек, которые не хотелось менять.
Макс приподнял свой бокал:
– Значит, завтра. Когда нам действительно будет что праздновать. В любом случае я уверен, что прогуляться вдвоем будет намного приятнее, чем сидеть в углу и смотреть, как дамы пыжатся, пытаясь привлечь внимание Саммерина.
Представив себе эту картину, я фыркнула.
– Тот еще спектакль, должен сказать.
Макс перегнулся через стол, пристально уставился мне в глаза и понизил голос, имитируя тихую, протяжную речь Саммерина:
– «О, так вы делаете шляпы? Как увлекательно. Стоило мне вас увидеть, и я понял, что в вас живет дух творца». – Он покачал головой. – Просто отвратительно, но все равно захватывающе.
Нарисованная им картина живо встала перед глазами. Я добавила к ней сердитого Макса, исподлобья наблюдающего из угла за другом.
– А как насчет тебя?
– Я не создан для этого. – Он поднес бокал к губам, подумал. – Я имею в виду светские любезности.
– А для того, что происходит после них, для такого ты создан?
Слова выскользнули сами собой, а голос обрел тот игривый тон, которым я не пользовалась со времен танцев у Эсмариса. Я отпила еще вина, чтобы скрыть собственное удивление. Рот Макса скривился в усмешке.
– Пока еще никто не жаловался, – не дрогнув, ответил он.
Мои руки покрылись гусиной кожей. Я с трудом оторвалась от лица Макса и принялась рассматривать рисунок на деревянной столешнице. Опасная территория. Я сама не понимала, что меня побудило зайти на нее.
Долгое время мы оба молчали. В воздухе висело напряжение, будто мы оба задерживали дыхание.
– У меня кое-что есть для тебя, – наконец сказал Макс.
Его легкий тон разорвал нить напряжения, и я с облегчением выдохнула. Он поднялся со стула и исчез в коридоре, но почти сразу вернулся с маленькой невзрачной коробочкой и положил ее передо мной на стол. Затем прислонился спиной к дверному косяку. Несмотря на небрежность позы, я чувствовала его волнение.
Я перевела глаза на коробочку. Плоская, размером с мою раскрытую ладонь, аккуратно сшитая из коричневой кожи.
Я взглянула на Макса. В горле образовался ком, и я ничего не могла с собой поделать.
Макс издал резкий, неловкий смешок.
– Открой, прежде чем смотреть на меня такими глазами. Вдруг тебе не понравится.
Я послушно кивнула, открыла коробочку и замерла, ошеломленно моргая.
На подложке из черного шелка лежало золотое ожерелье.
Сзади ожерелье сужалось в элегантную золотую нить, а передняя, широкая часть представляла собой красивое переплетение сияющих бабочек. Их крылья отличались настолько искусной работой, что казалось, будто они переливаются. Сквозь тончайший металл преломлялся свет. Между бабочками свивались мерцающие лозы, шипы и цветы, образуя садовый пейзаж. Присмотревшись, я заметила маленькую скромную змейку, свернувшуюся в клубок посреди этого великолепия.