– Хотя и только на несколько секунд зараз, – добавила Ариадна. – И требуются большие жертвы, чтобы обрести более высокую восприимчивость.
Она с кривой ухмылкой показала на свои глазницы.
Меня передернуло от подбородка до кончиков пальцев на ногах.
– Когда лишаешься глаз, все остальные чувства обостряются.
– Именно так.
Уголком глаза я увидела, как Макс покачал головой, и в моей груди отозвалось эхо его дискомфорта.
Следующий вопрос у меня получился неуклюжим, потому что мне никак не удавалось облечь его в слова.
– Тогда… почему вы?
– Есть много особых требований, которым должен соответствовать человек, чтобы стать одним из сиризенов, – сказала Ариадна. – Среди нас нет вальтайнов: нам нужна внешняя, энергетическая магия солариев, чтобы пробиться между слоями. Но в то же время мы должны остро чувствовать потоки магии, чего не хватает большинству солариев. Кандидаты при отборе проходят ряд сложных испытаний. Никто не знает почему, но в подавляющем большинстве случаев их удается пройти только женщинам.
– Нас довольно мало, – вставила Эслин, – но мы хорошо знаем свое дело. Вполне вероятно, что мы можем погрузиться в магию всего на полслоя глубже, чем остальные повелители, но даже это дает нам множество уникальных способностей.
Ее слепой взгляд упал на меня, и улыбка на губах искривилась, растянулась, в ней появилось голодное любопытство. Женщина наклонилась вперед:
– Хотя я слышала, то существо, что живет внутри тебя, черпает силы гораздо, гораздо глубже, чем мы.
У меня пересохло во рту.
Издалека долетел манящий шепот:
…Это я. Она говорит обо мне…
Я едва расслышала далекий, слабый голос, и он исчез так же быстро, как и появился, но я вдруг обнаружила, что сдерживаю рвотный позыв.
– Оказывается, когда люди становятся сиризенами, они теряют не только зрение, но и способность поддерживать разговор о чем-то еще, кроме своей великой жертвы, – пробурчал Макс. – Как утомительно, Эслин.
Но я чувствовала на себе его взгляд, хотя и не смотрела в его сторону.
Я не стала дослушивать, что ответят сизирены, встала, вежливо извинилась и ушла.
Пассажиры рано разошлись по импровизированным каютам под палубой, разделенным занавесками. Я лежала, слушала звуки медленно затихающей жизни на корабле и пыталась уснуть. Но я не могла перестать перебирать нити своего сознания, снова и снова, выискивая шепот и движение, пока не начала сходить с ума.
И наконец, когда я больше не смогла этого выносить, я отодвинула занавеску и босиком поднялась по лестнице. С облегчением выдохнула, когда вышла на палубу и оказалась под бесконечным покрывалом звезд. Как будто мир только что родился.
Я остановилась, вдохнула полной грудью и прошлась по палубе…
И тут же споткнулась, едва не наступив на чью-то голову.
На досках палубы растянулся Макс, сложив на животе руки.
Он даже не вздрогнул, когда я отпрыгнула в сторону и выругалась по-теренски, – лишь лениво приоткрыл один глаз.
– Осторожнее.
– Макс. что ты тут делаешь?
– Предаюсь жалости к себе. – Он открыл другой глаз и встретил в темноте мой взгляд. – И если уж быть до конца откровенным, отчаянно пытаюсь не выплюнуть свои кишки. Я не создан для того, чтобы перемещаться не по твердой почве.
Против воли я захихикала.
Удивительно, как мне этого не хватало. Просто немного смеха, хотя, если задуматься, ничего смешного в его положении не было. Я цеплялась за осколок нашей былой близости, как за слиток золота.
Я присела, а потом растянулась на палубе рядом с ним:
– Кажется, здесь больше шатается.
Мне не сразу удалось подобрать нужное слово. Хотя я уже довольно бегло говорила по-арански, в последнее время мои мысли занимало совсем другое.
– Шатается?
– Да. Правильное слово?
Краем глаза я наблюдала, как его рот скривился в улыбке.
– Отличное слово.
По крайней мере, здесь, на палубе, все мое тело раскачивалось в такт движению корабля, а не только ноги – а над головой во все стороны простиралось звездное полотно. От этого зрелища захватывало дух.
Какое-то время мы лежали молча, слушая, как вода бьется о борта корабля, а мачты скрипят от каждого порыва ветра. Тепло тела Макса согревало меня, хотя я старалась не прикасаться к нему. Без приглашения в голове всплыли слова Решайе: «Теперь я понимаю. Все дело в сексе».
Я невольно вздрогнула. Чем дольше я смогу игнорировать свое влечение, тем лучше.
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем Макс заговорил.
– Ты готова? – пробормотал он.
– Да.
Нет. Я не готова.
– Ничего страшного, когда придет время, ты будешь готова, – прошептал он.
Невольно я стиснула зубы. Я не собиралась вслух выдавать свои сомнения, но приятно было осознавать, что рядом есть кто-то, кто достаточно хорошо меня знает, и мне даже не надо раскрывать рот.
– А ты? – спросила я.
– Проклятье, нет.
– Да. Просто ты пока этого не знаешь.
Ответом стал слабый смешок с придыханием. Я повернула голову и увидела, что Макс тоже смотрит на меня – в его взгляде читалась уверенность и пыл, от чего мне захотелось одновременно и отвернуться, и смотреть на него вечно.
Какое-то чувство, которое я не могла или не хотела называть словами, больно кольнуло в груди. Я отвернулась.
– Так что, мы будем продолжать? – прошептал Макс.
– Что продолжать?
– Ты достаточно хорошо меня знаешь, Тисаана, чтобы понять, что я не дурак.
Я чуть не рассмеялась. Глупость не имела к этому никакого отношения. Мы уже прошли тот этап, когда кто-то из нас мог что-то скрывать от другого.
– Я не знаю. А как иначе? Когда открываешь дверь, она открывается в обе стороны.
Он усмехнулся:
– Что это должно означать?
У меня в горле поднялся ком, и когда я повернулась, чтобы посмотреть на Макса, то почувствовала, как ком растет.
– Тебе не нужно было возвращаться, – выдохнула я. – После всего, что он с тобой сделал.
Лицо Макса напряглось, и что-то дрогнуло в его чертах.
– Тебе нужно было послушать меня.
Он прав. Мне нужно было прислушаться.
– Ты должен был рассказать мне.
– Я не мог.
– Тогда расскажи сейчас. Расскажи мне все. Я должна знать, потому что теперь мы в этом живем.
Мой голос больше всего напоминал шепот, но каждое слово окутывала дымка напряженности.
Макс медленно перевел взгляд и уставился на меня. В глубине души мне хотелось прервать этот молчаливый разговор, спрятаться от прицела его необычных глаз. Но я заставила себя смотреть в ответ.
– Шесть месяцев, – хрипло сказал он. – Я носил его шесть месяцев. Может, чуть дольше. Я служил в армии, дослужился до капитана. Становилось все более очевидным, что война так просто не закончится и следует ждать большой крови. На нас напали. Азре, тогдашний верховный комендант, хотел выбрать преемника, если с ним что-то случится. Среди кандидатов называли меня, Зерита и Нуру. И я хотел. Я хотел получить этот титул больше всего в жизни. Так что… – Его голос прервался, а когда Макс заговорил снова, он почти сипел: – Ты подписала договор, чтобы получить возможность защитить всех тех, кого оставила в Трелле. А я? Я подписал свой, потому что хотел получить власть.
Он выплюнул последнее слово, и я почувствовала висящие в воздухе сожаление и гнев.
– Какое-то время, – продолжал Макс, – мне казалось, что я получил ее. Потому что Решайе невероятно, безумно силен. Трудно даже вообразить себе подобное могущество. Моя магия продолжала принадлежать мне, но… она стала намного сильнее. Поначалу я ощущал себя потрясающе. Но вскоре…
Он выдохнул. Покачал головой:
– Он непредсказуем. Одержим местью. И готов сокрушить все, что встанет у него на пути.
Обладать или разрушать…
Я вздрогнула.
– Он не человек, – пробормотал Макс.
– Не человек? – Я покачала головой. – Это очень человеческие качества. Из числа самых уродливых.
– Я верил, что, если очень стараться, я смогу заставить его подчиниться. Но получилось иначе. В Сарлазае эта история подошла к логическому концу. И тогда…
Ему не нужно было продолжать.
Не успев осознать, что делаю, я нащупала его руку, и его пальцы легко сомкнулись вокруг моих. В этом касании я почувствовала слабые волны тревоги, передающиеся мне даже из-за тщательно возведенных ментальных стен.
– Дело в том, что о существовании Решайе знала лишь очень небольшая группа людей. А это означало, что большинство жителей острова считали, что за побоище в Сарлазае ответствен лично я. Шла война, но то, что произошло там…
Его взгляд потемнел, и по поверхности моих мыслей пронеслись чужие воспоминания об огне и плоти, о маленьких обгоревших трупах.
– Устроили предварительные слушания, чтобы понять, будут ли меня обвинять в военных преступлениях. Я на них не присутствовал. Я был… не в состоянии сам давать показания. От моего имени выступала Нура. Она говорила нескольких часов, ты не поверишь – из инвалидного кресла. Я никогда не прощу ее за то, что она сделала с теми людьми, или, более эгоистично, за то, что она сделала со мной. Но ее показания… я до сих пор не знаю, как к этому относиться.
Нура. Вечная загадка. Каждый новый обрывок информации не упрощал, а наоборот, только усложнял поиск ответа на нее.
Мои пальцы сжались.
– И тогда они его убрали?
– Да. Получилось… плохо. Как при получении, но еще хуже, потому что, уходя, Решайе вырывает с корнем половину разума и забирает с собой. А ему очень не хотелось разлучаться со мной…
Он замолчал и уставился на меня, нахмурив брови. Как будто хотел добавить что-то еще, но все же отвел взгляд и покачал головой:
– Расставание с ним чуть не убило меня.
Меня внезапно озарило понимание.
– И ты ничего не рассказал мне, потому что обязался молчать, – прошептала я. – Ты заключил договор крови.
– Да. Они сказали, что все должно оставаться в тайне. И в тот момент я согласился бы на что угодно, лишь бы эту тварь удалили из меня. Да и я только рад был никогда больше не говорить об этом. Последним подарком Орденов стало идеальное прикрытие гибели моей семьи. Мой отец был ривенайским дворянином, близким другом короля. Многие люди с обеих сторон желали смерти нашей семьи только за это. Поэтому убийство Фарлионов представили как еще одну трагедию военного времени.