Ее образ на миг замерцал, словно сотканный из дыма, а затем снова обрел очертания так быстро, что я подумал: схожу с ума.
К горлу подкатил ком. Далекая реальность начала вторгаться в мысли, но я сознательно игнорировал ее.
– Показывай, кто там на очереди, – попросил я.
– Она тебе не понравится.
– Все равно покажи.
Только не замолкай.
Она встала на колени и вытащила с нижней полки последний стеклянный ящик. Открыла и опустила руки внутрь с нежностью матери, берущей драгоценного первенца.
Затем с озорной улыбкой обернулась ко мне:
– Ты уверен? Не хотелось бы тебя напугать.
Она протянула сложенные руки, из которых на меня с опаской поглядывала свернувшаяся зеленая змея.
Опять мерцание.
Нет. Останься.
– Если наберешься смелости, можешь даже подержать ее, – поддразнила Кира.
При виде пресмыкающегося в животе зашевелилась тревога. Но я не боялся ее. Не так, как раньше.
Я протянул руку, и змея переползла с пальцев сестры на мои, ласково обвивая предплечье.
– Надо же. Ты ей понравился.
Голос сестры звучал издалека. Но я поднял глаза, и она стояла прямо передо мной, наморщив нос и глядя на меня с какой-то странной гордостью. Еще одно выражение лица, которое досталось нам на двоих.
У меня защемило в груди. Реальность постучалась в двери.
Но я хотел задержаться здесь еще чуть-чуть. Даже несмотря на то что Кира начала расплываться, словно с нее слетал слой за слоем.
– Расскажи мне, какие у нее есть противные повадки, – попросил я, отчаянно пытаясь удержать ее.
– Она вроде ничего противного не делает.
Почему-то поднялся ветер, хотя мы находились внутри сарая. Волосы Киры развеялись клубами пыли. Я протянул свободную руку и попытался схватить сестру, но рука прошла насквозь.
Сарай рассыпался, как разорванная на клочки бумага, обнажив грозовое небо.
– Прекрати, – попросил я.
Мои пальцы сомкнулись вокруг плотного участка ткани на ее рукаве.
Она весело и немного нелепо пожала плечами:
– Все в порядке. Я уверена, что там меня ждет много интересного.
Нет. Я не готов. Мне еще так много хотелось ей рассказать – всем им: Атраклиусу, родителям, близнецам…
– Это был не я, – выпалил я. – Мне нужно, чтобы вы знали…
Она рассмеялась:
– Вознесенные, замолчи уже, Макс. Мы всегда знали, что это не ты. – Она оглянулась. – Мне пора идти. Кстати, и тебе тоже. Постарайся больше не бояться всего на свете, хорошо?
Я был не готов.
Но я все равно разжал пальцы и отпустил ее.
– Макс.
Сон уходил от меня медленными, мучительными крохами.
– Ма-а-акс.
Проклятье. Я же умер.
Мы оба умерли. Сгорели вместе с Тисааной. Если подумать, не самый худший способ умереть.
– Ма-а-а-акса-а-а-антари-и-иу-у-у-ус…
Сначала появился звук, мое имя, выкликаемое нараспев мелодичным голосом. За ним последовала боль, слабым гудением отдающаяся в каждом дюйме кожи, в костях, в мышцах. И что-то легонько щекотало мои щеки.
Я поднял налитые свинцом веки.
Надо мной нависало лицо Тисааны: ее волосы рассыпались по подушке, а падающий сзади свет образовывал золотистый ореол вокруг головы. Она выглядела настолько прекрасной, что не могла быть человеком.
Я определенно умер.
Очевидно, я произнес это вслух, потому что Тисаана ответила:
– Ты не умер.
По мере того как я все больше приходил в себя, боль усиливалась. Что ж, это подтверждало правдивость ее слов. Скорее всего, мертвец чувствовал бы себя по-другому.
Я застонал:
– Как нам это удалось?
– Я знаю только свою часть ответа. Остальное придется объяснять тебе, таинственный человек-змей.
Я хмыкнул. От вибрации заболела голова.
– Таинственный человек-змей. Давай теперь это будет мой титул.
Эта часть вчерашнего вечера все еще казалась сном, а не воспоминанием… или страницей, украденной из чужой истории. Я сам не мог поверить в то, что сделал. Последние десять лет я старательно избегал всего, что осталось во мне после Решайе, когда его вырвали из моей души. Я отказывался признавать, что часть его навсегда изменила меня. А вчера я не только принял эту силу, я использовал ее.
Я не знал, как относиться к своему поступку – как к внушающему ужас или несущему освобождение? А может, и тому и другому? Возможно, свобода всегда немного пугает.
Тисаана растянулась на боку на кровати рядом со мной. Я повернул голову так, чтобы смотреть ей в лицо, не вытягивая шею; наши носы почти соприкасались. С большим усилием я поднял руку и провел костяшками пальцев по ее лицу, очерчивая линию подбородка и мягкую теплую щеку.
Настоящая. Рядом со мной настоящая Тисаана.
Не так давно я боялся, что эта реальность перестанет существовать.
– Итак? – выжидающе спросила она.
– Что – итак?
– Итак, таинственный человек-змей…
– Вознесенные, дай мне хоть минуту, требовательная богиня разложения.
– Зачем тебе минута?
– Чтобы порадоваться, что она у нас есть.
Веселая улыбка в уголках ее рта медленно угасла, уступив место более нежному и задумчивому выражению. Я пытался собрать воедино собственные смутные, разрозненные обрывки воспоминаний о том, что произошло в поместье. Наш план, ужин, нападение, Нура, сиризены и…
Я выпрямился:
– Саммерин…
– С ним все хорошо.
Тисаана поймала меня за плечо и мягко толкнула обратно на подушку.
У меня вырвался выдох облегчения.
– А остальные? Рабы? Серел?
Она кивнула.
– Значит, у нас получилось.
Она снова кивнула.
Я глубоко вздохнул. У меня в голове не укладывалось, что шесть человек сумели за пять дней освободить сотни рабов и свергнуть один из самых могущественных домов Трелла. Даже если для этого им потребовалось совершить короткое путешествие в ад и обратно.
Но с другой стороны, если кто и мог сподобиться на такое…
Мысли переметнулись к договору между Тисааной и Орденами, к войне на Аре, и у меня перехватило горло. Я видел, как в ее голове уже начинают прокручиваться тысячи возможных махинаций. Складка между ее бровями подсказала, что она думала о том же, о чем и я.
Я разгладил складку большим пальцем, отгоняя этим жестом собственные тревоги.
– Дай мне одну минуту, – пробормотал я.
– Только одну.
И наши лица одновременно приблизились друг к другу, мои ладони обхватили ее лицо, ее пальцы скользнули по моим плечам. Губы встретились в поцелуе, который сказал все, что мы не могли выразить словами. Он начался с нежного шепота и быстро перерос в страстную песню. Я запоминал движения ее губ, вкус языка, легкое прикосновение зубов к моей коже.
В последний раз, когда я целовал ее, я думал, что больше мне уже никогда не доведется этого сделать. И сейчас меня переполняла радость оттого, что я ошибся.
Тисаана отстранилась, пощекотала мой нос, улыбаясь одними глазами. И прошептала своим низким, чарующим голосом:
– У тебя так плохо пахнет изо рта.
Я нахмурился и дунул прямо ей в лицо, вызвав смешок, который претендовал на звание самого приятного звука, что мне доводилось слышать. Судя по всему, у меня не так уж и плохо пахло изо рта, потому что она заглушила смех еще одним поцелуем, а затем еще одним, и еще.
И все это время я мог думать только об одном:
«Вознесенные, пропади все пропадом, как же хорошо, что я жив».
Я бы с удовольствием продолжал в том же духе до вечера, но, к сожалению, Тисаану было не так легко отвлечь.
У меня не оставалось выбора, кроме как поведать ей всю историю. Последний секрет, который я еще ей не рассказывал. Никому не рассказывал. Я знал, что рано или поздно он выйдет наружу. Но я похоронил его в себе еще глубже, чем правду о Сарлазае или гибели моей семьи, – возможно, потому, что не мог избежать этого воспоминания каждый раз, когда смотрелся в зеркало.
Но сейчас я распахнул дверь, которую уже не запереть обратно.
– Это произошло, когда у меня забрали Решайе, – начал я. – После убийства моей семьи я больше не мог выносить его присутствия в своей голове. Его должны были забрать у меня, и это не подлежало обсуждению. К тому же в тот момент в Орденах царила изрядная неразбериха, так что не нашлось никого, кто мог бы на меня надавить по этому поводу. Зерита полностью устраивало мое решение, так как война все равно закончилась, и, честно говоря, мне кажется, что мерзавца давно уже беспокоило, что я обладаю такой мощью.
– Он думал, что ты используешь силу против него? – спросила Тисаана.
– Я все равно не смог бы, ведь мы с Орденами связали себя договором крови. Пока Зерит действовал от имени Орденов, я просто не мог причинить ему вред, по крайней мере намеренно. Но чтобы получить титул верховного коменданта, приходится бороться и проливать кровь; думаю, ему не нравилось, как присутствие во мне Решайе затронуло его в том бою. В этом весь Зерит Алдрис, всегда озабоченный только своим положением, даже когда вокруг умирают люди. А Нура… она не собиралась вмешиваться.
Мне никогда не понять ее полностью. Я знаю Нуру с детства, но даже тогда ни разу не видел ее плачущей. Мне довелось увидеть ее слезы только один раз в жизни, на похоронах моих родных, когда я издалека наблюдал, как догорают их погребальные костры. Она стала единственной, кто видел меня, потому что тоже спряталась подальше от всех, чтобы никому не показать катящихся по щекам слез.
Я сделал вид, что не замечаю ее, и ушел прежде, чем она успела подойти ко мне. Но на следующий день, когда я снова явился в Башни, на грани истерики требуя, чтобы из меня убрали Решайе, она и слова не сказала.
Но как всегда, все оказалось не так просто, – продолжал я. – Раньше им уже много раз доводилось забирать Решайе из разума тех, кого он отвергал. Но в те разы он хотел покинуть сознание так же сильно, как и носителям хотелось от него избавиться. В моем же случае Решайе не хотел уходить. Я часами истекал кровью на том постаменте, пока они пытались разделить нас, а мы с Решайе вели непрекращающиеся битвы в моей голове. Он не хотел со мной расставаться, но я не собирался уступать ему.