Тревожно, но ничего не доказывает. Читатель, как и Смоки, понимает, что семья как-то связана с Малым народцем (перед этим Элис идет к пруду посоветоваться Форельим Дедушкой, который явственно разговаривает с ней), но природа этой связи остается непонятной до самого конца.
Сталкиваясь время от времени с загадкой, Смоки остается непосвященным. Ему не удается стать членом семьи, потоміу что он так и не может заставить себя поверить в эльфов. И это отчуждение он неумышленно передает сыну. «Маленький, Большой» начинается с паломничества Смоки в Легенду. Оберона мы впервые видим уже взрослым, когда он едет в Город в тщетной попытке от Легенды скрыться. Но действующие здесь силы, хотя поначалу проявляют себя уютно и мяло, — могучи и опасны. Жизненная стла выкачивается из мира. Город приходит я упадок. Грозит вечная зима. И с Обероном происходят нечто подобное. Процесс истощения и упадка захватывает и его.
Кроули совершил деяние беспримерной отваги. Он создал произведение современной литературы для взрослых из материала волшебных сказок и детских стишков. (Он ссылается с признательностью на Милка, Лофтинга, Берджесса, Кэрролла, Макдональда, Льюиса и прочих авторов с великого материка детской сказки, который лежит к востоку от солнца, к западу от луны и оставляется совершенно в стороне данным исследованием.)[3] Это ему удалось, что уже само по себе чудо. Но главное достижение Кроули — то, что ему удаётся одновременно быть волшебным и знакомо-домашним и, пройдя по лезвию бритвы, не свалиться в пропасть бытописания или безудержного воображения.
⠀⠀ ⠀⠀
Книга Кроули обращена в прошлое, ностальгична, окрашена в сепию старинных фотографии. Но не надо думать, что твердая фэнтези неспособна отзываться на интеллектуальные ритмы современности.
По мере того как производство информации опережает по важности материальное производство и соответственно растет значение семиотики (ибо каждая новая правящая элита нуждается в теоретическом обосновании своей власти), возникает потребность переписать заново историю мысли. Средневековая схоластика, прозябавшая в загоне несколько столетий, переживает новый расцвет. Джордано Бруно — так кстати казненный церковью за грех интеллектуальной гордыни — присваивается в качестве духовного дедушки. Алхимия рассматривается не как предтеча химии или игра ума, но как оккультная дисциплина, упорядочивающая и описывающая Вселенную.
Отсюда — «Крысы и Горгульи» Мэри Джентл.
В алхимическом мире в этой книге у треугольников — по четыре стороны, а у квадратов — по пять. Люди здесь принадлежат к низшему классу, им запрещено носить оружие и иметь деньги. Правящая аристократия — Крысы. Они, в свою очередь, зависят от прихоти крылатых чудовищ, состоящих в услужении у двадцати четырех Деканов, воплощенных в громадном соборе. Деканы создали мир и поддерживают его существование. «Странные у нас властители» — это ходячая фраза в городе, известном под названием «Сердце мира».
Действительно, странные. Но это ещё не все. Сильные этого мира посылают своих детей обучаться в Университете Преступлений. Таинственная Чёрная Ладья возвращает усопших в мир живых. У жителей Катая имеются длинные цепкие хвосты. «Поляроиды» и механические компьютеры мирно уживаются с искусством фехтования. Да, это вам не Канзас!
В хаосе повествования организующим принципом является алхимия. Причем алхимия, воспринятая, мне кажется, не как жесткая система, но скорее как источник воображения. В намеренной неразберихе, когда показывается все, но не объясняется ничего, читатель все время на шаг-другой отстает от персонажей. Но до конца в темноте он не остается — понимание приходит задним числом. Читатель оказывается в положении птицы, летящей задом наперед. Такая птица знает, где она была, но не знает, куда летит.
Событийная сторона романа — это запутанный клубок заговоров, интриг, слепых попыток предотвратить катастрофу. В игре участвуют как минимум шесть команд, и у каждой свои задачи. Управлять событиями в надвигающейся буре пытаются Белая Ворона — инструктор в Колледже Невидимок, Касабон — смешной растрепа и магистр архитектуры, некая молодая женщина, словно сошедшая со страниц Дилэни, ставшая, благодаря дару воспроизводить образы однажды увиденного, Королевской Памятью, а также некий принц-студент в одежде простолюдина. Всего же в книге сталкиваются десятки ярко обрисованных персонажей, и каждый преследует собственные цели.
И все привычные прелести жанра наличествуют здесь в полной мере: гордые властители с изысканной речью и мечом на поясе, воин в алых доспехах с романтической любовной историей, сумрачные боги в большом количестве, как у Аейбера. Только властители здесь — Крысы. Воин и его возлюбленная — обе женщины, а боги оказываются не слишком страшными. Ожидания читателей все время оказываются обманутыми — и в мелочах и в крупном. Вот, например, эпизод, где выведенные из терпения пролетарии строят планы сопротивления:
«Зиккурат воздвигался между двух пирамидальных обелисков, равных ему по ширине. За милю от него высилась такая же пара обелисков, возведенных двумя поколениями раньше, с выжженными в каменных гранях громадными иероглифами. Выжигались они во время солнечного затмения, продолжавшегося четыре часа.
— Нет, мы ждать не станем! — Говорящий чрезвычайно уверен в себе. — Ты верно говоришь, мы необходимы им для строительства, потому что сами они строить не могут. Так что…
— Если мы бросим работу, они будут убивать нас, пока оставшиеся не смирятся. Мы ведь уже пробовали.
К северу, востоку и югу от зиккурата в небе показалось ещё несколько фейновских вертикалей. Они окрашивали небо в пепельный цвет.
— Нас могут заставить работать, — сказал первый, — но кто может силой заставить человека есть или спать?»
В нашем мире забастовки происходят по-другому.
В итоге алхимия оказывается удивительно удобным приспособлением для авторских целей — природа жанра фэнтези и механизм его очарования подвергаются пересмотру, но власть его используется на полную мощность.
Уильям Гибсон заметил однажды, что Уильям С. Берроуз, автор знаменитых «Голого завтрака» и «Нова-экспресса», был первым, кто обращался с научной фантастикой как со ржавой сбивалкой для яиц — тем, что можно подобрать с пола и использовать по усмотрению в собственных композициях. Джентл предается тем же играм, по-своему, без большого шума, в применении к фэнтези. Уже много раз замечено, что товарный знак постмодерна в литературе — мистификация и игра цитат. А «Крысы и Горгульи» — без сомнения, постмодернистская вещь. Это одна из немногих книг, указывающих жанру совершенно новое направление, а уж соизволит ли кто-нибудь ему последовать — другое дело.
⠀⠀ ⠀⠀
Подобравшись под покровом темноты к берегам Научной Фантастики, мы гасим огни и раздаем команде винтовки. Мы находимся в спорных водах. Хотя «Непобежденная Страна» Джоффа Раймена получила «Всемирную премию фэнтези», многие оспаривают её принадлежность нам.
Самые яркие и страшные моменты в повести Раймена (это недлинная вещь, хотя и издана отдельной книжкой) находятся в самом начале. Это описание того, что приходится делать героине (третьей дочери по имени Третья), чтобы выжить.
«Третья сдавала утробу в аренду машиностроительному заводу — им это обходилось дешевле, чем стеклянные резервуары. Она вынашивала части живых механизмов — дифференциалы для грузовиков, бытовую технику… При везении ей удавалось заключить контракт на вынашивание оружия. За это хорошо платили, из-за опасности. Оружие извергалось стремительно, с большой кровопотерей, обычно глухой ночью — поток блестящих, крапчатых, темно-коричневых уродов с тускло-черными глазками и яркими зубастыми улыбками. Как бы Третья ни была измучена и обессилена, она заставляла себя немедленно запихать их в ведро и плотно привязывала крышку, иначе они сожрали бы её во сне».
Дальше, слава Богу, таких ужасов больше нет, но тон задан. «Непобеждённая Страна» — это фантастический отклик на недавний геноцид в Камбодже и вообще на то, что Раймен называет «крахом культуры и гомогенизацией мира». Это мрачная книга. Читать о таких вещах нелегко, и думаю, что я отложил бы книгу, будь это документальная или хотя бы обычная художественная проза. Некоторые кошмарные истины не только с трудом выносимы, но и с трудом выразимы.
Некая страна, именуемая «Соседи», совершила немыслимое: при помощи некоей Большой Страны завоевала родину Третьей, Непобежденную Страну. Война подана несколькими штрихами через восприятие крестьян из глухой деревни: налёт летающих Акул, ужас и всеобщее бегство. Мёртвый жених возвращается в вороньем облике, чтобы оберегать и утешать Третью. Хрупкие приборы для сохранения жизни, нагнанные из госпиталя, умоляют солдат пощадить их.
Главным же врагом оказываются всё-таки не Соседи и даже не их (американские) покровители, но нечто, что труднее ухватить и с чем труднее бороться, — культурная катастрофа двадцатого столетия. Непобеждённая Страна — это воображаемая страна с выдуманными обычаями и культурой. Но, конечно, читатель узнает в центральных сценах опустошение Пномпеня красными кхмерами. А когда восставшие отвоевывают свою страну — они уже больше не Народ. Они превратились после победы в новых чужаков.
И все же эта вещь — не просто аллегория или удобная концептуализация. Это история, наполненная поистине волнующим человеческим содержанием. Главное достижение Раймена — то, что события подаются с точки зрения крестьянки, и это делается без снисхождения или фальшивой сентиментальности. Он пишет о Третьей так, как вы или я писали бы о члене нашей собственной семьи — с уважением и пробивающимся временами раздражением.
Я сказал выше, что «Непобеждённая Страна» вполне может восприниматься как научная фантастика. Всё здесь укладывается в так называемую научную картину мира — биоинженерия, нанотехнология и прочий джентльменский набор. Мне случалось видеть гораздо более немыслимые вещи в книгах, гордо помеченных клеймом твердой НФ. Но одно только присутствие техники (к которой, надо сказать, в провинции относятся с острым подозрением) ещё не обесценивает книгу как фэнтези. Дело здесь не в технике, а в том, как люди её применяют. Это исследование того, что происходит с культурой, прошедшей через Ад.