Перед лицом этого знания только остроумие удерживает их на плаву. Реальность всё время угрожает опрокинуть их позу, ибо, как изрекает лорд Феррис, каждый живет на острие меча. «Я имею в виду, — поясняет он, — то, что человек любит. Захватите это, и все они, мужчины и женщины, будут в ваших руках. Поставьте под угрозу то, что они любят, — и они будут полностью в вашей власти — вы прижали к их горлу очень острое лезвие».
Может ли, в таком случае, беспутный студент-неудачник найти счастье с фехтовальщиком, чьё представление о себе требует Смерти в молодости? Ну что же… это ведь всё-таки сказка. Но в романе, который начинается с того, что Сент-Вир перепрыгивает через стену и улепетывает по неосвещенным улицам не потому, что страшится воздаяния за убийство, которое только что совершилось, но скрываясь от надоедливых поздравлений своих поклонников, нельзя быть уверенным ни в чем.
⠀⠀ ⠀⠀
Есть тип молодой женщины, который все мы знаем или сами такие: она поклоняется Романтике, слушает старинные баллады, сама их исполняет, аккомпанируя себе на свистульке или цимбалах, прикрепляет к дверям дортуара написанное от руки объявление «Готовьтесь к чудесам», гадает друзьям на картах таро, читает для собственного удовольствия «Белую богиню». У нее есть сотня любимых книг — не самых знаменитых, — которые она любит за то, что их герои сражаются за самое главное и важное на свете, и там есть цыганки, вороньи пугала, морские камешки, длинные платья, эльфы, шотландские юбки, свечи, горячий шоколад с корицей, шляпы с перьями, дождливые дни и уютные дома с большими каминами. Попытки создать роман с точки зрения такой молодой женщины делались не раз, но все такие романы, которые мне попадались (мне, правда, попадались не все), не удались — по той же причине, по которой вообще, как правило, не удаются книги, где автор описывает своих друзей. Героиня оказывалась такой сверхъестественно красивой и благородной, наделенной к тому же остроумием, интуицией, мастерством в драке и элегантностью, что читателю оставалось либо тут же решить начать худеть и посещать вечерние курсы в университете, либо с отвращением швырнуть книгу через всю комнату. Последнее обычно и происходило.
Но этой ошибки не делает Грир Айлин Гилман в «Лунном дыхании». Ее героиня, пробирается по роману, захлестываемая языковыми волнами, без памяти влюбленная в миры собственного изобретения, слегка смешная, абсолютно, убедительная и прелестная. Ариана — типичный представитель своего племени, и её нерассуждающая вера в присутствие фантастического в жизни готовит читателя к моменту, когда фантазии в один прекрасный вечер выплескиваются из берегов и смывают мощным словесным потоком её лучшую подругу Сильвию.
А вот пример прозы «Лунного дыхания» в более спокойный момент:
«Ей вспомнилась партия в крокет, игранная при лунном, мотыльковом свете на их неровно выгнутой лужайке, среди неуклюжей отцветшей сирени, в скаэочном царстве теней. С деревянных шаров и молотков давно облупилась краска, и железные воротца стояли мрачно, как тюремные виселицы. Игра была яростна и причудлива, воздух наполняли смешки, волыночное гудение самозабвенного экстаза, угрозы, крики восторга и громогласного насмешливого торжества. Ариана, захваченная упоением борьбы, была поражена своей ненасытностью, остальные играли неровно, двигаясь зигзагами, как летучие мыши, то застревали в кустах, то освобождались и со стуком подавали трудный шар, то вдруг проводили шар с неестественной грацией через ворота, которые должны бы быть неприступны, как радуга в небе. Ариана играла продуманно, сдерживая себя. Её рахвевающаяся муслиновая юбка разодралась, зацепившись за розовый куст, куда она влезла, осуществляя хитрый план, и остальным пришлось сообща её отцеплять».
Одно из двух: либо вы считаете, что есть что-то великолепное в таком описании партии в крокет, либо нет, и если нет, то я не думаю, что вы одолеете хотя бы первую главу. И тем более действительно труден пассаж, в котором исчезает Сильвия. Это книга, где сны, воспоминания, желания и реальность не имеют четких границ, они просто области сложно устроенного континуума, в витках которого можно в минуту рассеянности заблудиться. Переход на другой уровень может произойти внутри фразы, и честность заставляет меня признать, что были моменты, поздно ночью, когда я чувствовал, что меня пригласили сбросить туфли и поплясать среди колючих зарослей.
Но трудный стиль, как давно было замечено, сам себя защищает. Он отпугивает трусливых. Что бы ни писали обозреватели и критики, но те, кто вообще дочитал «Адриана Седьмого» Фредерика Ролфа, или «Трех Вогов» Александра Теру, или «Босоногий в голове» Брайана Олдисса, — ничего, кроме восхищения, не испытали. «Лунный свет» — особенная книга, так она задумана, и долго ещё, долгими ночами будущего столетия, будет она восхищать любителей.
«Лунный свет» был без сомнения самой влиятельной фэнтези минувшего десятилетия по той простой причине, что эта книга пробудила честолюбие множества фэнтезистов нового поколения. Целый год, после того как она вышла, в писательских кругах не утихал гул удивления. Неизвестный автор в первой же своей книге создал заново тему, стиль и язык, заботясь не о месте на рынке, но об удовлетворении собственных внутренних демонов. Естественно, многие молчаливо спросили, себя: если она могла это сделать, то почему не я? Почему не я?
А в самом деле!.. Почему не я?
⠀⠀ ⠀⠀
Взбунтовавшаяся команда выскакивает на палубу. Все они возмущены: я не назвал их любимых книг. Один кричит: где «Фарфоровая голубка» Делии Шерман? Другому подавай «Одержимость» А. С. Байатт. Третий требует «Дракона для услуг» Джона М. Форда. Четвертому надо что-нибудь — неважно что — Тима Пауэрса. Бушуют поклонники Джоя Чанта, Пола Андерсона, Андре Нортон, Грегори Фроста, Сьюзен Купер, Ли Брэккет, Флетчера Пратта… И все как один негодуют, что я пропустил Л. Спрэга де Кампа.
И бесполезно говорить, что «Фарфоровая голубка» — историческая фэнтези и что историческая фэнтези сейчас на подъеме и о ней можно писать и писать множество таких статей, как эта. Что книга Байатт на самом деле не фэнтези, а, в соответствии с её собственным подзаголовком, любовный роман и в этом качестве ближе к творениям сестер Бронте, чем к земноморской тетралогии Урсулы Ле Гуин. Что оригинальности и таланта мало, чтобы попасть в этот обзор, нужно ещё и везение. Что составление списка островов — задача многотрудная и, коли боги захотят, нескончаемая.
Никого этот ответ не удовлетворяет. Приземистый головорез требует, чтобы я ответил, где в моем списке место книгам Р. А. Лафферти. На самом деле, им здесь нет места, как и «Грядущей шайке» Нила Барретга-младшего. У некоторых рыб такая причудливая форма, что даже из наших всеулавливающих сетей они ускользают. Говард Уолдроп тому пример. Все ли он ещё «фантазер вне закона»? Линней нам не пример, классифицировать фэнтези не просто трудно. Сама мысль об этом — кошмар.
Команда не желает слушать. Они возбуждены. Горят глаза, поблескивают ножи. Волшебные руны на лезвиях и рукоятках опасно светятся.
Но слово власти, произнесенное вполголоса, успокаивает всех. Крики умолкают. Корабль съеживается, превращается в неподвижный росчерк, на странице рукописи. Я собираю листы, на которых распечатан мой очерк, выравниваю края, протягиваю руку к конверту.
Вдали, за тесным пространством этих страниц, сотня фантастических островов появляются одновременно, как водные смерчи, как странные поэтические образы, как экзотические цветы, расцвётшие из орудийных жерл. Нет, я никогда не ставил себе целью составить карту Архипелага и пригвоздить все острова к бумаге, словно мертвых бабочек. Я хотел только указать направление будущим путешественникам.
Наш Архипелаг сворачивается клубочком, словно спящий дракон. Никому не известны природа и облик подводных геологических сил, образовавших его. Мы можем только предполагать, какие могучие течения формируют его берега. Наше путешествие привело нас к самому сердцу слов, к сердцу томительных желаний, к той форме литературы, где слова сплавляются с желаниями, претворяя невыносимое «То, что есть» в недосягаемое «Если бы…».
Альгис Будрис заметил однажды, что особенность твердой НФ — не жанровая, что это просто некий привкус, привкус «крутости». Если у твердой фэнтези есть вкус, то это вкус сожаления. И если я о чем-то жалею, то о том, что нет у меня ни времени, ни места, ни умения показать вам все земли, все чудеса, разбросанные по Архипелагу. Я разочаровал вас. Но, если я упомянул здесь хоть одну книгу, которой вы ещё не знали, значит, я всё же что-то вам дал.
И здесь, добрые господа и прекрасные дамы, я покидаю вас, ибо мы добрались іуда, куда нам с начала времен было предопределено добраться. Мы находимся там, куда и стремились: в прекрасном, многообещающем начале.
И мы пускаемся в плавание.
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀