В начале декабря пошел снег. Нанетт потешалась над энтузиазмом девочки, которая вскоре ушла на прогулку в сопровождении Пьера и Пато.
Они успели вернуться как раз к обеду. Наевшись рагу с зайчатиной, несколько часов томившегося на огне, дети отправились в Прессиньяк.
Нанетт знала, что в этот день в городок должен был приехать Каиффа. За окном шел снег, значит, он остановится в центре и не станет ехать к домам, расположенным на окраине.
— Вот вам шесть су, купите мне полфунта кофе и немного корицы. Еще мне нужны иголки.
Мари всегда радовалась возможности посмотреть на Каиффу. Так звали хозяина передвижной бакалейной лавочки, переезжавшей из поселка в поселок. В качестве транспортного средства бакалейщик использовал трехколесный грузовой мотороллер, оклеенный картинками в восточном стиле.
Пьер и Мари пришли в Прессиньяк около двух пополудни. Укрытые снегом дома, улицы и голые деревья казались призрачными.
В бистро папаши Марселя уже горел свет, и сквозь желтоватые стекла было видно, как к потолку поднимаются завитки табачного дыма.
В набитых соломой сабо, кутаясь в шали, женщины поджидали бакалейщика, стоя на порогах своих домов. Они родились в этих краях, поэтому не очень боялись холодов. Радуясь редкой возможности оторваться от хлопот по хозяйству, женщины перекликались друг с другом:
— Добрый день! Как дела?
— Все в порядке!
Мари без труда понимала этот диалог, хотя женщины говорили на патуа. С весны она слышала его много сотен раз.
Наконец прозвенел звоночек Каиффы. Все радостно бросились навстречу. Мари с Пьером не слишком торопились домой, поэтому постояли в очереди, с удовольствием наблюдая за торговлей. Бакалейщик отвешивал требуемое, предлагал новые товары, соглашался сделать скидку, отпускал в кредит, и все это — с благодушным видом, хотя в душе проклинал недобросовестных плательщиков. Когда ушел последний покупатель, он тщательно закрыл свою передвижную лавочку и направился в бистро.
Наконец наступило Рождество. Мари любила праздник в честь рождения Спасителя, Иисуса Христа. В приюте монахини украшали часовню остролистом, а под алтарем Святой Девы сестра Гортензия ставила ясли и расставляла фигурки, которые сама вырезала из дерева и раскрасила. В аббатской церкви Святого Стефана, из года в год в одном и том же месте — в первом приделе, слева от хоров, — девочки устанавливали большие ясли и окружали их зелеными ветвями и атласными лентами.
За пару дней до Рождества состоятельные жительницы Брива приносили в приют старые игрушки и книги в подарок сиротам. Раздавали подарки обычно после ужина, устроенного в соседней с монастырской столовой комнате, рядом с кухней. Кроме книг девочки получали конфеты и другие сладости, пожертвованные приюту богатыми торговцами. Иногда дамы-благодетельницы устраивали с девочками веселые игры или читали им вслух сказки и увлекательные истории о приключениях. Воспитанницы приюта в знак благодарности разыгрывали короткие театральные пьески или пели. В такие моменты сироты, как и те дети, что росли в семьях, чувствовали, что их любят и о них заботятся.
Мари вспоминала приют и сладость маленьких карамельных иисусиков розового цвета, вкус медовых пряников и шоколадных конфет, яркий свет тонких восковых свечей в медных подсвечниках. Этого было мало и много одновременно…
Первое Рождество в Прессиньяке прошло совсем по-другому. С наступлением темноты Жак положил в очаг огромное дубовое полено.
— Это «рождественское полено», — пояснила Нанетт. — Оно будет гореть до завтра. Утром я соберу головешки, они защищают дом от грозы.
Трапеза была более обильной, чем обычно. Нанетт подала на стол пирог с мясом, белую фасоль, запеченные утиные ножки, тушеные каштаны на «подстилке» из картофеля. На десерт был сваренный на молоке с корицей рис.
Потом все привели себя в порядок и переоделись в праздничную одежду. Жак зажег фонарь и надел свою плотную накидку. У Нанетт было всего две шали, и одну она предложила Мари.
— Мы идем к полуночной мессе! Хорошенько набей сабо соломой и надень две пары чулок! — посоветовала она девочке.
Все семейство отправилось по дороге, по которой много раз было хожено в теплое время года. В этот рождественский вечер было очень холодно. Луга и склоны холмов стали совсем белыми от снега. Жак и Пьер шли впереди. Желтое пятно света от фонаря качалось в ритме их шагов.
Нанетт взяла Мари за руку и стала рассказывать девочке о другом Рождестве. Тогда, десять лет назад, Пьер ехал в Прессиньяк у отца на закорках.
— Снег выпал такой глубокий, что мальчик проваливался по пояс! А на середине дороги Жак услышал волчий вой. Как же я перепугалась! Вот мы обрадовались, когда вошли в церковь! На обратном пути Пьер заснул у отца на спине, и Жаку пришлось идти, согнувшись вперед и придерживая его одной рукой. Я несла фонарь, стараясь держать его повыше. Когда мы дошли до Волчьего леса, я увидела, что среди деревьев что-то шевелится. Как я кричала! Волк это был или сам дьявол, не знаю — он удрал!
Мари сильнее прижалась к Нанетт. Скоро она увидела первые дома и церковную колокольню. Кюре зажег восковые свечи и фонари. У подножия алтаря Святой Девы стояли ясли, вокруг которых толпилась восхищенная детвора.
Все жители окрестных ферм, достаточно здоровые и молодые, чтобы не бояться холода и обледеневших дорог, собрались в церкви. Здесь же было и большинство жителей Прессиньяка. Мари с Пьером подошли к алтарю полюбоваться на ясли, ослика, бычка и Марию с Иосифом. Фигурки были такие же большие и красивые, как и те, что Мари видела в церкви Святого Стефана, но это Рождество отличалось от прежних, хотя девочка и не смогла поначалу определить, чем именно.
Потом верующие хором спели гимн «Родился Сын Божий».
Упоенная, Мари стояла между Пьером и Нанетт и, не думая ни о чем плохом, отдавалась пению. Ей казалось, что у нее наконец есть самое дорогое, что может быть у человека, — семья, которая ее любит и о ней заботится. Она теперь поняла, чем отличалось это Рождество от праздников прошлых лет.
Во время службы она почувствовала на себе чей-то взгляд и сразу поняла, кто на нее смотрит. Жан Кюзенак… Мари не хотелось в эту праздничную ночь впускать в сердце тревогу. В течение нескольких секунд она выдерживала настойчивый взгляд его грустных глаз. И вдруг, не заботясь о том, что подумают нарядная мадам Кюзенак, сидевшая рядом с супругом, и их племянник Макарий, который приехал на праздничную мессу со своими родителями, Мари радостно улыбнулась муссюру.
Жан Кюзенак вздрогнул и закрыл глаза, словно эта улыбка ослепила его. Прихожане снова запели…
На следующее утро Пьер и Мари, которые, подчиняясь веселому приказу Нанетт, поставили по возвращении с мессы свои сабо перед очагом, нашли в башмаках по апельсину и горсточке шоколадных конфет.
Разумеется, они были слишком большие, чтобы верить, будто подарок им принес маленький Иисус, но все равно очень обрадовались.
Мари церемонно попробовала свой фрукт и сделала вид, что никогда такого не ела. Это была неправда, потому что благодаря щедрости состоятельных дарителей многие рождественские праздники в Обазине имели экзотический аромат апельсинов.
Но Нанетт так гордилась своим сюрпризом, что Мари не захотела ее разочаровывать. Такую ложь сестра Юлианна называла «ложь во благо»…
Глава 8Подарок для Мари
Утром третьего января 1907 года, в трескучий мороз, Жан Кюзенак постучал в дверь фермерского дома. Нанетт открыла с тряпкой в руках.
— Здравствуй, Нанетт!
«Похоже, у хозяина хорошее настроение», — подумал Жак. Хозяин дома только что вернулся из хлева и присел к огню, чтобы согреть руки.
Взволнованная Нанетт отошла вглубь комнаты. Мсье Кюзенак бывал у них очень редко. Обычно Жак сам ходил в Большой дом, чтобы поговорить о делах. Фермер, решив, что хозяина привело какое-то дело, сказал на не совсем правильном французском:
— Корова больна, Русетта. Собирался послать Пьера сказать вам.
— Я пришел не из-за скотины, мой славный Жак. Я принес вам новогодние подарки!
Нанетт нахмурилась. Мсье Кюзенак, без сомнения, прекрасный человек и хороший хозяин, но о старинном обычае одаривать своих слуг в первый день нового года несколькими серебряными монетами он забыл много лет назад. И только Пьер получал от него в этот день леденцы из ячменного сахара.
Удивленная и смущенная женщина поспешно пригласила гостя к столу:
— Выпейте чашечку горячего кофе, муссюр!
Жан Кюзенак улыбнулся: Нанетт никогда не переходила на патуа в его присутствии. Этим утром она изменила своему правилу, без сомнения, потому что разволновалась, увидев его на пороге.
— Чашечку кофе? С удовольствием!
Жан Кюзенак оглядел комнату, словно искал кого-то. Убедившись, что в комнате их только трое, он вздохнул и раскурил сигару.
— Мари и Пьера нет дома? — спросил он после паузы.
Нанетт поставила на стол кофе.
— Они в овчарне, — сказала она, пожав плечами, — кормят овец. Мари их просто обожает! И очень хорошо за ними ухаживает.
Жак тоже присел к столу и налил себе кофе. Опустив нос к чашке, он ждал, куда повернет беседа. Было в поведении Жана Кюзенака что-то необычное. Нанетт тоже это заметила и не осмеливалась больше сказать ни слова.
В дом вбежали Мари и Пьер. Мари крикнула весело:
— Нан, я покормила еще и кур! Тебе не придется выходить на улицу! Тем более там так скользко…
Девочка замолчала, узнав гостя. Пьер поприветствовал хозяина, приподняв свой картуз, прошел в комнату и сел на лавку. Мари же осталась стоять между дверью и столом. Щечки девочки порозовели на морозе. Волосы волнами спускались на плечи, закутанные в старенькую шерстяную шаль.
Мсье Кюзенак с улыбкой смотрел на нее:
— Здравствуй, Мари! Желаю тебе счастливого Нового года!
— Спасибо, мсье! — шепотом ответила девочка.
Все присутствующие в комнате чувствовали себя неловко. Радость, испытанная при появлении гостя, испарилась, оставив на душе щемящую тоску. Наконец Жан Кюзенак бросил окурок в очаг, вынул из внутреннего кармана кошелек и стал столбиками выкладывать на стол монеты.