Мари говорила негромко, при этом ободряюще улыбаясь Элоди. Она не заметила, каким недобрым взглядом ответила ей пока еще невеста.
Появление Поля разрядило обстановку, и каждый вернулся к исполнению своей роли на этом празднике. Молодой человек увлек мать и отчима за собой. Элоди поймала руку своего возлюбленного, и пара, наконец, направилась в церковь, по пути обмениваясь колкими фразами.
— Я тебе это припомню! — сказала она Фирмену. — Не слишком ты церемонишься, любой бабенке начинаешь зубы заговаривать… И это в день нашей свадьбы! Ты мне за это заплатишь!
— Ты мне столько гадостей наговорила про эту женщину… Я поверить не мог, что это — та самая Мари! — отвечал на это Фирмен. — На вид-то она — чистый ангел!
— Как говорится, не все то золото, что блестит! Эта каналья кого хочешь обведет вокруг пальца! Сначала строила из себя принцессу в «Бори», потом вышла замуж за доктора из Обазина! А ее платье? Ты видел ее платье?
— Еще бы! — игриво отозвался Фирмен. — Но больше я примечал то, что под платьем! И скажу тебе, ради этого стоило задержаться!
Элоди попыталась сделать вид, что ее позабавило это замечание, однако ей плохо удавалось скрывать раздражение. Наконец они переступили порог церкви и направились по центральному проходу к алтарю. Гости, толкаясь, следовали за ними.
Поль, как и подобает внимательному сыну, вместе с матерью и отчимом подождал, пока закончится сутолока.
— Теперь можно идти. Народу собралось столько, что нам не хватит мест, если мы не поторопимся!
Во время церемонии Мари почти не слышала слов священника. Она не чувствовала себя причастной к происходящему, не питала особой привязанности к невесте и жениху и не имела особого повода радоваться их союзу. Взгляд ее блуждал по нефу, хорам и витражам, сердце сжималось от боли. В этом таком знакомом месте 30 апреля 1916 года состоялась другая церемония, в которой она была одним из главных действующих лиц.
«Здесь я вышла за Пьера. Он был такой красивый в своем черном бархатном костюме! Он шел ко мне, стараясь не хромать, ведь у него был протез. Бедный! Какое несчастье — лишиться ноги! После этого характер у него испортился. И все же я его любила. И была уверена в своих чувствах. Я еще не знала, что такое любовь… Я была так молода и невинна…»
Когда новобрачные обменялись кольцами, заиграла фисгармония. Музыка взволновала Мари, которая на этот раз вспомнила о похоронах отца, состоявшихся в декабре 1922 года. Жана Кюзенака в этих краях очень любили, поэтому церковь с трудом вмещала тех, кто пришел проводить его в последний путь.
Мари уже готова была заплакать, а потому вздрогнула, когда сын Поль тронул ее за руку и прошептал:
— Мам, посмотри на очаровательную девушку, которая так хорошо играет! Ты ее, случайно, не знаешь?
Мари поднялась на цыпочки и увидела девушку с длинными прямыми волосами ярко-рыжего цвета. Она была абсолютно поглощена игрой: взгляд скользил по партитуре, ловкие пальцы — по клавишам.
— Нет, я не знаю, кто это. Но я уже так давно не живу в Прессиньяке!
— Жаль, — прошептал Поль с мечтательной улыбкой, которую тоже унаследовал от матери. — Я нахожу ее восхитительной!
— Нас пригласили на свадебный банкет, дорогой. Возможно, там ты сможешь рассмотреть ее как следует.
— Надеюсь! Кое-что нас уже объединяет — любовь к музыке.
Мари едва заметно усмехнулась. Интерес сына к этой еще незнакомой музыкантше отвлек ее от печальных мыслей. Поль купил себе аккордеон и довольно неплохо на нем играл.
— Слава Богу, церемония заканчивается… — со вздохом прошептал Адриан на ухо супруге. — Не могу дождаться, когда мы окажемся на свежем воздухе. Не находишь, дорогая, что церемония бракосочетания нашей общей знакомой, Амели Лажуани, была намного трогательнее и… приятнее?
Матильда и Камилла, которые услышали его последние слова, закивали. Они о свадьбе подруги сохранили самые теплые воспоминания.
Восьмого июня этого года Амели вышла замуж за Леона Канара, брата милой Жаннетт. Аббатскую церковь для церемонии украсили цветами, дорогу к алтарю усыпали розовыми лепестками. Обряд венчания совершил не кто иной, как аббат Бурду. Перед фисгармонией стояли мать Мари-де-Гонзаг и сироты — они вкладывали в пение всю душу. Церемония получилась необыкновенно трогательной, и Мари тогда ободряюще улыбалась взволнованной невесте.
— Свадьбы бывают разные, — заключила Лизон.
Молодая женщина вспоминала свое торжество, еще крепче сжимая руку Венсана. Луиза и Нанетт сидели чуть поодаль и шепотом обменивались впечатлениями, посматривая на Жана и Бертий, которые зевали от скуки, но сидели смирно.
Из церкви Элоди вышла в прекрасном расположении духа, сжимая руку своего супруга. Теперь она для всех была мадам Варандо, чему несказанно радовалась. Фирмен тоже всем улыбался, вертя головой. Он был счастлив тем, что в этот праздничный день все взгляды обращены на него. Он поселился в Прессиньяке около года назад, и в голове у него зрела масса прожектов, в том числе и занять пост мэра.
— Вот они удивятся, когда увидят накрытые столы, Элоди! — шепнул он жене. — Я не поскупился на угощение. Вино будет литься рекой, я заказал даже шампанское! Теперь расслабься и будем праздновать!
Элоди вздохнула с облегчением. Фирмен пообещал ей жизнь в достатке. И он не соврал. «Теперь пришло время забыть о своих горестях, — повторяла она про себя. — Никогда мне больше не придется убираться в чужих домах! Никто больше не станет обращаться со мной, как с прислугой. В будущем всем придется относиться ко мне уважительно, а не то…»
Между церемонией венчания и началом банкета образовалась пауза. Гости, собравшись на паперти, разговаривали и шутили в свое удовольствие.
Луиза воспользовалась моментом, чтобы уйти вместе с маленькой Бертий. Церемония и так была слишком долгой для такой малышки, поэтому, чтобы не заставлять ее скучать на банкете, мать Венсана сама предложила отвести ее домой и остаться там вместе с ней. Адриан отвез их в «Бори» на своем «Траксьоне» и вернулся к семье.
Что до Нанетт, то настроение у нее было прекрасное. Сам воздух родных мест придавал ей сил, равно как и возможность увидеться со старыми знакомыми, за накрытым столом вспомнить прошлое и послушать последние сплетни. А сплетен набралось за эти несколько лет немало: рождения, смерти, перемены в жизни у одних, у других… Разговоров хватило бы и не на один банкет. Она произнесла тихо:
«Es malaisat d’aver la chamisa neta e lo cuu chijos!»[5]
Стоявшая рядом с бабушкой Матильда среагировала моментально. Не такая благодушная, как мать, она терпеть не могла, когда старушка изъяснялась на патуа.
— Она снова за старое, мам! — пожаловалась молодая женщина. — Что она сказала?
Мари со смущенным видом пожала плечами и перевела:
— Что-то вроде: «Дурная молва идет за вами следом».
Камилла, которая старалась не пропустить ни слова из разговора взрослых, услышала достаточно.
— Я точно знаю, что ба сказала не так вежливо! — заявила она.
На этот раз Мари по-настоящему рассердилась. Обернувшись к Нанетт, она проговорила с укором:
— Хватит говорить глупости! Какой стыд! И о чем ты только думаешь?
Однако Нанетт не обиделась. Улыбаясь, она направилась туда, где ее ждали подруги. Вот с кем она сможет точить лясы, и при этом никто не станет ее поминутно одергивать!
Когда гости сели за стол, оказалось, что все местные старушки, одетые в черное и с лимузенскими чепцами на волосах, устроились по соседству. Нанетт словно бы растворилась среди них — у всех были седые волосы, загорелые морщинистые лица и одинаково радостные улыбки; все говорили на местном диалекте, что было очень удобно — чужаки их просто не понимали!
Фирмен Варандо торжествовал: вино лилось рекой, гости угощались на славу. Столы установили в просторном ангаре, который Варандо прикупил вместе с близстоящим домом. Три местных женщины, исполнявшие роли официанток, бегали взад и вперед, разнося тяжелые блюда с приятно пахнущими яствами. На украшенной зелеными ветками и бумажными цветами эстраде оркестр играл модные ритурнели. Гости оживленно беседовали, и их голоса звучали все громче и громче.
Еды на столе было много, причем очень жирной, и собравшиеся обильно орошали ее спиртным. Несмотря на благие намерения, Мари начала скучать. Счастье, что рядом были дети и супруг! И она, и Адриан чувствовали себя немного не в своей тарелке. Адриан, хотя и привык общаться с фермерами и рабочими, находил, что некоторые высказывания соседей были весьма дурного тона. Отовсюду доносились грубые, а то и сальные шутки.
— Многие уже успели напиться, — прошептала Лизон на ухо Венсану. — Нашему маленькому Жану здесь не место.
— Давай я отнесу его в «Бори»! Я не хочу, чтобы ты из-за этого переживала, — ответил ей супруг, успокаивающе улыбаясь.
Даже Матильда, которая не упускала возможности развлечься, выглядела недовольной. Ей постоянно приходилось отвечать на заигрывания сидевшего рядом молодого человека с красным лицом, смотревшего на нее, как кот на сливки. Он представился кузеном новобрачного.
Камилла же не видела ничего и никого вокруг, кроме Поля. Брат только что сообщил ей, что сгорает от желания увидеть девушку, которая играла во время мессы. Услышав это, девочка расстроилась.
— Скажи, она правда нравится тебе больше, чем Мари-Эллен? — в который раз спросила она брата. — Не могу поверить! Вы так хорошо подходите друг другу! На балу в Обазине в прошлом году ты несколько раз с ней танцевал. Я точно знаю, Мари-Эллен будет тебе самой лучшей женой! И я уверена, что она в тебя влюблена! Ну, отвечай! Говори!
— Угомонись, Камилла! — увещевал сестренку Поль. — Мы с Мари-Эллен знакомы сто лет. Она для меня просто хорошая подруга. Но эта девушка… она такая красивая! Ты видела, какие у нее губы? Ее ротик похож на розовый бутон! И глаза зеленые, как листья на солнце, можешь мне поверить! Ну как ты не можешь понять? Дружба и любовь — не одно и то же…