ать из «Бори». Венсан принес рюмочки с ликером. Все присутствующие наслаждались безмятежностью этого летнего вечера. Момент был подходящим для размышлений и доверительных бесед, которые не предназначены для детских ушей. Мари внезапно ощутила потребность выговориться. Иную ношу так тяжело нести, что, сбросив ее, ощущаешь, как освобождаются сердце и душа… Мари испытала потребность рассказать о пережитых страхах и беспокойстве, надеясь, что это поможет стереть их из памяти навсегда. Вот так, сидя в золотистом свете подвесной фаянсовой лампы, Лизон, Поль, Лора и Венсан услышали историю об анонимных письмах.
— И ты от нас это скрывала! — обиженно воскликнул Поль. — Мама, ну почему ты не сказала раньше? Ты не доверяешь своим собственным детям? Знай, ты очень меня обидела!
— Это уже в прошлом, дорогой! Я знала, что ты бурно отреагируешь, и это была одна из причин, почему я молчала. Прошу, не расстраивайся так! После Рождества в Обазин не пришло ни одного письма. И потом, наши друзья так нас поддержали!
— Бедная моя мамочка! — вздохнула Лизон. — Подумать только, ты прошла через такое испытание, не жалуясь на судьбу, — нам, я хочу сказать. Мне даже думать об этом страшно!
Они обсуждали историю с письмами до полуночи, но так и не нашли разгадки этой тайны. Никто из знакомых не подходил на роль сочинителя клеветнических посланий.
Наконец Лизон завела речь о Матильде. Заручившись согласием матери, она коротко изложила ситуацию, сложившуюся в семье сестры. Как Мари и предполагала, Поль совсем этому не удивился. Более того, он не видел в случившемся серьезной проблемы.
— Что ж, пусть разводится! — с раздражением отмахнулся он. — Матильде всегда хочется того, чего она не имеет, и она не изменится! Желаю этому бедняге Эрве встретить женщину поласковей, чем моя сестра, и посерьезнее!
Лоре Матильда никогда не нравилась, но она не стала высказываться по этому поводу. Венсан поступил так же. Они всегда чувствовали себя неловко в обществе второй дочери Мари Меснье. Слишком экстравагантная и жизнелюбивая, она без конца шокировала их. Матильда жила по своим законам, пренебрегая правилами приличия и нормами морали, которые для остальных ее родственников являлись основой жизни. Поэтому ее так трудно было понять и полюбить.
— Надеюсь, она по-настоящему любит этого Жиля, — завершая разговор, сказала Мари. — Я позвоню ей, как только вернусь в Обазин. А сейчас я иду спать, уже поздно. Доброй ночи, мои дорогие!
То, что Мари ощущала усталость, никого не удивило. Целую неделю она постоянно пребывала в движении — устраивала пикники на природе, помогала, не дожидаясь просьб, на ферме: чистила крольчатник, кормила коров, вместе с Лорой возилась на огороде… И это еще отнюдь не все! С маленьким Жаном они выучили алфавит и цифры, а Бертий благодаря бабушке пополнила свой запас детских песенок и считалок, которые не переставала повторять целыми днями, к вящей радости своих родителей. Когда выпадала свободная минутка, Мари вместе с Камиллой и Мелиной каталась на велосипедах по ухабистым тропинкам своей юности. Как и было обещано, она показала девочкам источник в Волчьем лесу. По всеобщему мнению, энергии ей было не занимать!
Мари легко и грациозно встала и поцеловала каждого. Все — дети, зять и невестка — восхищались Мари, и поводов для этого было немало. Последнюю неделю она «дирижировала» жизнью в «Бори» с любовью и выдумкой. Ею невозможно было не восторгаться! От Мари исходили внутренняя сила и покой, так что с трудом верилось, что у нее очень ранимая душа. Несколько дней, проведенных в обществе «сироты из “Волчьего Леса”», дали всем возможность осознать, насколько исключительной женщиной была Мари — простой, щедрой, доброй, энергичной и жизнелюбивой.
Пока Мари обходила вокруг стола, Поль сказал:
— Мы будем скучать по тебе, мам!
Лизон со слезами на глазах добавила:
— Да, мы будем по тебе скучать! Мы все!
Растроганная Мари поблагодарила их улыбкой. Ей было очень грустно уезжать от детей и внуков.
— Я провела у вас прекрасную неделю! — ласково сказала она. — И расставаться с вами мне нелегко… Но, к несчастью, все хорошее когда-нибудь кончается. Вот почему мы это хорошее так ценим! Я же возвращаюсь к моему дорогому Адриану и нашей славной Нан! Они соскучились по мне и девочкам, можете мне поверить…
Октябрь 1949 года
— Не знаю, когда я снова увижу Гийома, ведь я теперь буду в лицее! Целый год ни малейшего шанса его встретить! У меня сердце останавливается, когда я об этом думаю! Хотя разве он может заинтересоваться такой девчонкой, как я? Я никогда его больше не увижу… Если бы только можно было еще поехать в Прессиньяк! Но родители пока даже не думают об этом!
Камилла в это дождливое октябрьское воскресенье уже больше часа жаловалась на судьбу. Мелина пришла в ее комнату и, не говоря ни слова, слушала доверительные речи сестры. Наконец она потянулась, зевнула и сказала насмешливым тоном:
— А я, наоборот, очень даже довольна, что мы теперь не ездим так часто в «Бори»! Как вспомню о той неделе, когда мы собирали виноград! Какая скукотища! Целыми днями перед глазами один виноград! Я по меньшей мере лет десять теперь его есть не буду! А еще этот запах навоза, колючки, куриные какашки!.. Ужас! Жить на ферме мне совсем не нравится!
— Ты просто очень ленишься, и в школе, и в деревне! — возразила Камилла, пожимая плечами. — Мне собирать виноград понравилось! Тем более что тогда… я встретила Гийома на площади в Прессиньяке, перед бакалейной лавкой. Он узнал меня и поздоровался, ты помнишь? Мелина, он смотрел на меня! По-особенному! Ну, ты понимаешь?
— Может, и смотрел, я не знаю! — безразлично отозвалась девочка. — Не понимаю, что ты находишь в этом типе? Правда, мне он сказал, что у меня красивые глаза!
— Говорить о людях «тип» невежливо! И особенно о Гийоме! — обиженно воскликнула Камилла. — Ну и что, что он похвалил твои глаза? Все так говорят, это же банально! Конечно, с твоими черными ресницами ты похожа на куколку… Но посмотри на себя — у тебя же, бедняжки, еще нет груди!
Раздался стук в дверь, остановив Мелину, которая уже приготовила обидную реплику в ответ на колкость сестры.
— Девочки, ваши чемоданы готовы? Автобус отправляется через час, не забыли?
— Да, мамочка! — успокоила мать Камилла. — Скажи, ты ведь приедешь в четверг в Брив?
— Да, мама Мари! — подхватила Мелина. — И мы пойдем в кино, как ты обещала!
Мари сделала девочкам знак не кричать, поскольку у нее началась мучительная мигрень.
Мелина в этом году перешла в четвертый класс. То, что она пропустила год, не стало для девочки проблемой. Внешне она выглядела моложе своих лет, хотя тело ее понемногу развивалось. Мелине предстояло открыть для себя жизнь в пансионе, а это значило, что пять дней в неделю она будет избавлена от бдительного надзора Мари и Нанетт. Как же девочка этому радовалась! Правда, теперь ей, наверное, придется серьезнее относиться к занятиям…
До этого года Мари предпочитала оставлять младшую дочь на «полупансионе»: каждое утро Мелина садилась в автобус на городской площади в Обазине и каждый вечер возвращалась домой. Ее соученикам повезло куда меньше — с поступлением в коллеж им пришлось узнать, что такое жизнь в пансионате. Решение Мари объяснялось ее желанием щадить и оберегать девочку, которую она взяла под свою опеку. Поэтому она баловала Мелину куда дольше, чем остальных своих детей.
Коллеж и лицей являли собой единое учебное заведение, но находились в разных зданиях. А вот пансионат был общим. Предполагалось, что Камилла поможет младшей сестре привыкнуть к новой жизни. Мари пообещала девочкам, что иногда по четвергам станет приезжать и забирать их из пансионата на целый вечер, который они, вероятнее всего, будут проводить в кинотеатре.
— Скорее всего, я приеду в следующий четверг, — ответила она. — На этой неделе мне нужно съездить в Лимож.
— В Лимож! — воскликнула Камилла с неожиданным интересом.
— Это деловой визит, дорогая, — отозвалась Мари. — А теперь поторопитесь! Вы пообещали Нанетт, что посидите с ней немного, и она давно вас дожидается. Боюсь, вы не уедете, пока не выполните свое обещание!
Стоило двери закрыться за Мари, как Камилла стала изобретать самые невероятные предлоги, чтобы поехать с матерью в Лимож. Она прекрасно знала, что у нее ничего не выйдет, и все же мысли ее понеслись галопом, стоило только услышать название города. Там живет ее суженый — и этого уже было достаточно для нового погружения в сентиментальное исступление.
На лестничной площадке о ноги Мари потерлась Опаль — кошечка, которую Мелина привезла из «Бори». Место маленького Юкки в сердце девочки занял этот котенок.
— Моя лапочка, ты хочешь молока? Подожди немного, твоя хозяйка занята!
Опаль последовала за Мари в кухню, где у печи с вязанием в руках сидела Нанетт. Старушка вполголоса разговаривала сама с собой, что случалось с ней все чаще. Когда вошла Мари, она спросила громко:
— А как там наша Ману? Когда уже у нее будут детки? Она давно к нам носа не кажет! Видите ли, в Обазине, как на ее вкус, слишком тихо!
— Нан, дорогая, ты же знаешь, она постоянно занята! И недавно она прислала тебе открытку. Мило с ее стороны, ты не находишь? Она думает о тебе, тебе это прекрасно известно!
— Почтовая открытка — это не то! — пробурчала в ответ Нанетт. — Я хочу поцеловать свою внучку, а не клочок бумаги! Я уверена, что у нее не все гладко, а ты не решаешься мне признаться в этом!
Мари ответила не сразу. Она подавила вздох усталости, который только укрепил бы ее приемную мать в своих догадках. Ну как только Нанетт удавалось уловить самую суть проблемы, которую от нее пытались скрыть? Вдобавок она обладала талантом попасть прямо в больное место… каким в данный момент для Мари являлась жизнь Ману.
Матильда, как и Жиль, ее любовник, начала процедуру развода. Однако молодая супруга последнего требовала в качестве отступных приличное ежемесячное содержание. Что до Эрве, который по-прежнему был влюблен в свою капризную Матильду, то он согласился на все требования в тщетной надежде ее разжалобить.