Матильда разрыдалась, уронив голову на руки. Нужно было, чтобы Жиль изменил свое мнение, иначе…
Мари погладила дочь по голове. В детстве Матильде это очень нравилось, хотя она не так уж часто позволяла себя ласкать. Ну почему жизнь оказалась такой сложной для ее маленькой Ману?
— Мама, он сказал, что вид беременной женщины ему противен! И начал издеваться, говоря, что я скоро стану толстой и уродливой! Он не имеет права так говорить! Я знаю, что он ошибается! Ты родила пятерых детей и осталась красивой и стройной! Когда я заговорила о тебе, он расхохотался! А я дала ему пощечину!
Мари невесело усмехнулась. Она узнавала свою маленькую тигрицу!
— Говорить обо мне было, возможно, не самой удачной придумкой, поскольку твой Жиль меня и в грош не ставит. Но я с тобой согласна: он повел себя как хам! В беременной женщине нет ничего отталкивающего! Адриан находил меня хорошенькой и такой же желанной, как и раньше, когда я носила Камиллу!
Передернув плечами, Матильда произнесла жестко:
— Не сравнивай Жиля с Адрианом! Мне очень повезло с отчимом! Знаешь, мам, я ведь почти не помню папу. Адриан меня вырастил, он был со мной то ласковым, то строгим, а мне как раз это и было нужно. Можешь ему передать, что я считаю его своим отцом, и уже очень давно!
Взволнованная Мари встала. Она обошла стол и обняла свою взрослую дочь, а потом шепнула ей на ухо:
— Ты сама ему это скажешь, потому что ты остаешься с нами! Я приготовлю запеканку из картофельного пюре с трюфелями. Это ведь твое любимое блюдо, не так ли?
Матильда молча кивнула. Она обняла мать за талию и прижалась мокрым от слез лицом к ее животу. Молодая женщина закрыла глаза, и понемногу ее напряжение стало спадать. Никогда прежде Мари не видела свою Матильду — обычно холодную, волевую и энергичную — такой потерянной.
— Мам, ну почему Жиль такой злой? Он смотрел на меня чуть ли не с презрением, словно разлюбил! А ведь это его ребенка я ношу! Это плод нашей любви! Если бы ты только знала, как я его люблю… Не понимаю, как я могла раньше без него жить! Мне кажется, что меня не существовало до нашей встречи… Без Жиля меня просто нет! Я люблю его до сумасшествия…
Готов был пролиться новый поток слез. Мари никогда прежде не видела Матильду в таком состоянии. Впервые молодая женщина так раскрылась перед своей матерью. Ее панцирь растрескался, открывая миру маленькую девочку, которой она до сих пор оставалась. Жаждущая любви и страстная, Матильда наконец позволила проявиться своей ранимой и чувствительной натуре. Как ей должно быть плохо, если она до такой степени утратила самоконтроль!
— Дорогая, не плачь, — успокаивала дочку Мари, усаживаясь рядом. — Все в конце концов уладится!
— Ты сама не знаешь, что говоришь! — возразила молодая женщина. — Для тебя все просто и легко! Ты живешь с Адрианом, вы абсолютно счастливы и никогда не ссоритесь. И потом, у тебя красивый дом, все, кто тебя знает, тебя любят и тобой восхищаются, и ни единая туча не омрачает твой горизонт! Ты даже не представляешь, что я чувствую, ведь у тебя всегда все получается!
Мари не понравились ее слова. Матильда была несправедлива. Уязвленная и расстроенная, она пару минут молча размышляла, а потом решила, что Матильде стоит кое-что узнать. Возможно, это поможет молодой женщине понять, что она — не первая и не последняя, кому приходится сталкиваться с трудностями. Матильде пора научиться видеть чуть больше, чем люди хотят показать…
— Матильда, ты говоришь о том, чего не знаешь! Послушай меня и не говори мне больше о том, что у меня легкая жизнь. Ты судишь о ней со стороны, дорогая! На нашу с Адрианом долю тоже выпало немало горя и переживаний. Я не говорю о войне, которая нас разлучила. Долгими месяцами я не получала ни от него, ни от Поля весточки и думала, что их уже нет на свете! Некоторые испытания причиняют нам очень много страданий. А осенью 1948-го я получила анонимное письмо, в котором Адриана обвиняли в том, что он — коллабо, и угрожали нам смертью. И все торговцы в городе получили такие же. Этот кошмар длился несколько недель. Мало-помалу отношение людей к нам изменилось, включая и пациентов Адриана… Но у нас остались и добрые друзья, которые в нас не сомневались. И если бы не проповедь добрейшего аббата Бурду, думаю, нам пришлось бы переехать в другое место… Я плакала ночами, а Адриан поседел, так он извелся.
Признание матери помогло Матильде стряхнуть с себя уныние. Взгляд ее черных глаз остановился на безмятежном лице матери. Она — и вдруг получала анонимные письма? Это казалось Матильде невероятным. Молодая женщина воскликнула:
— Мама, почему ты ничего не сказала? Ты должна была мне рассказать!
— Не хотела тебя расстраивать. Мы предпочли сохранить это в секрете. Твой брат и сестры тоже ничего не знали. Когда все уладилось, я рассказала Лизон и Полю, мы тогда как раз были в «Бори». Это было после того, как… Ты помнишь, после моего неожиданного приезда в Брив. Ты была… с Жилем. Для меня это было таким потрясением!
Разве Матильда могла забыть тот день? Ощущение неловкости, которое она испытала, увидев мать на пороге, было не из тех, что легко стираются из памяти. Вырванная из объятий Жиля стуком в дверь, она была совершенно не в том состоянии, да и не в том виде, чтобы принять в своем доме мать.
— Это не объяснение! — пробормотала Матильда обиженно. — Ты не говорила мне даже тогда, когда Лизон и Поль уже все знали! И Нанетт знала, готова спорить!
Мари нахмурилась и сказала:
— Я бы не стала с ней делиться, но она услышала наш с Адрианом разговор, поэтому у меня не было выбора… Но хочу, чтобы ты запомнила: Камилла и Мелина до сих пор не знают о том деле, и пусть так все и останется! Автор этих писем твою приемную сестру называл безотцовщиной и, что еще хуже, утверждал, что я прижила ее с немцем… Это оскорбление — самое омерзительное!
Матильда и бровью не повела. Она была абсолютно равнодушна ко всему, что касалось Мелины. Мари между тем продолжала рассказывать:
— И только прошлой весной мы узнали, кто сочинял всю эту ересь! Оказалось, авторов двое — Элоди Прессиго, с недавних пор мадам Варандо, и ее муж Фирмен.
— Кто тебе сказал?
— Сын Макария, Гийом Герен. Он управляет банком в Лиможе. Это он не давал Полю ссуду. Этот юноша, чья бестолковость внушает мне жалость, приехал ко мне и, помимо прочего, похвалился, что тоже причастен к этому делу с анонимными письмами. Не зная меня, он испытывал ко мне ненависть. Остальное — детали, которые ни о чем тебе не скажут. Матильда, я рассказываю тебе все это по одной причине — хочу, чтобы ты поняла: не одна ты страдаешь, просто другие этого не показывают! Каждый сам решает свои проблемы. И слезы не помогут тебе справиться с твоими! Ты чувствуешь себя несчастной, я понимаю. Но жизнь продолжается — и вокруг тебя, и в тебе! Ты должна подумать о ребенке. Если ты родишь его вне брака, тебе придется столкнуться со злословием соседей, сплетнями… И однажды твоего малыша тоже назовут безотцовщиной! Ребенку очень больно слышать такое! Старшие товарищи быстро объяснят ему, что это значит!
Матильда в панике закусила губу. Она поняла, что мать говорит истинную правду, и ей стало страшно. Отчаяние переполняло ее до такой степени, что об этой стороне проблемы она даже не подумала. Теперь она лучше понимала, какие чувства испытывала ее приемная сестра, слыша в свой адрес это слово — безотцовщина!
— Ну вот, а потом я потихоньку вернулась сюда!
Мелина, которая спустилась, чтобы в кухне взять шоколад и печенье, услышала добрую половину разговора между приемной матерью и Матильдой. Остановившись в метре от приоткрытой двери, она замерла. Стоя босыми ногами на керамической плитке, она какое-то время слушала, стараясь не дышать. Потом, не менее ловко, чем ее кошечка Опаль, прокралась по коридору и бесшумно поднялась на второй этаж. В комнату Камиллы, которая, сидя на кровати, красила ногти, Мелина ворвалась ураганом.
— Камилла! Матильда приехала! И она сейчас в кухне!
— Хм! — отозвалась старшая сестра. Новость ее не слишком обрадовала. — Посреди недели? Это странно!
— Погоди, это еще не все! Они говорили громко, и я остановилась возле двери и послушала. Знаю, это нехорошо, зато я узнала столько интересного! Во-первых, что Матильда беременна!
— Но… от кого? Она ведь в разводе! — выдохнула заинтригованная Камилла.
— У нее есть любовник! — торжествующе объявила младшая. — И это, кажется, ее компаньон Жиль! Если бы я пришла пораньше, то знала бы наверняка. Вот жалость!
Камилла закрыла глаза и стала вспоминать. Они с Мелиной и матерью пару раз бывали в салоне Матильды. Тогда-то девочки и увидели Жиля, парикмахера, который работал в другой части здания, где обслуживали мужчин.
— Ты права, Мелина! Это может быть только он! — сказала она. — Они были очень похожи на влюбленных! И постоянно подмигивали друг другу, я это помню!
Мелина присела рядом с сестрой и с таинственным видом добавила:
— Но у меня есть новость и пострашнее! Помнишь ту историю с анонимными письмами, ну, с теми, что мы тайком читали?
— Конечно! И мне до сих пор стыдно перед мамой, что мы рылись в ее комоде! И что там с этими письмами?
— Так вот, это Элоди, та женщина из Прессиньяка, ну, та ведьма, их писала! Со своим мужем. И у них был соучастник. Угадай, кто?
Камиллу уже начали раздражать мелодраматические паузы, которые то и дело выдерживала сестра. Она легонько ущипнула Мелину за маленькую ручку, чтобы ускорить процесс:
— Ну же, рассказывай! И перестань строить из себя великого конспиратора!
— Как ты не понимаешь, я не знаю, стоит ли тебя так расстраивать… — Мелина подняла глаза к потолку. — То, что я собираюсь сказать, тебе явно не понравится! И уж совсем мне не хочется, чтобы ты, разозлившись, набросилась на меня!
— Мелина, говори! Или я сейчас точно разозлюсь! — пообещала Камилла.
— Что ж, ты сама этого хотела! Твой прекрасный принц — вот кто им помогал! Он все знал, и ему это казалось забавным, потому что он ненавидит маму Мари!