Хаджи-Мурат сразу узнал вдову. Нух-Бике готова была закричать от отчаяния, но, считая такое поведение постыдным, она сжала до боли пухлые губы. Хаджи-Мурат, увидя ханшу, тотчас приказал дать «отбой»: надо было уходить.
Тутун-бике, воспользовавшись суматохой, сбежала. Но ее никто и не собирался искать: вряд ли с такой тучной дамой можно было ускакать на лошади! Позже стало известно, что мюриды здорово просчитались, не заглянув в соседнюю комнату. Там хранились золотые конские уборы, оружие, деньги и другие ценности ханши. Там же прятались ee дети: Ибрагим, Рашид и Умукусюм. Забегая вперед, скажем, что Ибрагим-хан, будучи уже полковником царской службы, отомстил Гайдар-беку за свою мать. По его приказу бывшего мюрида сбросили в пропасть.
… Хаджи-Мурат, захватив Нух-Бике, повернул коня в горы. За ним поскакали обремененные награбленным добром воины. Проезжая по узким улочкам села, они видели на кровлях домов темные силуэты дженгутаевцев. Но кумыки не стреляли в нападающих. Мало того, некоторые из них произносили: «Яшасын Шамиль! (Да здравствует Шамиль!)».
Скакали всю ночь. К рассвету проехали Аркас, а к полудню уже справа от себя увидели Аракани. В поле близ Зирани стали делить награбленное. Таймас-хан получил 20 рублей и сверх того за убитого часового 10 рублей.
Нух-Бике неожиданно для себя оказалась в Хунзахе. Хаджи-Мурат очень гордился, что так ловко провел князя Орбелиани. В его руках находилась самая красивая в ту пору дагестанка. Он решил незамедлительно жениться на ней и сообщил Шамилю о своем намерении.
Трудно сказать, как развернулись бы события, но ханша категорически отказала ему и никаким уговорам не поддавалась. Она будто говорила своему похитителю: «Ты не симпатичен мне. Отпусти меня к моим детям». Хаджи-Мурат не нравился ей не только потому, что был некрасив, мал ростом и хромал на одну ногу. После смерти мужа Нух-Бике поклялась всю себя посвятить детям.
– Моя пора прошла, – пробовала она разжалобить пленителя, хотя хорошо знала, что еще хороша собой.
Разве только ради мести совершил бы Хаджи-Мурат свой безрассудный набег? Он не хотел понимать, что Нух-Бике для него недосягаема.
Почти три месяца находилась в горах пленница Хаджи-Мурата, а потом ее обменяли на 11 мюридов, попавших в плен к русским в разное время, и пять тысяч рублей серебром. Домой измученная красавица вернулась в начале апреля 1847 года.
Хочется упомянуть и еще об одной довольно-таки романтической истории, связанной с именем Нух-Бике.
Слава о ее красоте, оказывается, шла по всему Кавказу. А это имело свои последствия. В XIX веке в Азербайджане и Грузии проживал выдающийся поэт Мирза Шафи Вазехи. У него уроки азербайджанского языка брал немец Фридрих Боденштедт.
Уроки проходили три раза в неделю, и на них, кроме Боденштедта, присутствовали также и другие ученики Мирзы Шафи. Потом начиналась беседа, в которой делалась попытка раскрыть суть творческого поиска.
В 1847 году Ф. Боденштедт вернулся в Германию, прихватив с собою записи песен своего учителя и его подарок – тетрадь стихов, озаглавленную «Ключ мудрости». В 1850 году он издал «1001 день на Востоке», в следующем году – «Песни Мирзы Шафи» в своем переводе. А с некоторых пор труды азербайджанского поэта Боденштедт стал выдавать за свои. Европейская публика не знала истинного автора, и вся слава была присвоена переводчиком себе.
Среди множества произведений Мирзы Шафи Вазехи выделяются 52 стихотворения, посвященные некой Зулейхе. Они настолько понравились композитору Петру Чайковскому, что он их перевел с немецкого на русский язык.
Как увижу твои ноженьки я,
Не могу понять, о дева рая,
Как они могут красоту твою нести,
Столько красоты…
Как увижу твои рученьки я,
Не могу понять, о дева рая,
Как они могут наносить такие раны,
Такие раны…
Как увижу твои губки я,
Не могу понять, о дева рая,
Как они могут в поцелуе отказать,
Отказать…
Как увижу твои глазки я,
Не могу понять, о дева рая,
Как они могут больше требовать любви,
Чем моя…
Снизойди ко мне,
Слышишь, как бьется сердце, о дева рая,
Ты такого сердца не найдешь,
Песню сладкую мою услышь,
Лучше меня никто, о дева рая,
Твою красоту не воспоет.
Так начинается одно из 12 стихотворений. А другой композитор, Антон Рубинштейн, на эти слова написал музыку.
Возникает вопрос: какое отношение имеет все это к нашей героине – Нух-Бике?
Самое непосредственное. Как установил писатель Р. Расулов, Зулейха, которой посвящены стихи, и Нух-Бике – одно и то же лицо. Р. Расулов пишет: «В одной из книг сообщается, что Мирза Шафи и Нух-Бике хотели соединить свои жизни и даже сделали попытку бежать, но, обрученная с аварским ханом по имени Ахмед, беглянка была поймана, и Мирза Шафи навсегда потерял свою любимую».
Фазиль Рахман-заде в своей книге «Дар судьбы» (Баку, 1990. С. 139) пишет, что «в истории азербайджанской литературы нет, наверное, второго такого писателя, как Мирза Шафи Вазехи, чья творческая деятельность и художественное наследие были бы окутаны таким туманом неизвестности…»
Может, будущим исследователям удастся раскрыть тайну того, что произошло между великим азербайджанским поэтом и вдохновившей его несравненной дагестанкой.
«…С чем сравню…»
Вскоре после Кавказской войны началось строительство дороги между Темир-Хан-Шурой и Ботлихом. Она проходила через горные аулы Аркас и Аракани. Строителей развлекали танцоры и музыканты, канатоходцы и певцы, приглашенные со всего Нагорного Дагестана. В работе принимал участие и поэт Тажутдин Чанка из Батлаича. В Араканах он встретил певицу Айшат и воспылал к девушке горячим чувством. С той минуты ему стало все нипочем, в том числе и строгие правила адата, запрещавшие открыто, всенародно восхищаться женской красотой, тем более ее воспевать. Поэт не мог молчать, хоть сошли в Сибирь, хоть на месте казни… Вот тогда-то и родилась его знаменитая песня «Араканинка»:
Пусть потом и стыдно будет —
Все открою, не тая.
Пусть весь мир меня осудит,
Но молчать не в силах я.
О зачем, араканинка,
Ты приехала в Чалда?
Лучше б нам, араканинка,
Не встречаться никогда!
Был я бит судьбой сурово,
Беды шли со всех сторон,
Ты пришла – и мукой новой
Я, страдалец, уязвлен…
Дразнишь ты жемчужной кожей,
Гордой поступью своей…
О неладный свет! О боже!
Эта мука всех страшней!
Вижу стан великолепный —
И немею, задрожав,
Взор твой встречу я – и слепну,
Словно солнце увидав.
С чем сравню я это тело?
Как убога наша речь…
И пылинка б не посмела
Лечь на белый мрамор плеч.
Лоб твой зеркала яснее,
Гладок, нежен, как атлас,
Словно буквы нун, чернеют
Брови с яхонтами глаз.
Всех жемчужин мира краше
Подбородок твой литой.
Как серебряные чаши,
Груди, скрытые фатой.
Сладки звуки милой речи,
Как стихи, поют слова,
О тебе летит далече
Восхищенная молва.
И любуюсь я, тоскую
И не в силах я понять:
Неужель тебя, такую,
Родила простая мать?
До кончины не расстанусь
Я с мечтою о тебе,
Хоть судьба и не свела нас—
Благодарен я судьбе.
Ты уходишь, дорогая,
Ждет тебя далекий путь.
Об одном прошу тебя я:
Не забудь… О не забудь![15]
Эту песню без устали мог повторять Тажутдин Чанка.
В 1974 года самым старым жителем аула Балахани Унцукульского района считался 100-летний Гаджи-Магомед Мирзоев. Я к нему заходил в сопровождении местных педагогов. Когда речь зашла о женской красоте, дед встрепенулся и сказал: «Я знал Айшат Араканскую. Она приходила на мою свадьбу с братом Ахмедом. Айшат я запомнил стройной, среднего роста. Танцевала красиво, не хуже, чем пела. Я, как жених, сидел за столом и думал: вот бы мне такую жену, как Айшат. Лучше бы не приходила в Балахани. Она светилась, как солнечный луч. Я не поэт, а то бы подобрал слова, достойные ее красоты. Два дня шла свадьба, два дня я ее видел, а запомнил на всю жизнь…»
Но вернемся к поэту и поэтессе.
Не бывает любви без страданий. Находились люди, исподтишка бросавшие на них злобные взгляды. Но по другой причине Айшат и Тажутдину не пришлось сойтись. А по какой, ни близкие, ни знающие ее мне не могли точно сказать. Так, туманные намеки, а настоящая причина осталась для нас тайной.
Стоит рассказать об отношении сельчан к своей поэтессе. Муж никогда не запрещал Айшат выступать перед публикой, жители же с восторгом принимали ее пение.
Когда в село приезжал царский чиновник, генерал, наиб округа или какая-нибудь другая знаменитость, Айшат по просьбе бегаула и стариков выступала с песнями, импровизациями.
…В Гимрах, на родине Шамиля, имелось такое развесистое дерево, что в тени его могли отдыхать все жители аула.
Однажды из Аракани пришли аксакалы и просят: «Мы построили молельню, но для омовения не хватает ванны. Если уважите нашу просьбу, мы для этой цели спилили бы ваше знаменитое дерево».