– Но кто принял лекарство от посланного: вы или мистер Карлтон, или же сама больная?
– Ведь я, сударь, вам уже сказала, что я, и я же передала его мистеру Карлтону, затем, получив обратно от него, я снесла его в гостиную и поставила в шифоньерку, где ставилось лекарство.
– Не взяли ли вы по ошибке какое-нибудь другое лекарство?
– Нет, там стояли только пустые пузырьки. – Не трогал ли его кто после вас?
– У нас некому трогать. Кроме меня и мистрис Гульд никого в доме нет.
– Мистер Карлтон сейчас же уехал?
– Да, он сейчас же уехал.
– Мистрис Пеперфли, скажите, просил ли вас мистер Карлтон не давать больной принесенную микстуру?
– Клянусь вам Богом, что ничего подобного не с пыхала от него, – ответила она с особенным воодушевлением. – Милорд, ваше благородие, эта страшная ложь с его стороны. Уже после смерти мистрис Крав, он уверял меня, что сказал ей не принимать этой микстуры, а теперь говорит, что мне сказал.
– Вам сданы были ее лекарства?
– Да, лекарства были у меня на руках. Я почувствовала запах миндального масла только тогда, когда принесла его больной принять.
– А больная ничего не имела против?
– Нет, она мне ничего не сказала. Но прежде чем принять микстуру, она понюхала ее и сказала: «Как она пахнет вишневым тортом!» И, сказав это, она сразу проглотила и… тут же скончалась, но мне показалось сначала, что ей сделалось только дурно. – Что с ней? – Спросила я тут же стоявшую мистрис Гульд.
– Не имеете ли вы на кого подозрения?
– Я? – Возразила удивленная этим вопросом сиделка.
– Дорого бы дала, чтобы узнать виновника.
– Теперь вы свободны, – заключил следователь. Нередко возбуждавшая смех своим рассказом, Пеперфли, с сияющей физиономией вышла из зала, низко приседая всем присутствующим.
Следующим свидетелем был вызван мистер Карлтон, который пошел совершенно свободно и, глядя прямо в глаза следователю, начал свой рассказ, повторяя все, что читатель уже знает. Но когда следователь спросил его: «А как она подписалась в своем письме к вам? Полным своим именем?
– Полным именем? – повторил Карлтон, как бы не понимая этого вопроса.
– Неужели вы не понимаете, о чем я вас спрашиваю? – Как она подписалась в письме?
– Письмо было написано в третьем лице, таким образом: мистрис Крав свидетельствует свое почтение мистеру Карлтону и т. д. и, судя по письму, я думал, что у нее родится ребенок не ранее мая месяца.
– А при первом свидании с ней ничего не сказала она вам о себе – кто она такая, откуда и зачем приехала сюда?
– Нет, ничего, да я и не спрашивал, боясь ее утомить, тем более, что она мне много говорила о своем здоровье, о том, что очень сожалела о моем отсутствии, и добавила, что она очень довольна мистером Греем.
– И вы не узнали, кто вас рекомендовал ей?
– Нет, насчет этого она что-то сказала, но так тихо, таким слабым голосом, что я почти что ничего не мог расслышать.
– И с этого дня вы приняли ее на свои руки?
– Нет, я думал приняться за ее лечение со следующего дня, так как нужно было разузнать о ходе ее болезни, а для этого необходимо было видеть мистера Грея, которого я встретил в тот же день на Высокой улице и условился с ним встретиться у нее в семь часов вечера того же дня, а если бы мне не удалось, то на следующий день, в десять часов утра; к семи часам я не мог попасть, приехал позднее и не застал уже Стефена Грея.
– Отчего же вы ничего не узнали об ее личности, приехавши к ней во второй раз?
– Оттого… что… оттого что с ней сделалась лихорадка, а беспокоить при лихорадке, да еще по таким пустякам, как вам известно, очень вредно.
Затем он начал рассказывать со всеми подробностями о том, как принесли лекарство, как он услышал запах, сначала показавшийся ему запахом миндального масла, а потом он убедился, что это была синильная кислота; как просил ее не принимать микстуры до приезда мистера Грея, к которому прямо от нее поехал и, не застав его дома, отправился домой, где, приготовив ей сам микстуру, хотел везти, но был удержан одним из своих пациентов, и, наконец, о том, как он приехал к ней и не застал ее уже в живых.
– Но скажите, пожалуйста, вы первый увидели ее умершею?
– Да, первый после мистрис Пеперфли и мистрис Гульд, которая и привела меня к ней.
– Как вы думаете, что было причиной ее смерти?
– Конечно, синильная кислота.
– А что, этот пузырек похож на тот, в котором была эта гибельная микстура?
– Да, мне кажется, он и есть тот же; ну, конечно, да; запах до сих пор не выдохся, – добавил он, понюхав из пузырька.
– Вы не видели, куда мистрис Пеперфли поставила лекарство?
– Нет, не видал и не знаю.
– Вторично вы не дотрагивались до него?
В это время в толпе послышалось имя Карлтона. Карлтон услыхав, спросил: «Кто меня спрашивает?». На этот вопрос последовало молчание.
– Извините меня, следователь, – сказал Карлтон, начиная снова продолжать свои показания.
– Я попрошу удалиться тех, кто нарушает тишину и спокойствие, – заметил следователь, обращаясь к той части публики, откуда слышался шепот, – но как думаете вы насчет… Как мог попасть яд в микстуру, – добавил он.
Карлтон молчал. Он не знал, что ответить; не знал, сказать ли о виденной им фигуре на площадке лестницы в квартире мистрис Крав. Но если я скажу, пожалуй, все подымут меня на смех, подумал он.
– Что же вы молчите? – сказал следователь.
Карлтон глубоко вздохнул, думая о чем-то другом.
– Право не знаю, кого можно подозревать; по всей вероятности была сделана ошибка в лаборатории мистера Грея, хотя и это трудно допустить.
Затем, рассказав о встрече с мистрис Шмит на станции Венок-Сюд, он раскланялся со следователем и вышел совершенно спокойно из залы.
Глава XII
Вы сейчас будете приведены к присяге, – начал следователь, обратясь к вновь вызванной мистрис Пеперфли, – в том, что мистер Карлтон советовал мистрис Крав не принимать микстуры. Что вы скажете на это, – добавил он.
– Право, она ни мне, ни при мне ничего никому не говорила. Знай я это, сама бы не допустила ее принять эту злосчастную микстуру.
– Следовательно вы уверены в том, что она ничего не имела против принятия?
– Если вы мне не верите, потрудитесь спросить вдову Гульд, которая с девяти часов вечера не покидала комнаты мистрис Крав. Она сейчас сидит в соседней комнате.
– Пошлите ее сюда, – сказал сердито следователь. Немного спустя с испуганным видом в зал вошла вдова Гульд.
– Ваше имя сударыня, – спросил следователь.
– О! Милые господа, пожалейте меня, я бедная вдова, – со слезами ответила она.
– Хороню, хорошо. Потрудитесь сказать ваше имя, если вы вдова.
– Меня зовут Елизаветой Гульд; о Господи, пожалейте меня!
– Если вы сейчас не успокоитесь, то придется прибегнуть к более строгим мерам, – возразил следователь.
– Я никогда никому не причиняла никакого зла, – начала мистрис Гульд и поэтому мне, бедной вдове, без всякой поддержки с чьей-либо стороны, иметь дело с судом – большое горе.
– Хорошо, хорошо! Скажите теперь, который вам год?
– Который мне год? – Повторила мистрис Гульд. Разве это так важно?
– Да это необходимо, и вы должны отвечать на все вопросы, которые я вам задаю. Который вам год?
– Мне 42 года, – едва слышно ответила она.
– Пишите: 42 года!.. Надеюсь, впрочем, что вы сказали правду, – добавил он, оборачиваясь лицом к свидетельнице, – не забудьте только, что вы на суде, и что ваши показания придется подтвердить под присягою.
Мистрис Гульд, услыхав это, заплакала, совсем упав духом.
– Который вам год? – Снова спросил следователь.
– Разве я непременно должна назвать мой возраст?
– Без всякого сомнения. Теперь, сударыня, я спрашиваю вас в последний раз. Время мне слишком дорого, чтобы терять его по пустякам. Который вам год?
– Мне только 56 лет, – сказала вдова сквозь слезы.
– Потрудитесь зачеркнуть 42 и написать 56, - сказал следователь, обращаясь к писарю. – Что знаете вы насчет молодой дамы, которая у вас квартировала?
– Я знаю только то, что на пальце у нее было надето золотое кольцо, а это служило доказательством того, что она замужем, – отвечала она (отвечать не на вопрос было всегдашней манерой мистрис Гульд).
– А не знаете ли вы, откуда она приехала? Зачем приехала? Есть ли здесь у нее какая либо родня?
– Она наняла у меня квартиру по рекомендации мистрис Файч, которая мне передавала, что муж мистрис Крав путешествует.
– А где именно он путешествует, об этом она вам не говорила?
– Нет, сударь, больше ничего сказать вам я не могу. Это все, что я знаю про ее мужа.
– Долго ли она должна была прожить у вас?
– Срока своего пребывания в Венок-Сюд она не назначала, но сообщила мне, что пробудет у меня в доме до рождения ребенка, которого ожидала не ранее мая месяца; просила между прочим, назвать докторов Венок-Сюда; я отрекомендовала ей братьев Грей, как моих соседей и как лучших врачей города, но она почему-то хотела пригласить мистера Карлтона.
– А почему хотела она непременно пригласить мистера Карлтона?
– Потому что, как она мне сказала, ее друзья советовали ей обратиться к нему. Затем она ему написала пригласительное письмо, которое было тотчас же послано. Но доктора дома не нашли, и когда ей это объявили, высказала неудовольствие.
– Высказала неудовольствие, – повторил следователь.
– Да, ей не хотелось лечиться у двух докторов, да она и не могла платить двум одновременно, но мы ее разубедили, объяснив, что если она пригласит до приезда Карлтона, мистера Грея, то будет платить одному только доктору, именно Грею. Услышав это, она попросила послать за одним из братьев Грей, так как она почувствовала себя не совсем хорошо. Затем у нее родился ребенок, который был принят доктором. И она осталась весьма довольна Греем. Она его не пригласила раньше по всей вероятности из-за денег.