Это были его последние слова. Смерть тихо приближалась. Было одиннадцать часов, начинался отлив и душа Франциска, тринадцатого графа Окбурна уходила в одно время с отливом.
Кто-то из прислуг вышел из комнаты, чтобы возвестить эту весть всему дому. В то же время так долго ожидаемая леди Лора появилась в дверях.
Когда депеша прибыла в дом полковника Мардена, Лора была на гулянии со всем семейством, осматривая соседние руины.
Она узнала о болезни отца только по возвращении и поехала сейчас же.
При пылкости своего характера, она стремительно бросилась на лестницу, как только ей открыли двери, думая, что она по инстинкту найдет комнату отца. На первом этаже, в коридоре, около комнаты графини она встретила прислугу, выходившую из комнаты графа.
– Как граф? – Спросила она.
Быть может эта женщина не знала, что ожидали другую дочь графа, но она не сразу отвечала и Лора с нетерпением топнула ногой.
– Я вас спрашиваю, как лорд Окбурн? Разве вы не узнаете меня? Я леди Лора Карлтон.
– Граф умер, миледи, – ответила женщина тихим голосом. – Он умер несколько минут тому назад.
– Умер, – кричала Лора, голосом которой звучал весь дом. – Мой отец умер. О, Дженни, правда ли это, – продолжала она, заметив свою сестру на верхнем этаже, – Дженни, наш отец умер?
Из комнаты леди Окбурн вышла сиделка бледная, как полотно. Она с горечью в голосе попросила немного больше осторожности и тишины.
Лора взошла в верхний этаж и вошла в комнату отца. Она бросилась к постели, утопая в слезах, находясь почти в бреду.
Отчего ее не предупредили раньше? Почему дали отцу умереть раньше, чем он увидел ее?
Дженни, горе которой не выражалось так шумно, хотя оно было гораздо глубже, пробовала успокоить ее, рассказывая ей, в каком полном сознании он умер, его слова, полные любви и прощения, но Лора продолжала страшно рыдать и ничем не давала успокоить себя.
Вдруг они задрожали. Высокая женщина в фланелевом капоте, со страшно бледным лицом проскользнула в комнату и остановилась перед трупом.
Лора, никогда не видевшая ее, молчаливо смотрела на нее; Дженни узнала леди Окбурн, за которой следовала сиделка, поднимая руки к небу и, жалуясь громко, что не хотят больше признавать ее авторитета. Крик Лоры в коридоре был слышен в комнате, и леди Окбурн, выскочив из постели, явилась сюда.
На лице ее было горе и упрек: горе – от смерти ее мужа, упрек – для тех, которые утаили ее от нее. Но она хорошо владела собою, и сохранила почти необыкновенное спокойствие. Она обернулась к Дженни и сказала, смотря ей прямо в лицо:
– Хорошо ли вы действовали, леди Дженни?
– Я не совсем понимаю, что вы хотите сказать, – сказала тихо Дженни, немного удивленная. – Я более не имею здесь ни голоса, ни ответственности. Я бы отдала мою жизнь, чтобы спасти жизнь моего отца!
– Вы были здесь с ним?
– С одиннадцати часов.
– И вы держали меня в отдалении! – Возразила графиня, голос которой дрожал от волнения. – Вы находите, что хорошо отстранять жену от смертного одра ее мужа?
– Я нахожу, что это очень худо, – сказала Дженни, – что ничто не может оправдать такого поступка. Первые слова, которые я услыхала здесь, были, что состояние отца должно быть скрыто от вас. Я пробовала возражать, я даже говорила доктору Джемсу, а потом всем трем докторам вместе; они единогласно ответили мне, что необходимо скрыть от вас все, потому что эти известия могут иметь для вас самые роковые последствия. Вопреки всему я бы известила вас, если бы могла.
Леди Окбурн строго посмотрела на сиделку.
– Это доктор Джемс, – сказала женщина, – он дал самые строгие приказания всем нам и мы не могли не слушаться его. Он боялся того, что теперь случилось; и кто знает, миледи, что это не будет стоить вам жизни.
– Прощаю вам, – сказала графиня.
– О леди Дженни, помиримся в эту страшную минуту, – продолжала она, умоляя, как бы увлекаясь непреодолимым чувством; это был ваш отец, мой муж! А теперь, вот он лежит мертвый перед нами. Он перешел в мир, где нет ссор; простите мне оскорбление, которое вы считали меня способной нанести вам; простите меня за удаление ваше из отцовского дома, до которого я сама того не желая, довела. Будем друзьями, по крайней мере сегодня, если уж нам не суждено быть ими позже.
Дженни положила свою руку в руку графини.
– Он поручил мне сказать вам, что он любил вас, что он хотел видеть вас, но что доктора запретили это ему. Смерть его была совершенно спокойная, и полная надежды на лучший мир.
«Еще короткое время, – сказал он, – и мы все соединимся там».
Леди Окбурн все еще держала руку Дженни в своих руках; она припала к подушке, на которой почивала голова умершего. Подавленные крики, прерываемые всхлипываниями, заставили ее обернуться. Это была Люси, которая, проснувшись, вероятно, при приезде Лоры, зашла в комнату, еще не совсем одетая.
– Ты, ты тоже скрыла это от меня, Люси! – Сказала графиня. – Я верила твоим словам!
– Она ничего не знала, – сказала сиделка. – Мы боялись, чтобы она вас не предупредила, миледи.
– О Дженни, – плакал ребенок, – почему ты меня больше не любишь? Ты знала, что он умирает и ты мне ничего не сказала: ты не хотела, чтобы он в последний раз поцеловал меня!
– Я не имею никакой власти в доме, Люси, и могу делать только то, что мне велят. Я здесь чужая.
Лора со времени прихода леди Окбурн стояла на коленях в углу комнаты; она с ней не говорила, и Люси ее не заметила.
Дженни обернулась к ней.
– Он простил тебя, Лора, совсем простил; он благословил тебя. Он умер даже без гнева на мистера Карлтона. Он умер благочестивым христианином и нежным отцом.
Она разразилась рыданиями.
– Ах, что ж из того, что я знаю, что мой отец умер так, в мире со всеми и с самим собою, что он теперь отдыхает со счастливыми, удар от этого не легче; я не могу перенести его.
Она проговорила эти последние слова в чрезмерной горести. Эта ночь в самом деле была сильным испытанием для всех, но удар сильнее других поразил Дженни Шесней.
Однако, несмотря на все обиды, нанесенные ей, Дженни должна была признать свою несправедливость по отношении к своей мачехе. Данный момент исключал возможность злопамятства, и она не могла не признать ее преданности, как жены, и безупречное исполнение всех обязанностей, которые наложил на нее брак с лордом Окбурном, хотя лично не могла принять его.
Всю ночь графиня оставалась около Дженни; она не переставала плакать о своем горе, она выражала искреннее сожаление, что разлучила ее с отцом, и умоляла – по крайней мере – попытаться не смотреть более на нее, как на недруга своего.
Сердце Дженни мало-помалу смягчилось и она, не отдавая сама себе в этом отчета, полюбила графиню сильнее, чем в то время, когда последняя была еще мисс Летвайт.
– Если мое предубеждение было несправедливо, если я была слишком упряма, если мой отец страдал от этого упрямства, молю Бога, чтобы Он простил мне это, – бормотала она, да, леди Окбурн, с этих пор мы будем друзьями, я надеюсь; во всяком случае никогда больше между нами не будет вражды.
Леди Окбурн взяла руку Дженни и покрыла ее слезами.
Глава V
На следующий день Юдио вышла из дому, чтобы купить некоторые необходимые вещи для своей госпожи, и проходя Пиккадили, встретила Стефена Грея, теперь доктора Грея. Оба остановились удивленные и обрадованные. Как приятно встретить знакомое лицо земляка, каково бы ни было его общественное положение.
– Как, Юдио, вы ли это, или ваша тень? Какой попутный ветер привел вас в Лондон?
Это был все тот же сердечный, открытый старик. Он с радостью пожимал руки Юдио. Если в Венок-Сюде был кто-нибудь, веривший в невинность Стефена и несправедливость общества по отношению к нему, то это без сомнения была Юдио Форд.
– Леди Дженни вчера получила телеграмму, сударь, – ответила она. – Граф был при смерти. Мы прибыли в Лондон вчера после обеда, и он умер вечером в одиннадцать часов.
– Я слышал о его смерти сегодня утром. Вероятно, подагра.
– Подагра в груди, кажется, сударь; но он вчера уже совсем не страдал и умер спокойно, как ребенок.
– В последнее время он действительно не страдал, – сказал доктор. А молодой граф – здоровый ребенок?
Ему всего четыре дня? Смерть и рождение, Юдио; один является, чтобы занять место другою.
– Это закон природы, сударь, – рассудительно заметила Юдио, – что касается здоровья новорожденного, я ничего не могу сказать, потому что еще не видела его. В доме говорят, что он родился вполне здоровым, а это главное. Леди Лора тоже прибыла в Портленд-Плас, но уж не застала своего отца в живых.
– Почему же, если леди Дженни сумела приехать вовремя?
– Леди Лора была в гостях в Пембюри. Миледи писала ей, думая, что она дома, но заехав за нею, чтобы вместе поехать на железную дорогу, мы застали только г. Карлтона, который говорил с леди Дженни. Это было вчера в первый раз после их свадьбы, когда она находилась с ним лицо к лицу.
– Как дела Карлтона? – Спросил доктор. Как я слышал, ему везет.
– Я думаю, хорошо, – ответила Юдио. – А г-н Грей и его помощник, г-н Лисетт имеют клиентов больше, чем могут обслужить.
– А Фредерик с Карлтоном все еще ссорятся? – И, задав этот вопрос, он сердечно засмеялся.
– Нет, насколько мне известно, сударь. Я полагаю, что каждый из них избегает друга друга; они друг друга не любят. Он так мил, молодой Фредерик! Когда я его видела в последний раз, он сказал мне, что скоро надеется быть в Лондоне.
– Да, он теперь скоро будет здесь. Но для него лучше оставаться еще некоторое время в Венок-Сюде, где он занимается серьезнее, чем при мне.
– А позвольте сударь, мне задать вам вопрос, довольны ли вы здесь вашими делами?
– Больше, чем доволен, Юдио. Спустя только некоторое время после моего приезда в Лондон, я уже зарабатывал больше, чем в Венок-Сюде; так, что если ваш друг Карлтон хотел погубить меня, удалив из Венок-Сюда, он ошибся в расчетах.