– Вы немного черствый отец, мистер Карлтон!
– Вы можете, моя милая, думать обо мне все, что вам будет угодно, – ответил Карлтон спокойно и вежливо. – Вы еще не знаете вашего мужа. Должен ли я сказать вам правду о нем? Он зарабатывает, вы говорите, шесть или семьсот фунтов стерлингов в год. Если бы я с сегодняшнего дня назначил ему еще шестьсот, он к концу года нашел бы, что этого мало и просил бы у меня еще столько же. Он может издержать все, что зарабатывает. Что касается меня, то я не хочу видеть при моей жизни, как промотают мои деньги, которые я скопил с таким трудом.
Лора с гордостью закуталась в свою черную кружевную шаль и сделала шаг к двери, не обращая никакого внимания на угощение, которое предложил ей Карлтон.
Он последовал за нею и предложил ей руку. Не будь он отец ее мужа, она бы ему не ответила. – Где вы живете? – Спросил он, провожая ее.
– В доме, в котором умер мой отец, – ответила Лора, – я бы не вышла из него ни для кого, кроме вас.
– Я чрезвычайно рад познакомиться с вами, моя милая; я всегда буду рад видеть вас, как и Луи. Приезжайте и живите со мною оба, когда только вам вздумается. Если дела или удовольствия приведут вас в Лондон, леди Лора, и если эта часть города вам не противна, то смотрите на мой дом, как на ваш собственный.
Вы всегда будете радушно приняты в нем.
Он посадил ее в карету, низко поклонился ей и долго стоял с открытой головой, пока она удалялась.
– У него манеры, джентльмена, – подумала Лора. – Я не думала, что он такой представительный; теперь я понимаю, почему отец и сын никогда, не были в мире: они слишком похожи друг на друга.
Глава VII
Был день похорон лорда Окбурна; графиня в глубоком трауре сидела в своем кабинете; около нее сидели Дженни и Лора так же в трауре, как и она.
Люси не переставала плакать, Лора по временам предавалась сильному горю; Дженни была спокойна, спокойна, но никто, кроме может быть графини, не мог знать ее глубокого горя! Потеря того, кого она не должна больше никогда увидеть в этом мире и отсутствие той, участь которой была ей не известна, – это было для леди Шесней слишком глубокое горе, чтобы его выплеснуть наружу; оно жило в ней слишком глубоко!
После похорон графа Окбурна и вдовствовавшей графини, почивавших рядом на большим кладбище, поверенный семейства Окбурнов принес завещание, чтобы прочесть его перед собравшимися наследниками.
Мистер Моль был маленький, худенький человек в жабо, который через каждые несколько минут нюхал табак, уверенный, что никто этого не видит, ибо он каждый раз закрывался носовым платком. У двери, за стеной он хорошенько понюхал табаку, потом вошел, держа в руках две пергаментные бумаги, и низко поклонился присутствующим. Так как леди Окбурн не чувствовала себя достаточно здоровой, чтобы сойти в нижние комнаты, решено было всем собраться у нее.
Он сел и открыл завещание графа, которое должно было быть прочтено первым. Состояние лорда Окбурна было не очень велико; он завещал своей старшей дочери Дженни Шесней пожизненную пенсию в пятьсот фунтов стерлингов; своей второй дочери, Лоре Карлтон, свое прощение; своей третьей и четвертой дочерям Клариссе и Люси по три тысячи фунтов стерлингов.
Он поручил Люси личному надзору своей жены Элизы, графини Окбурн, которая должна заботиться о ее издержках, воспитании и содержании.
Кларисса, если будет найдена, будет жить с графиней, если это будет удобно, если же нет он просит Дженни взять ее к себе. Если станет точно известно, что с нею приключилось несчастие (это были подлинные слова завещания); и ее не найдут живой, тогда эти 3000 фунтов стерлингов перейдут к Дженни.
Три тысячи фунтов, назначенные Люси, должны быть неприкосновенны до ее двадцать первого года.
Наконец, сумма в 3000 фунтов была разделена на равные части между его четырьмя дочерьми, чтобы дать им возможность носить приличный траур; часть Клариссы должна быть передана Дженни, которая сохранит ее для нее.
Таково было завещание графа относительно своих дочерей. Лишним будет говорить здесь о наследстве, оставленном им своей жене и сыну.
Мистер Моль, окончив чтение, положил завещание графа на стол, взял завещание графини, и не отдохнувши ни минуты, стал читать.
Старая леди, имевшая значительное состояние, оставила по 5000 фунтов стерлингов каждой из своих двоюродных внучек – Дженни и Люси Шесней.
Дженни могла получить назначенную ей сумму в течение года. Другие 5000 фунтов, капитал и проценты должны были остаться неприкосновенными до совершеннолетия Люси.
В завещании не упоминалось ни о Лоре, ни о Клариссе; до последней минуты своей смерти, старая графиня не могла простить Клариссе ее желания зарабатывать себе на свой хлеб, ни Лоре – ее тайный брак.
Трудно передать, что происходило в душе Лоры, ее огорчение и злобу, когда она увидела себя лишенною наследства отцом и теткой.
По своему пылкому, страстному характеру, похожему на характер отца, она до крайности могла увлечься самыми незначительными обстоятельствами. Она была однако спокойна в эту минуту.
Некоторые оскорбления Производят на нас такое сильное впечатление, что они хранятся на дне души нашей, где и умирают. Одно из таких впечатлений переживала Лора. Ни одно слово, ни одно замечание не сошло с ее языка; ни единым словом, ни движением она не выказала своей досады. Только в глазах ее на один момент блеснула злоба, схваченная на лету одним только поверенным в делах, и это было все.
Мистер Моль вынул четыре свертка банковских билетов каждый в 75 фунтов стерлингов. Он подал два из них леди Дженни – для нее и для Клариссы, один графине – для Люси и четвертый леди Лоре; она приняла пакет, не говоря ни слова. Можно было подумать по ее дрожащим рукам, что она бросит деньги в господина Моля, но она воздержалась.
– Он мог сделать меня богаче, – пробормотала она вечером, говоря с Дженни.
И потом сожалела о том, что это сказала.
Дженни тоже некоторым образом обманулась в своем ожидании; не в отношении денег, в этом отношении она была вполне удовлетворена и была очень благодарна своему отцу и тетке за оставленное ей наследство; но Люси, это дитя, которое она так нежно любила, из которой она в душе чувствовала себя в силах так же воспитать достойную женщину, как это могла сделать графиня, Люси была отнята у нее и отдана другой. О, это было сильное испытание для нее!
Дженни, как и Лора, не открывала эту рану своего сердца, но в противоположность Лоре она старалась залечить ее.
«Одной скорбью больше в моей жизни, полной испытаний, – думала она. – Я могу только молить Бога, чтобы Он дал мне силы перенести ее».
Графиня угадала и поняла сильное горе Дженни.
– Я бы ее совсем отдала вам, если бы мне это позволяло завещание, – сказала она Дженни, и слезы, выступившие у нее на глаза, говорили, что она говорит искренно. – Я к ней сильно привязана, но я никогда не была бы настолько эгоистична, чтобы отнять ее у вас. Она будет ездить к вам, когда только вы пожелаете, леди Дженни. Она больше ваша, чем моя.
Дженни с радостью приняла это предложение.
– Позвольте же взять мне ее теперь с собою, – сказала она. – Эта смерть произвела на нее слишком сильное впечатление, а перемена воздуха будет для нее очень полезна. Она может остаться со мною неделю или две, пока вы совсем поправитесь.
– Охотно, охотно, – ответила графиня, – просите ее у меня, когда вам вздумается, во всякое время и я вам дам ее, если… если… – леди Окбурн остановилась.
– Если?… – О, я не должна говорить вам этого; я говорила необдуманно. Прошу вас, простите меня, леди Дженни. Мысль моя была: если только вы не согласитесь, вернуться сюда и сделать мой дом вашим домом.
– Благодарю вас от всей души, – сказала тронутая Дженни, – но я думаю мне лучше будет иметь свой уголок. Я привыкла. Однако так как вы настолько милы, я часто буду пользоваться вашим гостеприимством.
Итак Люси уехала с Дженни в Венок-Сюд. Они отправились на следующий день после похорон.
Лора была молчалива всю дорогу, поглощенная всеми неприятными новостями, которые она везла своему мужу.
Приехали в Венок-Сюд. Лора не сообщила о своем приезде, так что никто не ожидал ее на станции. Там был только омнибус и одна карета, которую Юдио, хотела поскорее захватить. Но было уже слишком поздно. Один прекрасный юноша вскочил туда раньше ее: это был Фредерик Грей.
– О мистер Фредерик! – сказала она отчаянным голосом.
Он был теперь довольно взрослым, чтобы его называли мистер Грей, но Юдио не могла отрешиться от старой привычки.
– Вот, вы отнимаете у меня карету.
– Как это странно, Юдио, – ответил молодой человек, смеясь. – Вот омнибус к вашим услугам!
– Но это ведь не для меня, мистер Фредерик, дамы здесь. Он обернулся, и заметив их, выскочил и отнес свои вещи в омнибус. Потом он со шляпой в руках подошел к Дженни и предложил ей карету и всем своим открытым, веселым видом настаивал, чтобы Дженни согласилась принять ее. – Но я не имею права лишить Вас ее, – сказала Дженни, – Вы явились первым.
– Как? Вы хотите, чтобы я позволил вам ехать в этом омнибусе? Что же вы думаете обо мне? Тряска его не причинит мне никакого зла; для меня это даже забавно; не будь дождя, я бы пошел и пешком.
– Вы из Лондона?
– О нет, только из Лишфорда.
Он помог им сесть в карету, куда села Юдио, которую Джейни не согласилась оставить на козлах, потому что шел дождь.
Дженни смотрела на кланявшегося им Фредерика, когда карета тронулась и не могла удержаться, чтобы не сказать: «Какое прекрасное, симпатичное лицо».
– Да, не правда ли? – Сказала Люси с одушевлением.
– Я забыла сказать ему, что мы видели его отца в Лондоне; надо будет пригласить его к нам. Карета, остановившись, чтобы выпустить Лору, продолжала свой путь к Седер-Лоджу.
Карлтон был дома. Радость его при виде жены, ласки, которые он расточал ей, доказывали, что любовь его все так же сильна и что он с трудом переносил ее отсутствие.