– Если сосчитать точно, ты была в отсутствии целых пятнадцать дней, Лора! А я в это время томился и думал, что это никогда не кончится.
– Хорошо чувствуешь себя только у себя, – сказала Лора, – и никто не может заменить мне тебя, Луи! Мы должны были остаться некоторое время после похорон, видишь ли и… выслушать завещание.
– Что же принесло тебе завещание? – Спросил Карлтон. – Ты вероятно теперь так богата, что мы, обыкновенные смертные должны держаться на почтительном расстоянии от тебя.
Карлтон, произнося эти слова, сел рядом со своей женой. Вдруг она быстро поднялась и повернулась к нему спиной. Ему казалось, что она что-то ищет на соседнем столике; а дело в том, что Лора не могла придумать, в каком виде передать ему эту неприятную новость.
– Ответь же мне, Лора. Я полагаю, что ты наследуешь десять или двадцать тысяч фунтов стерлингов; я не удивился бы, если бы вдовствовавшая графиня оставила тебе каких-нибудь десять тысяч.
– Я думала о том, как бы выставить в лучшем свете вещи, которые я должна передать тебе; но я от этого отказываюсь; скажу лучше одним словом, Луи: я лишена наследства.
Он не ответил пи слова, а только вопросительно глядел на нее.
– Отец не оставил мне ни одного шиллинга, исключая ничтожной суммы на траур. Он объявил только в своем завещании, что он прощает меня. Тетя моя разделила 10000 фунтов стерлингов между Дженни и Люси, мне – ничего.
Горькое слово готово было сорваться с языка Карлтона, но он воздержался от него.
– Ничего не оставили, – повторял он, – ничего!
– Семьдесят пять фунтов на траур и прощение. Ах, Луи, это стыд, это вопиющая несправедливость! Я ее чувствую за тебя больше, чем за себя.
Что нам теперь делать, мой бедный друг?
– Примем это за благо, – ответил Карлтон. – Ты знаешь старую пословицу, Лора: надо уметь сносить то, чего нельзя предотвратить.
Лора с досадой сняла шляпу и вышла из комнаты, как бы не желая больше говорить об этом.
Карлтон остался один. Вдруг лицо его покрылось мертвенной бледностью. Была ли это злоба, какое-нибудь воспоминание или горе? – Кто знает.
Пламя в камине освещало всю его фигуру, хотя в комнате не было другого огня.
В этой комнате, где он находился теперь, было два окна, одно с улицы, другое сбоку, около лаборатории. Окно с улицы было закрыто еще с вечера, другое – нет, вероятно потому, что Карлтон хотел видеть клиентов, которые могли прийти в этот поздний час. Погруженный в мысли, которые пробудили в нем сообщения жены, с глазами, обращенными к полу, с опущенными руками, он долго сидел так, обратившись спиною к открытому окну. Он рассчитывал на наследство Лоры, чтобы уплатить свои так необдуманно сделанные долги.
Карлтон вдруг поднял глаза, и что же он увидел?… Упершись лбом в стекло, через окно смотрела в комнату… эта личность, которую он никогда не забывал, это странное подобие живого человека или призрака, которое так ужаснуло его в первый раз в тот вечер, когда умерла мисс Крав и во второй раз у капитана Шеснея.
Тот же ужас охватил его еще раз. Карлтон, покачнувшись, оперся об стену и, не владея собою, испустил страшный крик ужаса.
Глава VIIIНа берегу моря
Семь лет! Заглядывая в будущее, они кажутся нам громадным периодом времени, для юношества – нескончаемым. В настоящем семь лет протекают так же медленно, потому что мы считаем их месяцы, недели, дни, часы.
Но, что такое семь лет в прошедшем? – Не более капли воды в океане, маленькая, едва заметная точка в пяди жизни.
Семь лет пронеслись над головами действующих лиц этого рассказа; мы встречаем опять некоторых из них.
На теплых водах на берегу моря в Сифорде, одном из самых модных морских купаний Англии, собралось общество дам. Одни работают, разговаривают, другие молчат, глядя на море, и вдыхают его соленый воздух; третьи наблюдают за своими играющими детьми, резвящимися здесь и там и делающими пироги из песка.
Несколько молодых девушек расположились отдельной группой. Разговор их очень оживленный – они говорят о книгах, о нарядах, о прогулках днем или вечерних собраниях в зале. В данную минуту они, кажется, затеяли маленькую ссору; в основе ее кроется ревность.
– Говорите, что хотите, мисс Лек, он самый представительный из всех молодых людей Сифорда! Права ли я или нет? – Прибавила она, обратившись к своим подругам. Говорившая – высокая, красивая девушка; цвет лица ее матовый, черты правильные; это дочь генерала Вогана; мисс Лек, которой она отвечает, некрасива и угрюма; она вместо ответа сделала движение губами. – Мне нет никакого дела до его красоты, – сказала очень молодая девушка, Фани Дарлингтон, веселая, живая, беззаботная, – красивые мужчины обычно фаты и высокомерны. Надо признать за ним, что он очень мил; он танцевал со мною вчера вечером два раза.
– Ах, вот! A oн ни разу не танцевал с бедной мисс Лек и вот почему она сегодня нападает на него.
– Танцевать с кем-нибудь ничего не значит. Молодой человек может очень часто танцевать с вами, не придавая этому никакого значения, между тем, как он может быть очень увлечен той, которую он не приглашает ни на одну кадриль, – сказала мисс Воган.
– Вы говорите так потому, что он по целым часам сидит с вами в зале и разговаривает! – Воскликнула Фани Дарлингтон, отличавшаяся откровенностью и иногда даже злоупотребляя ею, – но вы не очень мечтайте, я не думаю, чтобы он мог увлечься хоть одной из сифордских барышень.
Елена Воган сильно покраснела.
Она гордо повернула голову, как бы говоря, что не собирается удостоить ее ответом.
– А кто же был с ним вчера вечером? – Спросила мисс Лек. – Я еще ни разу не встречала здесь эту прекрасную молодую девушку!
– Я что-то не встречала его вчера с прекрасными молодыми девушками, – воскликнула Елена Воган.
– Ах, я знаю, что хочет сказать мисс Лек, – продолжала Фанни. – Она в самом деле прекрасна. Она сидела около высокой, величественной дамы, точь-в-точь Юнона. Мистер Грей подошел к ним и пригласил ее танцевать, но она сказала, что мать не позволяет ей танцевать. Он обратился к Юноне и спросил, правда ли это.
– Юнона, во всяком случае, с некрасивым лицом, каковы бы ни были ее манеры, – сказала Августа Лек.
– Зачем вы меня прерываете? Юнона ответила, что она предпочитает, чтобы (я не могла хорошенько расслышать имени), чтобы она не танцевала с ним, чтобы иметь предлог отказывать другим.
– Это, вероятно, какие-нибудь дамы второго сорта из Сити, обезьянничают за знатью и смотрят на обыкновенных посетителей салонов, как на недостойных себя, – заметила генеральская дочь с надменным ироническим смехом.
– Нет, они не похожи на таких; напротив, у них совершенно другой вид, – сказала спокойно одна молодая девушка, которая до сих пор молчала. Я полагаю, что это на самом деле знатные дамы, а не только знатные во внешнему виду.
– Какая глупость! – Кричала мисс Лек. – Как вы можете судить о них, Мери Миллер?
– Разве у меня нет глаз? Я следовательно, могла так же хорошо наблюдать, как и вы, вот и все. Вы заметили ребенка, который был вчера на берегу, с горничной и старым негром?
– Хорошо. Но какое отношение?…
– После обеда я видела: она была в карете с этим ребенком, – продолжала Мери Миллер. Из этого я и заключила, что это лица высокопоставленные.
– И из чего, скажите пожалуйста, вы это заключаете? – С пылкостью воскликнула Елена Воган, как-будто сделанное замечание дразнило ее. – В Сифорде вся публика ежедневно катается в колясках. Вы глупеете, Мери Миллер!
Мери Миллер расхохоталась: со своим спокойным характером она забавлялась, возбуждая злость в Елене Воган, ответив только: «Экипаж прекрасный».
– Вы можете нанять себе сколько угодно «прекрасных экипажей» за шесть шиллингов в час, – презрительно сказала Елена Воган.
– Конечно, – сказала Мери, – но этот экипаж не наемный. Напудренный лакей держал в руках палку с золотым набалдашником, на лошадях сбруя серебряная, а карета украшена короной.
Если бы Мери Миллер возвестила, что карета, о которой шла речь, была украшена живым баснословным орлом, она бы не вызвала большего замешательства.
– Корона! – Воскликнули все девушки вместе.
– Да, графская корона; так что, если она, как мне кажется, на самом деле, графская дочь, она некоторым образом вправе считать недостойным себя, танцуя в казино, столкнуться с каким-нибудь лондонским приказчиком, что бы вы ни говорили, мисс Воган.
– Странно, что я не заметила ничего вчера вечером, – сказала Елена Воган.
– Они недолго оставались, – сказала Фанни Дарлингтон. – Они, кажется, больше приходили за тем, чтобы, посмотреть на казино, чем чтобы оставаться. Он вышел, чтобы проводить их, но сейчас же вернулся. Он кажется хорошо с ними знаком.
– Это, вероятно, его клиенты, – сказала мисс Лек, – эти доктора всегда…
– Ах, Августа! Вот он! Не спрашивайте его, кто он.
Высокий, стройный молодой человек медленно приближался к группе. Он на самом деле был таков, каким описала его Елена Воган, – он был очень представительный. Выражение ума, на его прекрасном лице делало его старше, чем он был на самом деле. Ему было около двадцати пяти лет.
Но не красота лица, не красивая осанка его привлекали к нему всех, а его прекрасные манеры. Спокойный и вежливый, джентльмен в поведении и понятиях, он тем не менее свободно держался, был учтив со всеми, – вот ключ к приобретению общей любви, которой не добиваются люди, не обладающие этими качествами.
Вы, вероятно, угадали, кто это такой; это тот молодой человек, которого вы знали когда-то, – Фредерик Грей, но Фредерик Грей, ставший солидным человеком.
В жизни Стефена Грея произошла невероятная перемена; она была бы на самом деле невероятна, если бы не совершалась постепенно, шаг за шагом, самым обыкновенным путем. Восемь лет тому назад обыкновенный доктор в Венок-Сюде, он сам готовил лекарства; теперь это был сэр Стефен Грей, баронет, один из придворных докторов.