– Всему этому должна быть какая-нибудь причина?
– Причина чему?
– Вашему равнодушию ко мне.
– Думайте, как хотите.
– Это похоже на каприз, Люси.
– Каприз? Да, в самом деле, это каприз.
– В последний раз: да или нет, хотите танцевать со мною следующей танец, леди Люси?
– Нет, я не буду танцевать, благодарю вас.
Он удалился с болью и злобою в душе.
Люси со стесненным сердцем была в первую минуту неподвижна, задумчива; ее разбудил голос ее маленького брата.
– Прощай, Люси, я уезжаю домой. Помпей там; мне не жалко уходить, потому что я обещал.
– Это хорошо, мой дорогой Франк! Спокойной ночи, мой милый!
Это был умный правдивый мальчик; он послушно хотел удалиться с Помпеем, черная голова которого показалась в дверях. Окбурны всегда свято исполняли свое слово и глава семейства не отступал от этого правила. Поцеловав мать, он обратил свое маленькое личико к леди Грей, но ушел от нее без поцелуя. Леди Грей была слишком занята, чтобы обратить внимание на ребенка.
Фредерик, после короткого разговора с Люси, сел около своей матери на стул, который прежде занимала мистрис Дельси, и внимательно слушал, что говорила мать.
– Фредерик! Одно слово, которое бы меня успокоило. Неправда ли, ты не влюблен в Елену Воган?
– Я не думаю, мама, – ответил весело Фредерик, который мог только смеяться при мысли об этой любви, о которой он так мало думал, когда другая любовь, такая глубокая и нежная, наполняла его сердце; но он заметил беспокойный, грустный взгляд матери.
– Она, кажется, не нравится, как невестка? – Сказал он, все еще смеясь.
– Признаюсь.
– Хорошо, не беспокойся, дорогая мама. Но кто мог навести тебя на подобную мысль?
– Говорят, что ты ухаживаешь за нею, что ты любишь ее; говорят, что ты хочешь жениться на ней.
– Я очень многим обязан тем, которые так говорят. Но кто это?
– О, все. Весь Сифорд. Фредерик…
– Мистер Грей, – прервал их свежий молодой голос, если вы не заняты, не хотите ли сделать со мною несколько туров вальса?
Говорившей была Фанни Дарлингтон, которая по своим годам была еще совсем ребенком и держалась поэтому свободно. Фредерик не был занят; он, шутя, взял ее руку.
После первого тура она спросила:
– А когда свадьба?
– Какая свадьба?
– Как будто вы не знаете! Ваше ухаживание слишком заметно для всех, чтобы не понять его. Мистрис Дельси утверждает, что знает из верного источника, что генерал дал свое согласие.
– Когда она это говорила?
– Сегодня вечером при мне и леди Люси Шесней.
Фредерик изменился в лице. Так вот ключ к поведению Люси! Злополучная сплетня о нем и генеральской дочери! Его веселое расположение оставило его вдруг, и тон его стал уверенным и серьезным.
– Мисс Дарлингтон, обещайте мне, что вы скажете мистрис Дельси, что говорить таким образом о мисс Воган или другой барышне очень несправедливо. Я уверен, что мисс Елена будет этим очень недовольна, и мне это тоже очень неприятно.
Он молчал во время вальса.
Фредерик пошел отыскивать Люси; он не находил ее. Она ушла из зала, шум которого был ей невыносим.
В уединенном углу террасы, заслоненная деревьями, опершись на балюстраду, она, не видя ничего перед собою, смотрела в сад, наполненный цветами; она, не чувствуя этого, вдыхала душистый воздух чудной летней ночи.
Она более не слышала музыки и думала, что вальс уже кончился. Она воображала себе Фредерика, ведшим под руку ее счастливую соперницу, нашептывавшим ей милые слова, Фредерика, которого она любила так сильно, и который оставил ее из-за другой.
Итак, конец этой счастливой жизни, этому райскому сну? Достаточно было присутствие иностранки в Сифорде, чтобы уничтожить все! Радость, невыразимое наслаждение любить и чувствовать себя любимой ушли; в ее разбитом сердце была теперь одна только горькая ревность!
Люси, сложив руки, прислонилась лбом к железу балюстрады для того, чтобы охладить свою горячую голову.
Вдруг она почувствовала, что кто-то тронул ее за плечо; обернувшись, она увидела перед собою Фредерика.
– Люси, – бормотал он голосом полным любви. – Вы страдаете?
Она хотела бы отнять у него свою руку, удалиться от него, ответить ему с презрением, но не могла. Силы ее оставили: она дрожала, как лист.
Он тихо обнял ее талию и наклонился к ее лицу… И тогда он говорил ей о своей любви, которой он больше не мог скрывать. Он говорил ей, как сильно желает соединиться с нею на всю жизнь, что, если он до сих пор молчал, так это потому, что он думал, что минута для этого – все сказать – ей еще не наступала.
Люси залилась слезами, взволнованная, до глубины души.
– О, Люси! – Шептал он ей на ухо, – как вы могли переносить это недоразумение между нами? Как могли вы дойти до того, чтобы усомниться во мне. Позвольте говорить с вами с открытым сердцем. Мы любили друг друга, мы это знали оба, хотя может быть вы себе самой не отдавали отчета. Но здесь, без свидетелей, исключая того, кто видит все, и который знает какой сильной и чистой любовью я люблю вас, о, перед ним, Люси, мы должны открыть друг другу наши самые дорогие, самые заветные мысли! Люси, я говорю вам – мы любим друг друга!
Она ничего не отвечала, но она не отнимала своей головы, покоившейся на его груди. Она всеми фибрами души переживала этот момент, который она так часто вызывала в своем воображении.
– Я не мог думать до сегодняшнего вечера, (только десять минут тому назад я узнал об этом), что мое имя соединяли с именем Елены Воган. Люси, – повторил он, – клянусь вам, что сознательно я не давал никакого повода к этим слухам, даже в помыслах!
Правда, мы были часто вместе, но если я обращусь к себе самому и спрошу себя, в чем моя вина, то могу упрекнуть себя только в одном!.. – Он на минуту остановился с улыбкой на лице, – что я был слишком наивен и скромен, что я не думал, чтобы отношения только дружеские, вежливые могли повлечь за собою такие серьезные последствия. Ах! Дорогая Люси, когда я гулял с нею, знаете ли вы, о ком я думал? Я бы хотел тогда, чтобы это были вы; когда я болтал с нею, я бы хотел, чтобы ваш голос отвечал мне.
Он остановился и потом продолжила «Простите ли вы мне?»
Простить ему? Конечно да, она простит ему; сердце ее ответило ему, хотя губы не произнесли ничего.
– Он приблизился к ней и тихо шептал ей:
– Верьте мне, Люси, Я люблю вас так, как мало людей в состоянии любить.
Ах, если бы вы знали, что происходит во мне, когда я думаю о нашем будущем.
Путеводная звезда моей жизни, моя единственная надежда, моя любовь, мое единственное стремление – это вы, все вы. Оттолкнете ли вы меня, оттолкнете ли, моя дорогая?
О! Маловероятно, чтобы она оттолкнула его, но он хотел получить это признание от нее самой, и в эту ночь, украшенную звездным небом, они дали друг другу самые чистые сердечные клятвы.
– А теперь, Люси, хотите танцевать со мною?
Она вытирала свои счастливые слезы и, когда она входила в зал, чтобы танцевать с ним, то уже сердечно и громко хохотала: какая разница с той минуты, когда она входила сюда первый раз в этот вечер! Елена Воган и маленький граф промчались мимо них в вальсе в то время, как Фредерик поглощал Люси глазами.
Леди Дженни прибыла в Сифорд, когда они вернулись домой. Когда Люси ушла в свою комнату, леди Окбурн все открыла Дженни: она бы не могла заснуть, не сказав ей всего сейчас.
В первый момент Дженни стала серьезной: гордость Шесней поднялась в ней.
– Должна ли я признать свою ошибку? – Сказала графиня, почти плача. Я признаю, леди Дженни, что во время посещений Фредерика Грея в Портланд-Плас, мысль, что эти дети могут полюбить друг друга, ни на минуту не приходила мне в голову.
Возможно, что наше близкое знакомство с семейством Грей или мое доверие к Стефену Грею как доктору мешали мне открыть глаза, Я бы отдала все на свете, чтобы стереть это прошлое, если оно вам не по душе.
– Нет, не обвиняйте себя, – сказала Дженни с добротой, – весьма возможно, что и я бы видела тут не больше вашего. Фредерик Грей! Это не совсем та партия о которой я мечтала для Люси. Нет, и по многим причинам. Дженни молчала, по своему обыкновению размышляя, когда что-нибудь беспокоило ее.
Наконец она обратилась к леди Окбурн.
– Каково ваше мнение? Что вы думаете обо всем этом?
– Могу ли говорить откровенно?
– О, конечно! Вам также близко счастье Люси, как и мне.
– Ее счастье, леди Дженни, одна из задач моей жизни, а счастье это, я в этом уверена, зависит в настоящее время от этого молодого человека. Что же касается Фредерика Грея, как партии для Люси, то тут есть и достоинства, и недостатки. Как человек он безукоризнен и будущее его блестяще; мистер Стефен богат, он барон. С другой стороны, его профессия и происхождение очень просты, и, извините мне мои слова, Шесней горды.
– Скажите мне, каково бы было ваше решение, если бы оно зависело от вас одной, – продолжала Дженни.
– Я бы их повенчала.
Последовало молчание.
– Остановим на этом наш разговор, леди Окбурн, а завтра утром продолжим его.
Утром, когда Дженни вышла из своей комнаты, первым бросился к ней в объятия маленький лорд. Дженни взяла его на колени и повернула лицом к свету.
– Но ведь он совсем не похож на больного, леди Окбурн?
– Он и мне не внушает серьезных опасений, – ответила графиня, – и я надеюсь, что через несколько лет он будет здоров и крепок. Франк, повтори твоей сестре Дженни, что говорит мистер Стефен?
– Мистер Стефен говорит, что мама и Люси, меня слишком балуют. Он говорит, что если бы я был бедный крестьянин, занятый весь день на хлебном поле, питаясь только хлебом и молоком, я был бы совершенно здоров.
Дженни расхохоталась и нашла, что судя по всему мистер Стефен прав.
– Знаешь ли, сестра Дженни, кем я хочу быть, – продолжал он, – когда буду большой? Я хочу быть моряком.
И, заметив улыбку Дженни на его слова, твердо продолжал: «Да, я этого хочу. Мама говорит, что это было бы хорошо, если бы я был бедным мальчиком, но так как я лорд Окбурн, то этого нельзя. А я все-таки хочу быть моряком. Ах! Дженни, я так хочу этого! Когда я вижу здесь корабли на море, мне так хочется поехать на них в море!».