– Как она? – Спросил Фредерик, слишком взволнованный, для того, чтобы помнить все правила приличия.
– Перемены никакой, сударь.
Фредерик подавил в себе рыдания, прислонившись к двери. После приема, которого ему устроили в первый вечер болезни, он не хотел входить. Он вырвал листок из своей записной книжки, написал карандашом несколько слов и подал Джонатану.
– Передайте это леди Дженни, когда найдете удобную минуту.
В записке было сказано:
«Я телеграфировал отцу; он, вероятно, не сделает больше того, что уже было сделано, но для меня будет утешением его совет. Он знает Люси, а это много значит. Если я ее потеряю, я потеряю все, что связывает меня с жизнью».
Дженни одобрила поступок Фредерика. Хотя она мало рассчитывала на пользу консультации, все же думала, как Фредерик, что по крайней мере это будет утешение.
Она бы очень хотела присутствия леди Окбурн и была уверена, что, если Люси постигнет несчастие, удар этот будет для нее так же велик, как если бы она была ее родною матерью.
В другом доме в Венок-Сюде царило такое же замешательство. Маленький мальчик из Таппер-коттеджа – причина стольких волнений – уже целую педелю был очень болен; Карлтон не надеялся спасти его. Будучи так сильно занят у себя дома около Люси и в городе, доктор в этот день не мог быть у ребенка. Он послал туда Джеферсона, который сейчас же вернулся и передал ему результат своего визита. Ребенок не поправлялся и мать была в страшном отчаянии.
– Она сказала мне, что не удовлетворена моим визитом и надеется, что вам удастся быть сегодня у ее сына, хотя бы на одну минуту.
Карлтон не дал положительного ответа. Он пойдет, если будет время, но не уверен в этом. Впрочем, подумал он, его визит не может там принести никакой пользы.
Мистрис Смит, найдя к своему удивлению, что сыну стало лучше, устроила ему временную кровать в гостиной и ребенок крепко заснул, как это с ним бывало всегда, когда его страдания уменьшались.
Молодая крестьянка, которая возила ребенка в колясочке, была теперь в служении у мистрис Смит. В настоящую минуту она была отпущена к матери; мистрис Смит, сидя около своего сына, полудремала, как вдруг ее разбудил сильный стук в дверь.
За дверью стояла маленькая, худенькая женщина с морщинистым лицом. Хотя мистрис Смит уже раз видела ее, она ее совсем не помнила. Это была вдова Гульд с Дворцовой улицы; в это утро ее почтила своим визитом матушка Пеперфли. Само собою разумеется, что они достаточно поговорили и из разговора она узнала, что мистрис Смит находится в Венок-Сюде, причем матушка Пеперфли не преминула поделиться с нею заключениями, которые она сделала..
Вдова, известная своим необыкновенным любопытством, нашла, что она должна сейчас же познакомиться с мистрис Смит.
Мистрис Смит немного изменила свое первоначальное решение, принятое при приезде в Венок-Сюд, держать в строгой тайне все, касавшееся ее и ребенка. Она приняла мистрис Гульд довольно любезно. Если она, в принципе, и предпринимала некоторую предосторожность, то это потому, что в качестве иностранки, думала она, легче узнать подробности о смерти мистрис Крав. До той минуты, когда она узнала об этой смерти, она и понятия не имела о существовании здесь тайны. Но, как мы видели, план ее не удался, и теперь она знала не больше, чем в первый день своего приезда. Итак, у нее не было более причин быть осторожной в разговоре с вдовой Гульд.
Она предложила ей чашку чаю, хотя было только три часа – немного рано, чтобы садиться за стол, и приготовила все необходимое в кухне, чтобы не разбудить ребенка. В ту минуту, как обе женщины садились за чай, пришел другой гость; это была Юдио Форд. Леди Дженни, посылала ее за чем-то в Седер-Лодж, велела ей зайти в коттедж и справиться о здоровье ребенка, мысль о котором не оставляла ее все время, даже в минуты опасений за жизнь Люси.
– Вы здесь вместе точно по волшебству, – сказала мистрис Смит.
В глубине души мистрис Смит всегда была уверена, что ей известны не все подробности смерти мистрис Крав и, что одно какое-нибудь слово, брошенное случайно, может осветить все.
Юдио сказала, что она может посидеть с ними недолго и мистрис Смит подала ей чашку чая. Разговор не замедлил перейти на трагедию на Дворцовой улице. Вдова Гульд, склонная к болтовне рассказала подробно, как, по ее мнению, было дело. Мистрис Смит вся превратилась в слух. Мы знаем, что мистрисс Гульд (как и Пеперфли) никогда не думала, что Карлтон в самом деле видел на лестнице человека; обе они тогда никоим образом не допускали этого предположения и теперь она отрицала этот факт. Это была лишняя предосторожность, потому что мистрис Смит никогда об этом раньше не слыхала, но, услыхав об этом из уст вдовы Гульд, она была чрезвычайно поражена.
– Боже мой! И этого человека не схватили?
– Некого было хватать, – возразила вдова сердито. – Я с тех пор терпеть не могу Карлтона, признаюсь. Знаете ли, сударыня, что эти факты, всем нам испортили немало крови?
Мистрис Смит, не обращая внимания на этот тонкий намек, вдруг встала.
– Вот та нить, которой мне не доставало, теперь она нашлась! – Воскликнула она. – Мне было так странно, что его не было там, так странно! Это было для меня непонятнее всего.
– Что вы хотите этим сказать? – В нетерпении спросила маленькая вдова, упорно глядя на нее.
– Я говорю о ее муже. Человек, спрятавшийся на лестнице, был очевидно, ее муж!
– Кто, мистер Крав?
– Конечно! Это он ее убил. Я в этом так же уверена, как, если бы я сама видела это. Как же эта толстая Пеперфли не говорила мне об этом?
– Матушка Пеперфли этому не верит, – сказала мистрис Гульд. – Она, как и я, убеждена, что на лестнице никого не было.
– Но ведь вы могли сказать мне это, – обратилась она к Юдио. – Это проливает на дело больше света чем, все остальное.
– Мне некогда было сказать вам что-нибудь, – ответила Юдио, которая по своему обыкновению молча слушала разговор обеих женщин, – я менее других верю этому обстоятельству.
– Чему вы не верите?
– Что на лестнице был спрятан человек.
– Но… В таком случае я ничего не понимаю, – закричала мистрис Смит, – разве Карлтон не видел кого-нибудь?
– Ему так в ту минуту казалось, но он потом рассудил, что это ему могло показаться, вследствие игры лунного света.
– А разве не было никаких розысков?
– О! Боже мой, да! – Сказала Юдио. – Полиция долго искала этого человека, но так и не могла найти его.
– И все пришли к заключению, – а так думал тогда всякий здравомыслящий человек, – что на лестнице никакого человека никогда и не было, – сказала многозначительно маленькая вдова.
– А я могу поспорить с вами о противном, – возразила мистрис Смит с уверенностью в голосе, что это был именно муж мистрис Крав. Я в этом слишком уверена.
– Вы в это уверены? – Воскликнули обе женщины в одно время.
– Да, я знаю, что муж мистрис Крав был в Венок-Сюде.
– А где он теперь? – Спросила вдова.
– О, где? – Возразила мистрис Смит, – да я о нем с тех пор ничего не слыхала; я и приехала сюда, чтобы узнать что-нибудь о нем… и о ней.
– Это мне и сказала мистрис Пеперфли. Но я знаю, что я бы сделала на вашем месте, – прибавила вдова. – Сейчас после моего приезда, я бы объявила, полиции все, что я знаю об этом деле и заставила бы ее начать опять расследовать дело. Вам понятно, что в то время никто не интересовался этой бедной дамой и полиция была очень вяла в своих поисках; так, по крайней мере, думает большинство. Я же могу только сказать, что, если бы в самом деле муж мистрис Крав находился у меня на лестнице, то он мог пробраться туда только через трубу гостиной, а через дверь он не входил.
– Отправиться в полицию и теперь не поздно, ответила мистрис Смит, – я же предпочла не говорить ничего и спокойно продолжать свое дело. Исключая одного или двух человек, никто не знал, кто я. Юдио была одна из них; она помнит меня.
– А второй была матушка Пеперфли, – заметила вдова.
– Нет, – сказала мистрис Смит, она меня сначала не Узнала. – Мне кажется, что мистер Карлтон догадывается, кто я.
Юдио подняла глаза.
– Почему вы так думаете?
– Потому, что он не перестает расспрашивать меня: кто я, что я тут делаю, и т. п. Я уверена, что он бы продолжал меня расспрашивать и до сих пор, если бы я его не остановила. Однажды я застала его у себя в ту минуту, когда он копался в моих ящиках. Он хотя говорил, что ищет тряпки для перевязки больной ноги ребенка, но я убеждена, что он искал что-нибудь, что могло бы указать ему, кто я.
– Скажите, пожалуйста! Но ведь он встретил вас на станции Большой Венок, он сказал это в своих показаниях по этому делу.
– Разве это был он? – Продолжала мистрис Смит, стараясь припомнить это давно забытое обстоятельство. – Я не узнала его; впрочем здесь нет ничего удивительного, потому, что на станции было почти совершенно темно, я это помню. Быть может, у него глаза проницательнее моих. Как бы то ни было, а он знает кто я, иначе, он бы так не расспрашивал меня.
– Интерес с его стороны очень понятен, – заметила вдова, – он как и все мы, желает, чтобы это дело стало наконец ясным для всех.
– Конечно, – сказала мистрис Смит. – Раз или два я даже хотела говорить с ним об этом, но потом решила, что лучше… я решила, что лучше подождать.
Она была в каком-то забытье, произнося эти слова. Юдио встала, чтобы идти. Она не могла оставаться дольше, наконец, она не хотела говорить об этом деле с мистрис Смит при посторонних.
– Скажите, пожалуйста, сколько времени жил этот несчастный ребенок? Пеперфли сказала мне, что он умер.
– Недолго, – ответила мистрис Смит. – Я бы хотела, чтобы вы остались еще немного Юдио.
– Я была бы очень рада, – сказала Юдио, – но это невозможно. Хотя я ничего не могу сделать для леди Люси, (бедное дитя) однако мне все-таки необходимо быть дома.
– Говорят, Юдио, что леди Лора, – ах, Боже мой, кто это такой?
Это восклицание вдовы Гульд, вызвало появление на улице маленькой повозки, в которой сидели булочник и матушка Пеперфли.