После этого минутного удивления и замешательства, Карлтон вернул к себе прежнее спокойствие.
– Я протестую! – Воскликнул он. – Я не знаю этого письма! Это не мое письмо.
– Его нашли у вас, в запертом сундуке, в погребе, – сказал председатель.
– Его не могли найти там, – с уверенностью возразил Карлтон. – Я отрицаю это самым решительным образом. Я заявляю, что никогда не имел подобного письма. Против меня существует видно какой-то заговор.
– Итак, вы этого письма не признаете, мистер Карлтон? – Спросил председатель, обращаясь еще с некоторым уважением к обвиняемому.
– Как я могу признать вещь, не принадлежащую мне.
– Во всяком случае вы уже раз видели часть этого письма. Вы помните, вероятно, письмо мистрис Крав, которое было прочтено на суде? Мы из этого заключаем, что мистрис Крав, не окончив первого письма, начала другое; оба письма совершенно тождественны.
– Разве они тождественны? – Спросил Карлтон, – я этого не помню. Это было так давно! А кому было оно адресовано?
– Разве вы не видите, что оно написано вам?
– Я вижу свою фамилию на конверте. Но отказываюсь понимать, как оно очутилось у меня и что все это значит. Наконец, в этом письме говорят обо мне в третьем лицо и оно, кажется написано мужу этой дамы, а не мне, ее доктору.
– Самым верным предположением будет то, что это письмо написано вам, как мужу, хотя это предположение еще не оправдано.
– Нет, – сказал с расстановкой Билитиер, – это в самом деле еще не доказано! Напротив! Нам не помешает разобрать это страшное обвинение во всех мельчайших его подробностях. Мы постараемся опровергнуть его от начала до конца. Мы докажем, что это обвинение основывается только на каком-то странном недоразумении. Никогда обвинение более неправдоподобное не было еще возведено на доктора. Какой мотив мог руководить Карлтоном для того, чтобы он с преднамеренной целью убил женщину, совершенно ему незнакомую? Он…
– Если свидание, в таком виде, как его описывала свидетельница Юдио, действительно имело место, то они не были чужие друг для друга, мистер Билитиер.
– Совершенно верно. Но я не могу думать, что вы более верите показаниям этой молодой служанки, чем показаниям мистера Карлтона. Я повторяю, что у нас нет никакого доказательства того, что мистер Карлтон раньше был знаком с мистрис Крав. Даже больше: есть много вероятностей против этого предположения, а без этого доказательства нет возможности поддерживать обвинение против мистера Карлтона. Сама мистрис Крав говорила о нем, как о чужом человеке.
Красноречию защитника суждено было прерваться на самом интересном месте. Сильный шум у входа в зал суда заставил его обернуться.
– Что за шум? – Спросил председатель, раздосадованный не менее адвоката, обратившись к г-ну Дрону.
– Прислан один очень важный документ.
Важный документ! Суд, общество, обвиняемый все устремили свои взоры туда, откуда шел шум. Все, что можно было различить в замешательстве, это появление Пеперфли, явившейся поздно и еле державшейся на ногах. Полисмены, зная, что ее показания имеют большое значение, старались проложить ей дорогу в толпе, но безуспешно. Женщине объема Пеперфли немыслимо было пробраться в такой толпе.
Обессиленная, покрытая потом, толкаемая со всех сторон, опа решилась защитить себя от окруживших ее людей насколько ей позволяли силы, скованные натиском толпы.
Это движение, однако, привело к совершенно другому результату. Оно помогло проскользнуть в зал и продвинуться вперед высокому, молодому человеку, который, изгибаясь и извиваясь во все стороны, как змея, добрался до председателя.
Он-то и принес веский документ, который поднял такой шум. После краткого разговора с мистером Дроном он вынул из кармана завернутую бумагу, которую г-н Дрон, тщательно осмотрев, передал председателю.
Это была копия свадебного договора, освященного в Лондоне в старой церкви св. Панкратия в начале июля 1847 года между Луи Карлтоном и Клариссой Бошан.
Глава XXX
Копия удостоверения о браке, заключенном в старой церкви св. Панкратия в начале июля 1847 года между Луи Карлтоном и Клариссой Бошан!
Судьи внимательно рассматривали документ и передавали его друг другу.
Итак, это была правда! В руках у них находилось удостоверение о браке доктора с несчастной женщиной, которую он будто бы совсем не знал. А теперь не было никакого сомнения в том, что он и убил ее!
Все устремили свои взоры на Карлтона.
Что за внезапное изменение лица, обычно такого бесстрастного! Это был уже не прежний Карлтон. Он вдруг понял, что все потеряно, что бесполезно делать какой-нибудь шаг, чтобы избегнуть ожидавшей его участи или уклониться от тех ужасающих фактов, которые один за другим поражают его.
Оправившись, однако, от первого удара, этот несокрушимый человек опять овладел собою. Он встал – спокойный, холодный, решив не уступать, продолжать борьбу до конца.
Его глаза опустились, встретив взор Фредерика Грея. Карлтон вспомнил то самое обвинение, которое этот молодой человек бросил ему когда-то в лицо.
Человек, привезший копию, под присягой показал, что его зовут Джем Шестертон, что он. служит у присяжного поверенного г-на Фриара в Бедфорде-Ро.
По получении телеграммы, пришедшей накануне от мистера Дрона, он сейчас же отправился в старую церковь св. Панкратия для получения необходимых сведений и нашел в списках запись о браке, копию которой он представил суду.
– Вы можете присягнуть в том, что копия эта верная?
– Спросил председатель.
– Совершенно верная, – ответил свидетель, – она верна от слова до слова. Клерк, который списал и проверил ее, говорит, что он сам присутствовал при венчании и хорошо помнит обоих супругов. Он тогда понял, что этот брак будет храниться в тайне и интересовался молодыми. Молодая…
– Почему, скажите мне, было у него такое подозрение?
– Прервал его Билитиер.
– Я сам задал ему этот же вопрос, – сказал свидетель, – он мне ответил, что молодые приехали в церковь одни, молодая была одета буднично. Он не мог оторвать от нее глаз, – сказал он, – так она была прекрасна.
Защитник Билитиер встал. Он собирался отрицать тот факт, что Луи Карлтон, присутствующий на суде, тот же Карлтон, который венчался в церкви св. Панкратия.
Но председатель предупредил его. «Садитесь», – сказал он.
Председатель стал громко читать копию удостоверения, обратившись к Карлтону, сказал: «Обвиняемый, (в первый раз он назвал так Карлтона), что вы можете сказать в свою защиту?».
– Ничего, – ответил Карлтон. – Если против меня дают показания, о которых я не имею ни малейшего понятия, как же я могу опровергнуть их?
– Вы не намерены, я думаю, отрицать факт вашего брака, который подтверждает эта копия. Разве вы еще продолжаете отрицать, что эта несчастная женщина была вашей женой?
Последовало молчание. Возможно, что в уме Карлтона блеснул луч надежды; во всяком случае он не мог более настаивать на отрицании факта своего брака, вспомнив, что многие служащие при церкви св. Панкратия еще живы и могут узнать его.
– Если она и была моей женой, то этим еще не доказано, что я отравил ее, – сказал он, с трудом произнося каждое слово.
Страшный шум поднялся вдруг в зале. Общественное мнение угрожающим образом поднялось против Карлтона. Толпа неумолима в своем первом движении, а дело доктора было проиграно!
– Призываю к порядку! – кричал председатель. – Обвиняемый, – прибавил он, когда шум немного улегся, – если память не изменяет мне, вы под присягой показали, что вам не знакомы ни письма, ни его почерк. Что вы теперь скажете?
Что оставалось ему сказать при таких неоспоримых доказательствах его преступности? Вопреки усилиям своим, он был совершенно надломлен.
И все же даже в этот момент появление письма интересовало его более всего, до того это было для него непонятно.
– Я не понимаю, о чем вы меня спрашиваете. Я смотрю на себя, как на жертву какого-то заговора; пора разъяснить, разоблачить его.
Вот и все, что он мог произнести.
Защитник Карлтона, г-н Билитиер, усердие которого росло с увеличением опасности для его клиента, приложил отчаянные усилия, чтобы доказать противоречие в свидетельских показаниях. Это было напрасно.
С появлением копии все дело вдруг стало ясно для всех и благосклонный, почтительный тон с которым судьи сначала обращались к Карлтону, обратился в строгий, официальный; у публики – не оставалось никакого сомнения в результате дела.
Допрос продолжался так долго, что зажгли свечи. Зала суда в Венок-Сюде не освещалась еще ни газом, ни лампами, а в случае необходимости прибегали к помощи свечей.
Внесли четыре свечи: поверенный мистеру Дрона поставил одну из них на свой стол, другую взял в руки сторож, а две остальные поместили на председательский стол.
В этом полумраке зала представляла странный вид; точно в тумане выделялась масса голов, устремившая свои взоры в одну точку, лихорадочное волнение принимавших участие в дебатах, высокомерная поза адвоката и спокойное лицо Карлтона.
В этот вечер невозможно было дольше продолжать допрос и дело решили отложить до завтра.
Но всем, не исключая и защитника Карлтона было понятно, что до следующего заседания он будет отведен в городскую тюрьму как убийца Клариссы Бошан, иначе Клариссы Бошан – Карлтон.
– Дело отлагается; суд соберется на следующий день в десять часов, – громко заявил председатель.
– Я надеюсь, что суд согласится отпустить Карлтона на поруки, – смело спросил Билитиер.
– На поруки! – Вскричал председатель, как бы удивившись такой просьбе при данных обстоятельствах. – На поруки! – Повторил он, – ни за что, даже если бы об этом просил весь город!
Но трудно было предположить, чтобы весь город намеревался обратиться к суду с подобной просьбой.
– Дайте удалиться толпе; подождите здесь, пока все уйдут, – прошептал Билитиер на ухо Карлтону.
Зала, наконец, опустела. Публика, свидетели, адвокаты собрались на улице группами, чтобы потолковать о необыкновенных новостях этого дня, а обстоятельства эти были до того необычайны, что большая часть публики находилась как будто под впечатлением сна.