[349]. Париж охватила паника. Министр внутренних дел отправил в Ним послание с суровой нахлобучкой префекту этого города, тот, в свою очередь, потребовал от королевского прокурора в Тарасконе незамедлительного сообщения о мерах, принятых им в связи с этим ужасным событием. Прокурор, переправившись на другой берег Роны, обследовал место действия, убедился в лживости сообщения и доложил префекту, что корсары не только не дерзали похищать бокерских девственниц, но и вообще вряд ли оные там наличествуют… Префект поспешил успокоить парижское начальство, которое так опрометчиво приняло на веру новости, напечатанные в газете «Семафор».
Стоит послушать, как в Мери рассказывают о дуэли Маскреди и Буффи, двух знаменитых итальянских ученых, чьи имена значатся нынче во всех биографических словарях, при том что носителей этих имен никогда не существовало на белом свете, а также о сиротке Жулии, история которой несколько месяцев назад свела с ума парижан и всполошила весь мир!
Целая южная провинция была сообщницей своей любимой газеты, придумавшей эту небывалую hoax[350]. Марсельцы, живущие в Париже, сговорились между собой морочить нам ею головы, прочие засыпали письмами, дабы еще усилить общее волнение.
Широко известно, что имевший место в Марселе конгресс ученых пришел к выводу, будто Жулиа говорит на языке, до тех пор никому не ведомом.
Но тут Парижу удалось взять реванш: «Вы утверждаете, что Жулиа говорит на языке, марсельцам не ведомом? Но, быть может, она говорит всего-навсего по-французски?»
Таков был ответ парижан фокеянам.
«Семафор» от реплики воздержался.
Вместе с тем, пусть утке и случается увидеть свет в провинции, согласитесь, что существовать она может только в Париже; оттуда она пускается в путь, туда и возвращается, облетев весь мир и приняв новое обличие. Но вот что удивительно: утка, этот плод соития парадокса с фантазией, рано или поздно обретает реальность! Шиллер писал, что бог, зная, как мечтает Колумб открыть Америку, извлек из водной пучины эту новую землю, дабы мечта гения не оказалась пустой выдумкой[351]! Однако оставим в покое гениев и просто скажем: человек выдумывает лишь то, что уже совершилось или со временем совершится.
Газета изобрела девочку, чьи глаза окружала надпись: «Наполеон, император». И что же, три года спустя малышка с такой надписью разгуливала по парижскому бульвару, мы все ее видели.
Каспар Хаузер и разбойник Шюбри оделись плотью в силу того, что были придуманы. Древние поэты вымыслили дракона: г-н Броньяр нашел его остов при раскопках на Монмартре и назвал птеродактилем. Почти все верили в существование некоего сказочного дельфина: итальянские натуралисты недавно обнаружили неповрежденный скелет этого животного в одном из ущелий Апеннинских гор. Большинство считает древнюю сирену басней, но мало кому известно, что три сирены хранятся под стеклянным колпаком в Гаагском королевском музее, их номер — 449, и выловлены они были голландскими моряками в Яванском море.
Дайте срок, и вы убедитесь, что, когда с помощью инструментов Мюло люди проникнут в глубины земли, они обнаружат там планету Назор, озаренную подземным солнцем, — эта великолепная утка вылетела в XVI веке из книги Никола Климиуса, озаглавленной «Ufer subterraneum»[352].
Что ж, планета Назор, несомненно, существует: это, должно быть, просто-напросто преисподняя… Но Фламмеш в данном вопросе осведомленнее, чем мы!
Эту утку можно назвать превосходной: превзойти ее невозможно.
Истина и парадокс
Опубликовано в «L'Artiste» 2 июня 1844 г. Перевод дается в извлечениях. Нерваль опирается на двухвековую традицию афористического жанра во Франции, начатую знаменитыми «Максимами» Ларошфуко (1665) и продолженную в XVIII в. Вовенаргом и Шамфором. Некоторые из его афоризмов перекликаются с афоризмами этих авторов, другие обобщают социальный и нравственный опыт послереволюционной эпохи.
Истинно философским духом проникнуты те люди, которые более других сетуют на неблагодарность, потому что добро они творят не ради самого добра или ради угождения богу, но рассматривают как нечто ссуженное ими в долг и подлежащее возврату, да еще преувеличивают при этом его ценность.
* * *
Я убежден, что на свете не было бы любовных измен, если бы мы сами всегда были неизменны; но каждый из любящих меняется, притом на свой лад, его привычки, нрав, даже облик уже не те, какими были когда-то: так может ли он быть верен прежним своим привязанностям?
* * *
Я не прошу у бога, чтобы он изменил ход событий, нет, я прошу, чтобы он помог мне меняться в согласии с этими событиями и не отнимал способности творить собственную мою вселенную, управлять извечной моей мечтой, а не быть у нее на поводу. Правда, будь оно так, я сам стал бы богом.
* * *
Не позволяйте вашим чувствам вступать в схватку с корыстью: их утонченность так тонка! Это все равно что сталкивать чугунный котел с мыльным пузырем.
* * *
Наш мир и вправду трущоба, злачное место, и мне становится совестно при одной мысли, что бог видит меня в нем.
* * *
Христос, чьим девизом было слово «равенство», избирал своих апостолов не из числа наделенных властью, или богатством, или силой; он предпочитал им даже нищих духом, просветляя этих людей одним своим дыханием и тем самым доказывая, что разум лишь потому главенствует в мире, что он как бы ниспослан небом.
* * *
В наши дни Христа засадили бы в сумасшедший дом, Муция Сцеволу отправили бы на гильотину, а Брута[353] — на каторжные работы.
* * *
Ничто не сравнится по глубокой своей торжественности с обрядом погребения, но поглядите, как все больше и больше мельчают люди в сравнении с тем великим, что именуется смертью.
* * *
Постоянное, навязчивое соприкосновенно с ограниченными умами изнуряет даже самые закаленные души. А впрочем, не сгорают ли они в своем собственном, обращенном на них же самих огне, подобно тем машинам, которые воспламеняются, если им нечего перемалывать?
* * *
Иные люди не совершают проступков лишь потому, что боятся правосудия, большинство — по слабости характера, кое-кто — из расчета.
* * *
Что вы именуете светом? Сотню людей, с вами знакомых, круг, в котором вы постоянно вращаетесь; но таких кругов миллионы, и стоит вам оказаться за пределами вашего собственного, как вы словно бы вообще перестаете существовать.
* * *
Эгоизм — вот оно, последнее слово свободы.
* * *
Прямо противоположные явления имеют порою одинаковые следствия: ощущение от очень горячего такое же, как и от очень холодного.
* * *
Кому ведомо, какие бездны уже таятся в сердце двадцатилетней женщины? Сколько страстей безмолвно жило в нем, а потом умерло или уснуло? Сколько непостижимых причуд? Полурасцветших желаний, почти созревших измен, недобрых мыслей, которые шевелятся, точно клубок змей? «Вероломна, как волна!» О да, волна легкая и золотистая, волна синяя и непроницаемая, укрывающая бессчетное множество подводных рифов, уродливых рыб, затонувших кораблей.
* * *
Если подсчитать, сколько времени порядочная женщина тратит на балы, прихорашивание, улыбки, болтовню, вальсы, поцелуи и тайные помыслы, невольно задумаешься, кому она больше принадлежит — мужу или всем прочим?
* * *
Куда легче поддерживать закон и порядок в обществе, сплошь состоящем из негодяев, нежели в обществе людей вполне добродетельных; чем низменнее с ходом времени становится человечество, тем строже оно блюдет порядок. Ботани-бей — вот образец цивилизации.
* * *
Привилегии были разбиты вдребезги, но все осколки остались при нас. Дворянским грамотам наследовали патенты, праву — свершившийся факт, громким именам — звонкая монета.
* * *
Взгляните на кипящий металл; он плавится сразу и весь целиком; минуту назад это было твердое тело, минута прошла — и он превратился в текущий поток.
* * *
Кому же не ясно, что стоит положить деньги в основу общества, власти и почестей, сделать их мерилом чести и добродетели, как они подменят собою и честь, и добродетель. Золото воплотит в себе духовные достоинства, как уже воплощает материальный достаток: вы будете носить в кармане свидетельство о ваших добродетелях, благих делах, заслугах, как нынче носите купчую крепость на землю или дом.
* * *
Философия, твой пламень, как пламень Мильтоновой геенны, только на то и годен, чтобы в его сверкании стал зрим непроглядный мрак!
* * *
Стоит человеку измерить великое — и он уже готов счесть его малостью, уразуметь возвышенное — и он уже готов его высмеять; вот только бесконечность невозможно измерить, и бог превыше человеческого разумения.
* * *
Нынче глупцы изрядно умны, хотя глупости у них не убавилось, невежды изрядно образованны, хотя невежества у них хоть отбавляй. А дело в том, что ум не может одарить талантом, равно как образованность — тонкостью души.
* * *
Причины, относящиеся к миру материальному, всего лишь следствия; человеку недоступно познание истинных причин.
* * *
Бог творит одушевленные существа подобно тому, как наш мозг творит мысли; если мысль родилась на свет, нам не дано ее уничтожить. Души — это мысли бога.