– Вообще не читаю…
– Понимаю. Она по-русски плохо знала, журналов наших не читала, – усмехаясь, процитировал мужчина.
Тут Лиза обиделась и мрачно произнесла:
– По-русски я очень даже хорошо знаю, и Пушкина я читала. А журналы и газеты не читаю, потому что неинтересно и времени нет!
– Ну и правильно делаешь. – Рэм Григорьевич впервые за все время общения глянул на нее с одобрением. – К сожалению, моя так называемая дочь постоянно мелькает там в качестве героини очередного скандала. Думаю, тебе не стоит о ней беспокоиться. В том смысле, что вы едва ли подружитесь. Хотя… ее дальнейшая судьба во многом зависит от тебя.
– Как… почему от меня?! – испугалась Лиза.
Мужчина начал прогуливаться по кабинету. Вся его фигура выражала раздражение, словно меньше всего на свете ему хотелось объяснять ей столь очевидные вещи.
– Скажу тебе сразу, Лиза, – я не чадолюбив. Иметь ребенка – решение моей жены. Человек я ответственный и о своем ребенке заботился, насколько было возможно. К сожалению, мне не дано было испытать отцовского удовлетворения и гордости за свое чадо. Теперь у меня, как ни странно звучит, появилась возможность выбора между своим настоящим ребенком и тем, которого я растил и воспитывал. Моя жена пока ни о чем не знает. И мне хотелось бы понять, не получим ли мы с твоим возвращением в семью еще один клубок проблем. Я намерен приглядеться к тебе и понять, стоит ли вообще что-нибудь менять. Первичные сведения о тебе не разочаровали меня. Ты хорошая девочка, честно трудишься…
– Так это вы за мной следили?! – дернулась Лиза.
– Заметила? – усмехнулся мужчина. – Ну, это же просто мои ребята, а не наружники, не профессионалы. Прежде чем пригласить тебя в этот офис, я должен был хотя бы убедиться, что ты не наркоманка, не водишь знакомства с какими-нибудь бандитами.
Лиза скрипнула зубами. Значит, за все мучения последних дней она должна благодарить вот этого господина. Хотя, будем справедливы, лучше он, чем Генка.
– Сейчас я на время тебя оставлю, – весомо, словно гвозди вколачивал, вновь заговорил Рэм Григорьевич. – А ты посиди и подумай. Очень хорошо подумай, как никогда в жизни не думала. Согласна ли оставить в прошлом свою прежнюю жизнь? Потому что в новой жизни не будет места твоим нынешним друзьям, подружкам, твоим так называемым родителям. Впрочем, о последних я могу позаботиться, определить их в соответствующую клинику. Но это все, пойми, если они когда-нибудь выйдут оттуда, я не собираюсь сидеть с ними за одним столом и разговаривать за жизнь! Ты понимаешь, о чем я говорю?
– Понимаю, – пробормотала девушка. И сама задала вопрос: – Но как же все-таки ваша дочь? Может быть, ваша жена и не захочет меня принять?
– Не думаю, что эти вопросы должны тебя интересовать! – отрезал Рэм Григорьевич. – Для жены у меня есть документы и факты. Не думаю, что она останется к этим фактам равнодушна. То, что она сохранит привязанность к девочке, которую мы столько лет растили, – что ж, это вполне естественно. Я и сам не собираюсь бросать ее на произвол судьбы. А моя жена – женщина обеспеченная и может позволить себе столько дочерей, сколько ее душе угодно. Так что закроем этот вопрос. Начинай думать.
И мужчина вышел из кабинета. Лиза, оставшись в одиночестве, зажмурила глаза, чтобы не отвлекаться на интерьер, и честно принялась думать.
Рэм и Надя, 1992 год
Первый день весны был и днем рождения Рэма. Мужу исполнялось двадцать пять лет, получалось, юбилей. Надя решила под этим предлогом сбежать с последней пары. Тем более что день все равно был какой-то расслабленный, нерабочий. Никто не слушал преподавателей, все шептались о своем, перебрасывались записками. Солнце жарило, как летом. Надя обычно сидела у окна, но сегодня от разогретого крашеного дерева шел неприятный дух, и ее слегка подташнивало.
Подарок мужу – роскошная рубашка, привезенная подругой из-за границы, – был давно готов и тщательно упакован. Продукты куплены, шампанское припасено, и салаты с вечера нарезаны, только не заправлены. Надя привыкла к важным датам готовиться обстоятельно и заранее. И, оказавшись на свободе, отправилась бесцельно бродить по парку.
Ей необходимо было до вечера найти ответ на вопрос: говорить ли Рэму, что она ждет ребенка? То есть говорить об этом, безусловно, стоило, факт уже совершился, и изменить что-либо не получится. Ее мучило другое: можно ли превратить это событие в еще один подарок (что было бы очень кстати), или сказать потом, отдельно от дня рождения, например в субботу. Ведь произошло все как-то слишком спонтанно, неожиданно даже для нее, а уж для мужа – и подавно. Рэм с самого начала твердил, что им не стоит торопиться с детьми. Предупреждал, что несколько лет придется жить по принципу: то пусто, то густо. И она еще студентка… Потом появится стабильность, и можно будет задуматься о потомстве. Надя не спорила, хотя в глубине души считала, что у них и так все устроилось замечательно. Главное, есть квартира, в которой они с мужем – полноправные хозяева. А сколько ее приятельниц живут с родителями, своими или мужниными, теснятся в одной комнате, и ничего, рожают еще и по нескольку детей.
Но у Рэма совсем другие планы на их жизнь. Обрадуется ли он вести о ребенке? А что, если сначала огорчится, растеряется, а ей потом будет трудно простить мужу даже мгновенное сомнение? Праздник будет испорчен. Нет, лучше переждать. Но вдруг упрекнет потом: «Почему молчала?»
Измучившись, так ничего и не решив, Надя вдруг сообразила, что ей давно следует быть дома. Вдруг Рэм по случаю дня рождения вернется пораньше? Она бегом бросилась в сторону дома. Но, слава богу, квартира пустовала. Она успела отдышаться, заправить салаты, застелить их с мужем любимый круглый стол веселенькой клеенкой поверх бархатной красной скатерти. Скатерть была подарком на свадьбу от мужниных южных родственников, и при каждом прикосновении смешно шуршала нанизанными на бахрому ракушками. Этот звук казался Наде музыкой ее семейного счастья. Она вставила в магнитофон кассету с песнями Аманды Лир, которую муж готов был слушать часами. И стала ждать.
Через час ожиданий ее уже потряхивало от переживаний и обиды. Разве муж не понимает, что в такой важный день стоило бы поторопиться? Почему хотя бы не позвонит? Правда, зная Рэма, легко предположить, что он попросту забыл про свой праздник.
Муж позвонил около восьми, когда она уже готовилась разрыдаться. Голос показался Наде странным: то ли муж был непривычно весел, то ли взволнован, но пытался это скрыть. Спросил слегка придушенно:
– Ты меня еще ждешь?
– Да, – отчеканила Надя, давая понять, что нельзя даже шутить на такие темы.
– Я буду через пятнадцать минут, – сказал Рэм. – Слушай, извини, Наденька, тут со мной еще товарищи напросились. У нас найдется чем их угостить?
– Конечно. – Надя огорчилась немного, но виду не подала. Конечно, ей хотелось этим вечером быть с мужем только вдвоем. С другой стороны, эти неизвестные «товарищи» увидят, какая она хорошая хозяйка, и Рэму будет приятно. Она бросилась греть мясо и варить картошку.
Они действительно пришли через четверть часа. Но, стоило Наде глянуть на «товарищей», стало ясно, что перед этими людьми ей совсем не хочется изображать хорошую хозяйку. Вся троица категорически ей не понравилась. Двое вообще выглядели подозрительно: пустые равнодушные лица, до неприличия накачанные руки и шеи, одеты небрежно. Они даже обувь не догадались снять, хотя Надя подготовила и рядком расставила в прихожей тапочки. Так в кроссовках и потопали в комнату.
Третий человек был по возрасту гораздо старше всех присутствующих, почти старик. Пухлый дядька в костюме дорогом, но слишком плотном для весны, и на Надю сразу пахнуло тяжелым потом, смешанным со сладковатым парфюмом. Обувь он, впрочем, переодел, и даже поцеловал хозяйке руку. Но это не доставило Наде удовольствия. Касаясь жирными губами ее кожи, он так и впился ей в лицо широко расставленными, очень выпуклыми глазками. Смотрел так, будто их связывала какая-то позорная тайна. Надя почувствовала, что краснеет, – и окончательно разозлилась.
«Если я из-за этих гостей бухнусь в обморок, не надо будет думать, как сообщить о беременности Рэму», – почему-то подумала она.
Надя не запомнила, как Рэм представил гостей. Да она и не собиралась с ними общаться. Время позднее, есть надежда, что гости заглянули на пару минут, пропустить по стаканчику. Едва ли Рэма связывает с ними большая дружба, наверное, знакомые по бизнесу, случайно подсевшие на хвост. Надя решила дождаться, когда гости уйдут, и только после этого поздравить мужа по-настоящему. А пока заниматься столом и не участвовать в беседе.
Впрочем, беседы никакой и не было. Двое молчали как партизаны. Жирный дядька поднял тост за хозяина дома, потом стал расспрашивать Надю о квартире, снимают или осталась от родителей. Надя отвечала, почти не разжимая губ, и сразу ушла на кухню, чтобы не подбрасывать в разговор дровишек. К тому же она совсем забыла заварить чай. Они с мужем чай почти не пили, варили кофе, но гости могли попросить чаю, тем более что к спиртному все трое отнеслись без энтузиазма.
Надя отыскала на полке заварочный чайник и даже покраснела слегка, обнаружив в нем пушистую зеленую плесень. Хорошо еще, чайник не попался на глаза Рэму. Она поспешно плеснула в него кипяток и вышла в коридорчик перед кухней, собираясь спустить все это безобразие в унитаз. И замерла в нерешительности, потому что в темноте прихожей звучали голоса.
– Нет, мы так не договаривались, Серый, – полушепотом говорил муж. – Поедем туда все вместе.
– Рэм, оставь, зачем тащиться целым кортежем, поезжай сам, – возражал гость, судя по голосу, пожилой. Надя удивилась, что муж обращается к нему слишком фамильярно. Серый – так у них в школе называли всех Сергеев.
– Нет, не пойдет. Договор был другой, – повторил муж.
– Да брось, Рэм, ты что, боишься, что ли? – наседал дядька. – Вот если бы я с тобой поехал, а этих архаровцев здесь оставил, тогда я еще понимаю. А со мной все будет чики-чики. Так что давай, Рэмик, поторапливайся, уже ночь на дворе.