За противоположным концом длинного стола сидела виновница «торжества» с широко распахнутыми глазами. Застегнутый на пуговицы пиджак темно-синего цвета сидел на ней заметно нескладно, словно она одолжила его у приятельницы. От аспирантки исходили панические вибрации, которые из всех присутствующих, вероятно, могла уловить одна лишь Конни, ведь ее воспоминания об аттестационной комиссии были еще довольно свежи. Молоденькую кудрявую девушку звали Эсперанса Молина. Для знакомых – просто Зази. Она только что пережила четыре самых длинных часа за всю жизнь. Месяцы зубрежки стоили ей трех килограммов. Сейчас ее состояние напоминало контузию, и она мечтала лишь о том, чтобы поскорее выскочить из аудитории. Зази крепко сжимала ладони, скрестив большие пальцы, словно в молитве. Она умоляюще взглянула на Конни: «Пожалуйста, сделайте что-нибудь, чтобы это скорее закончилось».
– Пожалуй, я не откажусь, – вызвалась Конни.
Джанин лучезарно улыбнулась.
– Профессор Гудвин? Конечно. Прошу вас.
– Мисс Молина…
Конни опустила локти на стол и многозначительно глянула на девушку. А точнее, совсем еще девочку. С каждым годом выпускники аспирантуры казались Конни все моложе и моложе.
– Будете ли вы так любезны изложить для комиссии краткую, но содержательную историю магии в Северной Америке?
На наручных часах Конни тикала секундная стрелка. Тикала так долго, что Конни обратила на нее внимание. Она никогда не играла в теннис, но воображала свой вопрос высоко подброшенным мячом, который Зази должна была с легкостью отбить, что послужило бы блестящей кульминацией ее квалификационного экзамена. Этот вопрос был подарком судьбы, но аспирантка вытаращила глаза так, что Конни практически видела белки вокруг ее зрачков. Что происходит? Может Зази роется в картотеке памяти? Выдвигает ящик за ящиком, но ничего не находит? Хоть и навряд ли она использует картотеку в жизни. Никто из нынешних аспирантов этим не занимается. Что делать, если Зази так и не ответит? Нужно подбросить ей спасательный круг. Дать какую-то подсказку.
Конни окинула взглядом профессоров, прикидывая, как они отреагируют на жест помощи и как это может отразиться на судьбе Зази. Джанин, вероятно, закроет глаза. Может быть. Что насчет Гарольда? Уж ему точно нет никакого дела до происходящего. Правда, старику может взбрести в голову создать студентке проблему просто потому, что это в его власти. В таком случае Конни окажется бессильна. К сожалению, многие профессора находят большее удовольствие в демонстрации собственного могущества, нежели в успехе подопечных. Размышляя об этом, Конни глядела прямо на Гарольда, но тот, конечно же, ничего не заметил. Ну а Маркус? Его напряженные губы сжались в тоненькую линию. Проклятье. Он точно не оставит Зази в покое. Ни за что.
Эсперанса расправила плечи, вздернула подбородок и, посмотрев на каждого из членов комиссии по очереди, остановила взгляд на Конни.
– Вы имеете в виду Северо-Восток, Юг или Юго-Запад?
Аспирантка Гарвардского университета и специалист в области американской истории, претендуя на звание доктора философии, обязана демонстрировать ошеломляющее мастерство оперирования фактами, деталями и аргументами, а также выдвижения личных гипотез. Аттестационная комиссия состояла из подобранных Зази профессоров и являла собой изящный баланс соперничающих наставнических сторон, влияния, силы и самолюбия. По мнению Конни, с подбором аспирантка справилась на «отлично». В комиссию входили две важные персоны, придерживающиеся различных взглядов, тактик и делящие разные сферы влияния. А также молодой суперзвезда и молодая не совсем суперзвезда, чьи убеждения тоже разнились. Как, совершенно очевидно, и сферы влияния. В отличие от Маркуса Конни никогда не приглашали на новостные каналы. Лишь пару раз просили дать несколько комментариев касательно религии раннего колониального периода американской истории. И слава богу.
Вопрос Конни был стандартным. Таким же «кошмарным», как и все вопросы, что обычно задавала профессор Гудвин на устных экзаменах. Зази следовало всего-то перечислить главные события восемнадцатого и девятнадцатого веков. Разъяснить суть антиномического кризиса отношений политики и религии в европейских колониях. Неужели Зази не может упомянуть о первых образцах керамических сервизов Джозайи Веджвуда и о том, какое влияние они оказали на историю классовой дифференциации в Америке и на модель потребления?
Ужасно. Просто ужасно. До сих пор Конни казалось, что все идет хорошо. Быть может, не великолепно, но все же вполне неплохо. Профессор Гудвин бросила еще один беглый взгляд на Маркуса.
А может, не так уж и неплохо. Хм…
Зази нуждалась в Конни. И не только сейчас, для удобной подачи. Зази поступила в Гарвард, окончив программу Plan II Honors Техасского университета в Остине, чтобы изучать историю колонизации Америки, но помимо этого питала интерес к синкретическим[6] и народным верованиям Юга и Юго-Запада, в частности худу, вуду и сантерии. Конни всеми силами старалась отговорить Зази от решения посвящать данной теме диссертацию. С таким портфолио девушке сложновато будет подыскать работу. В описаниях к вакансиям на должности университетских преподавателей после «требуется доктор философии» не встречались строчки: «оккультные знания являются преимуществом».
Собираясь в Кембридж, Зази даже не подумала захватить теплую одежду. В первую же зиму, работая над курсовой, она продрогла и купила себе два свитера. А теперь, умудренная опытом, сидела на аттестационном экзамене, несмотря на то что совсем недавно пережила сильнейшее потрясение. Стивен Габсбург, доцент кафедры истории ранней колониальной Америки и научный руководитель Зази, внезапно решил отказаться от должности. Ходили слухи, будто он вообще собрался покинуть университет по окончании семестра, покончить с научной деятельностью и отправиться жить на яхте в Пуэрто-Рико. Весьма разумно.
Молодой и целеустремленный Габсбург приехал в Гарвард в 1994 году на смену научному руководителю Конни, Мэннингу Чилтону, который был вынужден отойти от преподавательской деятельности в связи с внезапным душевным расстройством. Стивен окончил Делавэрский университет и блестяще защитил диссертацию в Коннектикуте. Он был загружен по самые уши лекциями, семинарами и научным руководством, принимал участие в общественной жизни университета и опубликовал три научные статьи, одну из которых напечатал журнал American Quarterly. (Подумать только, American Quarterly!) Написав книгу, заключил контракт с надежным университетским издательством и… ба-бах!
В целом, постыдный уход Стивена никого не удивил. Среди преподавателей исторического факультета Гарварда таких юнцов не числилось аж с 1950-х годов. В Гарвард приглашали «суперзвезд» из равных по статусу учебных заведений. То есть лучших из лучших. И Маркус Хейден – наглядный тому пример. Однако Зази была не в курсе таких тонкостей.
Как-то ноябрьским вечером Конни сидела в своем кабинете Северо-Восточного университета перед стопкой из ста пятидесяти «голубых тетрадей» с ответами на внутрисеместровый тест, посвященный 1580–1860 годам. Прошло уже две недели, а профессор все никак не могла огласить студентам выпускного курса результаты. Конни потягивала уже четвертую кружку с кофе, постукивая карандашом по лбу, как вдруг зазвонил телефон.
Это была Джанин Сильва.
– Она подавлена… – Мягкий тон Джанин напомнил Конни о ее личной потере.
Она тогда только начинала работать над диссертацией, и на выручку пришла именно Джанин. На заднем плане отчетливо слышались всхлипы и рыдания.
– Неужели Стивен не может подождать до ее экзамена? – возмутилась Конни.
Поднялся ветер, и сухие листья на клене задребезжали по окну, как расшатанные зубы.
– Он уже уплыл.
– И его некому подменить? Никого из религиоведения?
Конни потерла лоб и зажала бровь большим и указательным пальцами.
– Я не прошу вас становиться ее научным руководителем, – отметила Джанин.
Подоконный радиатор ожил и заурчал. Джанин не стала добавлять: «Как в свое время поступила ради вас я».
– Лишь третьим рецензентом. Максимум вторым.
– А как насчет Томаса? Он же сейчас читает лекции? Нельзя поручить ему и это?
Томас Резерфорд был диссертантом Конни. Сейчас он работал в Гарварде на ставке постдока. Томас всегда был и оставался долговязым, бледнолицым молодым человеком, отличавшимся особым усердием и тягой к знаниям. Конни периодически виделась с ним во время обеденного перерыва.
– Вы же знаете, это мало поможет ей в последующем трудоустройстве, – возразила Джанин. – Девушке нужны профессорские рекомендации.
– Но… – Конни взяла карандаш и вдавила в него ноготь большого пальца, оставив на дереве серповидный отпечаток.
Она не могла сказать Джанин, что в этом году у нее дел невпроворот. Сейчас ее основной целью являлось заключение постоянного контракта с университетом. У Конни были свои аспиранты, и она занималась кураторством вдвое больше коллеги (конечно же, мужчины) с таким же стажем. Еще предстояло закончить книгу. Ко всему прочему у Конни имелась и личная жизнь (ха-ха). Она не могла позволить себе взять под крыло осиротевшую аспирантку из другого учебного заведения. Это бы ничем не помогло последней, а лишь украло бы драгоценное время.
Всхлипывания на другом конце провода стали громче, и Джанин, прикрыв ладонью трубку, произнесла:
– Возьмите, дорогая.
Вероятно, в этот момент профессор Сильва передала Зази пачку салфеток. Один из первых уроков для начинающего преподавателя: салфетки следует всегда держать под рукой. Они пригодятся, когда грянет череда умирающих бабушек, рушащих карьеры четверок с плюсами и припертых к стенке плагиаторов, ощутивших внезапный приступ раскаяния.
Конни в отчаянии опустила лоб на столешницу и уставилась на свою клетчатую юбку. Чуть выше колена моль проделала в ней крошечную дырочку.