Лиз продолжила изучение артефактов, будто ничего только что и не говорила.
– Ну и каков твой вердикт? – спросила Конни спустя некоторое время.
– Итак, что я могу сказать о сургуче… – ответила Лиз, не поднимая глаз. – Со временем он засох и стал хрупким. И это нам на руку. А вот распаривание вернет ему эластичность. И это нам как раз не нужно.
Она просунула шпатель под восковую печать и принялась деликатно, но настойчиво отрывать ее от бумаги.
– Давай же, – шепотом упрашивала Лиз. Послышался сухой хруст. – Есть!
Лиз таки удалось поддеть печать тоненьким шпателем и отделить ее, не нарушив целостности и даже не порвав бумаги.
– Впечатляет, доктор Дауэрс, – похвалила Конни.
– Спасибо-спасибо. – Лиз отложила инструмент и взялась за два очень тонких пинцета. – Следующий трюк.
Через увеличительное стекло Конни наблюдала, как ее подруга цепляет узелок шпагата пинцетами и осторожно проверяет, можно ли его развязать.
Ничего не вышло.
– Уф… – Лиз поменяла положение пинцетов и попробовала еще раз.
Безрезультатно.
– Разрежь ее, – посоветовала Конни.
– Ты уверена? – спросила Лиз, выгибая бровь.
– Это всего лишь веревка.
– Но это же… – Дауэрс подняла взгляд на подругу.
– Режь.
– Ну, раз ты настаиваешь. – Лиз сменила пинцеты на тонкое лезвие. – Эх, ничего не поделаешь.
За увеличительным стеклом показалось лезвие. Оно опустилось на неподатливую веревку и скользнуло по ней. Нить разделилась надвое.
Конни затаила дыхание.
– Ты понимаешь, – упрекнула Лиз, – что как работнику музея это сейчас причинило мне физическую боль.
– Да знаю я. Ты – настоящий герой.
При помощи пинцетов Лиз полностью сняла веревку вместе с сургучной печатью и убрала в сторону.
– Ну, а теперь самое веселое, – сказала она.
Лиз отложила все инструменты и облаченными в латекс пальцами принялась разворачивать сложенные листы. После длительного пребывания в одном положении, они протестующе стремились в него вернуться, норовя раскрошиться, но все же не делая этого.
– Передай мне пресс, пожалуйста, – попросила Лиз.
Конни передала подруге змеевидный предмет, оказавшийся замшевым носком, наполненным песком. Он был достаточно тяжел, чтобы удержать листы от сворачивания.
Через минуту лист, словно цветочный бутон, раскрылся перед ними. То, что казалось связкой бумаг, оказалось одним листом, сложенным в несколько раз.
Это был длинный пронумерованный список слов со странным заголовком.
– Что за заговор шторма? – спросила Лиз.
– В этом нам и предстоит разобраться. – Конни склонилась над листом, желая скорее его увидеть.
Почерк оказался довольно аккуратным: все буквы легко читались. Должно быть, Темперанс имела какое-то образование. Либо в том была заслуга строгой матери и дома, полного книг.
E L U I
Самый надежный вариант заговора шторма
Применять лишь в случае критической необходимости
С предельной осторожностью
Либо не применять вообще
1 Corallus
3 Узелки
5 Отвар Smallage
7 Волкобой
9 Лапчатка
1 Белена черная
3 Тсуга
5 Мандрагора, лунная гвоздика или хотя бы белладонна
7 Табак
9 Опиум
1 Шафран
3 Листья тополя
5 Pileus naturalis
7 Жир вырытых из могил детей
9 Самый сильный прах
Взять, развязать, сварить и умереть.
Как вытесняет он собою море
Так пусть остолбенеет в небесах
И согласно высшей воле
Неведом будет нам сей крах
Внизу была еще одна водянистая строка, которую Конни не смогла разобрать.
– Что это за нелепая чертовщина? – изумилась Лиз.
Увиденное поразило Конни до глубины души. Ей стало страшно. Страшно до жути.
– Ты собираешься добавить это в свою книгу? – Дауэрс сложила пальцы домиком.
– Да, – просто ответила Конни.
– Ты в этом уверена? – понизила голос Лиз. – Послушай, твоя книга и без того хороша. Не стоит упоминать в ней это безумие.
– Там написано: «Жир вырытых из могил детей»? – Конни ухватилась ладонью за лоб.
Ей стало очень жарко. То ли из-за ослепительной настольной лампы, то ли из-за горячих апрельских лучей.
– Да. – Лиз стянула перчатки и выбросила их в рядом стоящую урну. – Так там и написано.
Конни привстала со стула, но ее голова тут же закружилась в знак протеста, и она плюхнулась назад.
– Я… Я не…
– Послушай. – Лиз свернула лист в исходное положение голыми руками, на сей раз не заботясь о его сохранности. – На твоем месте я бы засунула это туда, откуда взяла, и притворилась, что ничего не было.
Конни зажмурилась, стараясь расставить мысли по полочкам.
– Это же первоисточник, – сказала она.
– И что с того, что первоисточник? Это безумие!
Конни Гудвин выпрямилась, намереваясь возразить подруге. Лиз была не из тех, кто намеренно избегал правды. Однако Конни не смогла заглушить собственное чувство отвращения, которое тоже испытывала. К горлу подкатил комок. Она вдруг ощутила прогорклый запах, словно за яркими лампами и чистотой музея на самом деле скрывалась гниющая древесина.
– Слушай… – Лиз дотронулась до плеча подруги. – Не ты ли рассказывала, что женщины, осужденные за ведовство, как правило, считались в обществе изгоями?
– Да, – подтвердила Конни. – Они были нищими. Часто имели мало детей. Или…
– Или были опасны, – закончила Лиз.
Конни посмотрела на серьезное лицо подруги: та определенно не шутила.
– Давай-ка воспользуемся принципом бритвы Оккама. Скажи, здравомыслящий человек способен написать подобное?
– Но мы не можем так… – хотела возразить Конни.
– Да-да. Мы не можем примерять современные психоаналитические типы на умерших людей, поскольку нам неизвестна их «я-концепция»… бла-бла-бла, – взмахнула рукой Лиз. – А теперь давай серьезно. Мог ли такое написать психически здоровый человек?
Конни закусила щеку.
– Я не знаю.
– Ладно. – Лиз поднялась и направилась к своему столу. – Разбирайся сама.
Она склонилась над столешницей, повернувшись к подруге спиной, и щелкнула мышкой, чтобы разбудить компьютер.
– Куда ты?
– Послушай, – произнесла Лиз, не оборачиваясь. – Ты знаешь, я люблю тебя.
Конни неуверенно поднялась на ноги.
– Что-то подсказывает мне, что дальше ты скажешь: «но…».
– У меня еще столько дел, которые нужно завершить до конца рабочего дня…
– Ты не посмотришь конверт?
– Хочешь честно? – Лиз развернула и глянула на Конни. – Мне не по себе от этого всего.
Конни снова расправила лист с жутким списком и сложила его еще раз – аккуратно, квадратиками, как он и был свернут, обернула вокруг него веревку с сургучом и убрала разрезанный конверт обратно в манильскую папку.
– Прости, – сказала Лиз. – Но это правда чересчур. Меня подташнивает.
Конни стояла, пытаясь придумать, что бы такого сказать подруге, дабы побудить ту помочь. Чтобы Лиз поняла, как это для нее важно. Не для работы, а вообще, для ее жизни. Для их с Сэмом жизни. Для жизни пока что незнакомого ей существа, которое зарождается внутри нее. Нужно сказать Лиз то, что напугает ее так же, как и Конни.
Но она ничего не могла придумать.
Лиз смотрела перед собой и ждала, когда подруга уйдет, но та все никак не уходила. Тогда Дауэрс поднялась и, сняв с полки коробку, опустила ее на рабочий стол.
– Во всяком случае, – сказала Лиз. – Тебе точно не следует таскать эти вещи в манильской папке. От одной мысли об этом я близка к сердечному приступу.
Она порылась в коробке и извлекла маленький чистый бескислотный конверт для архивных документов. По размеру он идеально подходил для хранения странных посланий Темперанс.
Когда Конни достала сложенный лист, чтобы переселить его в архивный конверт, то заметила, что размытая строка на самом деле была написана с противоположной стороны, а с внутренней лишь просвечивалась.
Она была написана тем же витиеватым почерком, что и список:
Нельзя сотворить в одиночку.
18
Потупив взгляд, Конни заторопилась из кабинета Лиз в библиотеку Уайденера. Сумка с секретным содержимым била по боку. Вишня у библиотеки Хоутона зацвела розовыми цветами. В полуденном воздухе царила весенняя нежность. Солнечные лучики пробивались сквозь листву деревьев, окрашенную пыльцой в желто-оранжевый цвет, кругом разлилась тишина, что овладевала студенческими кампусами в конце семестров. Конни глянула на часы: до закрытия библиотеки еще три часа. Хватит для того, чтобы разобраться, что же все-таки имела в виду Темперанс. Многие слова были понятны и, по крайней мере, были английскими. Белена… Снова эта белена. Шафран. Листья тополя. Лапчатка. Многое из этого можно найти прямо в саду дома на Милк-стрит.
И все же кое-что оставалось загадкой. Что значит smallage? Может, это намек на то, что ингредиенты необходимо брать в малом количестве? От английского слова small – маленький? Может, Темперанс придерживалась некоего гомеопатического подхода и использовала действующие вещества по минимуму? Вероятно. Однако все равно оставалось еще много неясностей.
Тот же опиум. Ничего загадочного в нем нет, но в наши дни раздобыть его не так-то просто.
А что означают эти цифры на полях слева? И как перевести пару латинских названий, если даже специалист по Средневековью не смогла назвать их с ходу? Очевидно, эти слова довольно редкие. Но латынь – не самое страшное.
Жир вырытых из могил детей. Волосы на затылке Конни встали дыбом, а по рукам словно побежали пауки.