– Касательно объединения, – ответила Зази. – Хотим ли мы снова примкнуть к единой ассоциации аспирантов. В общем, неважно.
– Объединения? – Конни подняла голову от фотографий.
– Ага. Да, ерунда… – пальцы Зази произвольно перебирали пластинки «Виктрола».
– И в чем же заключалась суть спора?
Зази сделала несколько шагов вдоль прохода. Конни услышала, как она подняла небольшую керамическую чашу и поставила обратно на деревянную поверхность.
– Ни в чем. Просто я сцепилась с одним пареньком, который считает, будто он лучше меня, хоть это и не так. Вот и все.
На следующем портрете оказался мужчина с первого фото. Он постарел: его бакенбарды поседели. Он сидел бок о бок с неулыбающейся белой женщиной. Ее волосы были разделены ровным пробором и убраны с лица, а глаза выглядели уставшими. Мужчина и женщина друг друга не касались. Женщина была облачена в серое платье, а под шеей у нее виднелась камея. Конни перевернула фотопортрет, но подписи не обнаружила и вернула в ящик.
– А-а-а, – протянула она в ответ.
Мимо здания пронеслась «скорая» в сопровождении воющей по-слоновьи пожарной машины.
– Просто, разговор был не из приятных, – продолжила Зази с явным раздражением в голосе. – То, что он наговорил… Полный отстой. «Катись обратно в свою Мексику», – процитировала она, снизив голос. – Ха! Я даже не из Мексики. Я из Техаса.
Конни напряглась. В ее руке оказалась очередная фотография Клодетты в возрасте около года. На ней было перешитое по размеру платьице с вышитой каймой с первого фото и кружевной чепец. Она лежала, закрыв глаза, на подушке с атласной наволочкой.
– Да, неприятно такое слышать, – согласилась Конни, поглаживая кончиком пальца лицо девочки.
Казалось, будто та спала.
– Он совсем спятил. Скинул что-то со стола и ушел, бросив напоследок, что такие люди, как я, – беда для исторической науки. Такие, как я… Вы можете себе представить!
– Какой вздор, – отозвалась Конни.
У головы малышки разложили цветы – лилии с тяжелым приторным ароматом. Тоненькие ручки Клодетты были аккуратно сложены по бокам. Из-под платьица девочки выглядывали сатиновые простыни – подкладка гроба.
Конни невольно отвела взгляд.
– Какие это такие люди, спросила я его. Люди, которые умнее тебя? – неожиданно громко воскликнула Зази.
– Отлично, – одобрила Конни. – Похоже, тот юноша это заслужил.
Рядом стояла пепельница «Лок-Обер». Краденая. И еще одна – тоже краденая, но из отеля «Паркер Хаус».
– Не смей мне грубить! – передразнила своего оппонента чуть успокоившаяся Зази. – Прямо как моя мама: «А ну не смей мне грубить, Эсперанса, я что сказала!» И все-таки это так неприятно.
Конни снова опустила взгляд на старинный фотопортрет. Ей следовало бы обрадоваться, ведь она отыскала то, что искала.
Но это было так ужасно…
И стоил этот ужас всего пять долларов.
– Все, – произнесла она ледяным тоном. – Пора уходить.
– Вы нашли, что хотели?
Зази незаметно проскользнула в узкий промежуток между стеллажами, оказываясь меж двух больших зеркал, чем сильно напугала Конни.
– Да, – мрачно ответила та. – Где можно заплатить?
Зази странно улыбнулась и указала:
– Там.
Она поманила Конни вглубь магазина – туда, куда не проникал уличный свет, и подвела ее к стеклянной стойке в дальней части, чьи полки ломились от брошей, камей, плетеных из волос браслетов и серег из полированного черного оникса. За витриной – и это обескураживало – стоял винтажный манекен 1930-х годов с яркими губами и голубыми глазами. На нем был длинный бархатный шарф с бахромой, огромная соломенная шляпа и пальто из горностая.
Ни одного человека.
– Есть кто-нибудь? – позвала Конни.
Зази указала на написанное от руки объявление рядом с манекеном. Оно покоилось на фарфоровой ладони рядом с несколькими долларовыми купюрами, свеженапечатанной двухдолларовой и прочей железной мелочевкой.
Карточка гласила: «Мы вам доверяем». В конце строки стояла крошечная звездочка.
А внизу, на месте сноски, таким мелким шрифтом, что Конни еле удалось разобрать, было добавлено: «Мы все видим». И смайлик в конце.
– Хм… – Конни заглянула в безжизненные глаза манекена.
Рядом пронеслась еще одна пожарная машина с включенной сиреной.
– Это нормально, – сказала Зази. – У них тут часто такое.
– Правда? – Конни пошарила в кармане, задаваясь вопросом, есть ли у нее пятидолларовая купюра.
– Ага. На самом деле не припоминаю, чтобы видела здесь кого-нибудь хоть раз. Забавно, не так ли?
Конни глянула на изображение мертвой девочки, отпечатанное на химическом слое альбумина. Жир вырытого из могилы ребенка. Могилой можно назвать сам этот магазин. Мавзолеем воспоминаний.
Конни отыскала пять скомканных однодолларовых купюр и оставила их на фарфоровой руке.
– Забавно, – согласилась она тоном, который совершенно не соответствовал самому слову, окинула безжизненный манекен прощальным взглядом, сунула фотопортрет в торбу и повесила ту через голову. Из груди Конни вырвался нервный смешок. – Ну что ж, пойдемте отсюда.
– Да, пойдемте, – усмехнулась Зази.
Женщины устремились вдоль извилистых проходов, уставленных древними американскими безделушками к загроможденной передней. Не успели они потянуть за ручку или нажать на кнопку, как дверь отворилась. Конни с Зази переглянулись и хихикнули, а затем по очереди выскользнули наружу.
Ранний вечер разукрасили странные краски, похожие на закат. Только это был не он. В воздухе пахло горелой древесиной. Конни подняла взгляд на узкую полоску неба, что виднелась между рядами зданий в переулке.
Небеса отражали яркое оранжевое пламя. Их застилала копоть. Эхо сирен разносилось по улицам. Мимо промчалась еще одна «скорая» и растворилась вдалеке.
– Что происходит?! – воскликнула Зази.
В этот момент невесомая пепельная снежинка плавно опустилась с раскрасневшегося неба на плечо Конни.
Та напряглась, стараясь разобрать, откуда именно доносился вой сирен. Кажется, с востока. От центральной площади.
– Бежим, – прокричала Конни, хватая Зази за рукав и таща ее к тому месту, где она оставила «вольво».
Когда они запрыгнули в машину, Конни еще не успела осознать, что случилось. Она запустила мотор. Выезжая с парковочного места, «волво» протаранил задний бампер припарковавшегося перед ней «форда» и отскочил назад. Стремительно вращая рулем, Конни выехала на Массачусетс-авеню. Оставалось всего несколько кварталов. По небу разливалось кроваво-красное пятно, чернеющее по краям от дыма, словно покрывающаяся черным струпом язва. От фасадов домов отражались красные языки пламени. Пешеходы останавливались, прикрывали глаза ладонями, вглядывались вдаль и переспрашивали друг друга: «Что происходит?», «Что горит?», «Где горит?».
Конни втопила педаль газа в пол, и двигатель «вольво» взревел, стремясь скорее добраться до «зеленого монстра».
Скорее добраться до Сэма.
Интерлюдия
– Здравствуй, Темп, – сказала стоящая на стуле-стремянке женщина.
Она держала в руках несколько переплетов и вглядывалась в корешки книг на стеллаже.
– Привет, Шарлотта, – поздоровалась Темперанс, озираясь по сторонам.
Она еще не заходила в здание новой библиотеки. Оно было просто невообразимо великолепным. Полированные деревянные половицы, греческие колонны, крашенные под мрамор гипсовые бюсты…
Шарлотта Коффин, библиотекарь, расставила по полкам последние тома и подошла к посетительнице.
– Здесь потрясающе, правда? – с гордостью сказала Шарлотта, довольным взглядом окинув читальный зал.
Лучи весеннего полуденного солнца, пробиваясь сквозь толстые стекла окон, отражались от полированных деревянных столешниц.
– Не то слово, – ответила Темперанс, ощущая себя замухрышкой на фоне этого великолепия.
– А ты видела сад? – Шарлотта махнула рукой в сторону задних дверей, которые сияли свежей белой краской, впуская внутрь нежный весенний день.
Лето обещало быть жарким.
– Еще нет, – ответила Темперанс, бросая взгляд на двери.
А затем на потолок, на сияющий рабочий стол Шарлотты, на библиотечные столешницы с новенькими деревянными стульями вокруг них и масляными лампами, на солнечные лучи, что устремлялись внутрь сквозь огромные окна. Здесь все так отличалось от родного тесного и мрачного жилища Темперанс на Милк-стрит, где ей приходилось постоянно пригибаться, а света всегда недоставало, сколько свечей ни зажги.
– Давно не виделись, – сказала Шарлотта.
Они учились вместе в школе. Шарлотта жила вместе со своей лучшей подругой в арендованной комнате на Честнат-стрит. Они любили посещать лекции, выступали за реформу одежды и отмену крепостного права. Серьезные, но знающие толк в веселье: практичные и одновременно романтичные натуры. Шарлотта была такой всегда. В детстве она поклялась Темперанс, что никогда не выйдет замуж. Она не нуждалась в мужчинах, этих пьющих и буйных животных. К тому же Шарлотта зарабатывала самостоятельно.
– Работы навалилось, – ответила Темперанс.
В зрачках Шарлотты что-то блеснуло. Она легонько дотронулась до рыболовного крючка, что свисал из мочки уха Темперанс.
– Пойдем, покажу тебе книгохранилище.
Темперанс кивнула, уставившись на свои ступни.
– Сюда… – Шарлотта потянула подругу за рукав.
Она вставила аккуратный медный ключик в новенькую замочную скважину двери смежного помещения, отворила ее и огляделась по сторонам. В читальне никого не было, кроме капитана с белоснежными бакенбардами, дремлющего в кресле в лучах полуденного солнца, и упитанной кошки, что развалилась на спине под одним из столов. Шарлотта повела Темперанс дальше.
Темперанс ощущала практически физическое удовольствие от близости к такому количеству книг: трактатам, романам (особенно романам), стопкам газет и журналов и бог знает чему еще.