Чилтон. Чилтон убедил Томаса, будто место в Гарварде принадлежало ему по праву. Что нет нужды за него бороться, ведь он его заслужил. Однако, когда выяснилось, что это не так, огорченный Томас вышел из себя. Это он подложил горящий пакет на крыльцо «зеленого монстра». Он хотел лишь напугать Конни, но в итоге спалил целое здание и чуть было не отправил Сэма и других жильцов в мир иной. Желудок Конни скрутило, и она ощутила невыносимый рвотный позыв. Много лет назад гордыня свела с ума Чилтона. Сейчас этот же недуг одолел Томаса. Он превратил некогда ответственного и серьезного мальчишку в сломленного молодого мужчину, который стоял перед ними. Ну, или в того, чей наколдованный фантом сейчас мерцал в свете луны.
Голубоватое свечение вокруг Томаса все больше накалялось и сверкало, а он продолжал стоять неподвижно со сведенными к носу глазами, пока яркий голубой свет устремлялся прямо в середину его лба.
– Мам? – позвала Конни, протягивая руку, словно намереваясь остановить Грейс.
Та обернулась на дочь через плечо. Ее глаза полностью побелели – радужек не было видно совсем.
– Да, моя дорогая? – долетел до Конни приглушенный, словно из-под воды, голос матери. – Ты права. У нас еще полно дел. Да и рассвет близится.
Грейс опустила руку. Изображение Томаса содрогнулось и с жутким стоном рухнуло на колени, прижимая ладони ко лбу.
– Простите меня! – простонал он, сотрясаясь от переполняющего его электричества.
Конни, Сэм, Грейс и Зази стояли неподвижно и глядели на плачущую фигуру Томаса.
– У нас все еще нет мандрагоры, – произнесла наконец Зази.
Грейс бросила взгляд на рыдающего юношу. Его кожа стремительно бледнела, а треск электрических разрядов не заглушало даже пение жаб.
– Мандрагоры здесь повсюду, – сказала Грейс. – Этот сад любит мандрагоры. И мандрагоры любят этот сад. Любят, – добавила она, обращаясь к Томасу. – Понимаете, о чем я?
Тот, всхлипывая, закрыл лицо ладонями.
– Как же выкопать его так, чтобы не повредить? – спросила Конни. Сок белены разъедал ее руку и раскрасневшийся уголок глаза. – Теперь у нас нет… Арло. – Последнее слово Конни выдавила с особой горечью в голосе.
Грейс склонила голову на бок и ответила:
– Держу пари, этот юноша с удовольствием нам поможет. Правда, Томас?
Тень бывшего студента Конни с несчастным видом обтерла ладони о брюки.
– Я всегда мечтал увидеть мандрагору, – тихо ответил картонный Томас.
– Тогда копайте, – велела Грейс.
Голубоватое свечение вокруг Томаса становилось все интенсивнее, словно в нем скапливался свет луны. Он послушно вытянул руки вперед и начал рыть землю у своих колен. Когда кончики пальцев картонного Томаса коснулись почвы, тоненькие искорки вокруг него вспыхнули, словно светлячки.
– А они правда кричат, когда их вырываешь из земли? – тихонько поинтересовался образ Томаса.
– Копайте, – мрачно бросила Конни.
Сэм с Зази подошли к остальным и остановились позади. Девушка дрожала, а ее кудри наэлектризовались. Дыхание Сэма образовывало у его рта бледное сияние.
– Вон, – указала Грейс. – Теперь тяните.
Томас ухватился за основание кустика с бледно-фиолетовыми цветками, что наряду с клевером, одуванчиками и ползучим сорняком образовывал садовый «ковер».
– Простите меня, Конни, – сказал Томас.
Электрическое поле вокруг него задрожало и затрещало, и он выдернул растение.
Уши Конни пронзил резкий звук, и она закрыла их ладонями. Однако это не помогло. Он словно застрял в ее голове и теперь звенел внутри черепной коробки, бесконечно отражаясь от стенок. Конни согнулась пополам и зажмурилась, не в силах совладать с пронзительным визгом. Неизвестно, как долго это длилось, возможно, всего лишь мгновение, но оно тянулось вечностью. Звук пронизывал все тело и заставлял мозги вибрировать. Конни открыла рот, чтобы завопить…
Но звон оборвался также внезапно, как и возник. Словно его и не было вовсе.
Зази и Сэм тоже сгибались, прикрывая уши, а Грейс стояла перед ними, безмятежная и улыбающаяся, держа в облаченной в перчатку руке маленький грязный человекоподобный корешок.
Образ Томаса исчез, словно выключили телевизор.
– Мама, что здесь… – начала Конни.
Сэм и Зази отняли ладони от ушей и принялись раскрывать рты, как пассажиры самолета, старающиеся избавиться от заложенности.
– Черт, – выругалась Зази, активно шуруя пальцем внутри уха, – это было невероятно.
– Куда он исчез? – потребовала объяснений Конни.
– Кто? – мягко спросила Грейс, беря мандрагору за листву.
Разветвления корня торчали, словно коротенькие пальцы. Это выглядело довольно мерзко.
– Томас! – пронзительно воскликнула Конни.
Грейс поплелась к дому вдоль тропы из плитняка, и жабы умолкли.
– Ты в порядке, Корнелл? – спросил Сэм. Он понюхал лапчатку и фыркнул.
Конни с трудом сдерживалась, чтобы не кричать.
– Он только что был здесь! Томас!
Но на месте, где Томас мгновение назад на коленях рыл землю, зияла яма. Где-то в ее глубине сверкали жабьи глаза.
– Томас? – удивилась Зази, следуя за Грейс со списком ингредиентов.
– Что за чертовщина, мама? – возмутилась Конни.
Хозяйка дома остановилась перед входной дверью и взялась за ручку.
– Диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить, – сказала она. – И он способен принимать любое обличье, когда мы его призываем.
Цветок белены в руке Конни постепенно увядал. Она медленно двинулась вдоль каменной тропки к двери, которую придерживала Грейс. Первыми в дом вошли Сэм и Зази. Когда к порогу подошла Конни, Грейс шепнула ей на ушко:
– Но не обличье невинного, конечно же.
Зелье в кастрюле кипело вовсю, а большая часть дневного тепла покинула дом через окна, рассеявшись в холоде ночи. Грейс подкинула в маслянистое варево корень мандрагоры, и оно выплюнуло в воздух пурпурное облачко. Затем добавила ветки тсуги, медленно проталкивая их в кастрюлю по мере того, как они размокали – прямо как спагетти. Конни ощутила хвойный запах и еще какие-то пронзительные и опьяняющие нотки.
– Давай, Сэм, теперь ты, – велела Грейс.
Тот подошел и подбросил в кастрюлю маленькие желтые цветки лапчатки. Мгновение они кружили на поверхности, сбившись вместе, а затем утонули. В дымоход устремилось светло-желтое облачко, напоминающее пыльцу.
– А теперь, – обратилась Грейс к Зази, указывая на завернутые в шарф темные фиолетовые соцветия, – почему бы вам не добавить волкобой, дорогая?
– Да, конечно. – Зази взяла цветки обеими руками и, смеясь, бросила в зелье.
Желтоватый дым раскрасился пурпурными и золотыми струйками.
Конни наблюдала за происходящим с нарастающим чувством, что все это нереально. Время для нее замедлилось, когда Грейс попросила Сэма встать у камина и поставила Зази напротив него. После этого мать перевела радостные и сверкающие глаза на дочь.
– У нас все готово, – объявила она.
Конни подошла к очагу. Ей казалось, будто она парит над полом.
Густое и маслянистое зелье в кастрюле блестело, как расплавленный деготь. Поднимающийся дым был насыщенным и пурпурным. Конни склонилась ниже. Испарения странно пахли – смесью ароматов океанического бриза и расщепленных молнией гнилых бревен.
– Ладно, – сказала она. – Моя очередь.
Конни вытянула руку с увядшим цветком белены над бурлящей жижей.
– Возьмите меня за руки, – попросила Грейс Зази.
Женщины соединили руки вокруг Сэма, словно дети, водящие хоровод вокруг елки.
Конни разжала пальцы. Пока цветок белены медленно опускался в варево, вращаясь и дрейфуя на вздымающихся испарениях, она старалась прочесть заклинание, которое Темперанс спрятала в стене почти два столетия назад.
– Как заполняет он собою море…
Слова эхом отзывались в голове Конни, но она не могла понять, то ли это сказывалось психотропное действие пасленовых, то ли Грейс с Зази повторяли за ней строку. Цветок белены исчез в вареве, дым приобрел стальной оттенок и сгустился до такой степени, что перестал вмещаться в дымоход и частично улетал под потолок.
– Так затвердеет в небесах, – продолжила Конни.
Затем потянулась к торбе, достала фотографию Клодетты и глянула на нее в свете танцующего пламени.
Несмотря на то что Конни стояла у камина, у горячего огня, ей вдруг стало холодно. Словно она находилась не здесь, в столовой, а где-то далеко. Чем дольше Конни глядела на сомкнутые веки малышки и крошечные кулачки, тем холоднее ей становилось.
Конни бросила фотографию в кастрюлю, только чтобы больше ее не видеть. Орлиный камень на запястье зазвенел.
Фотография опустилась на маслянистую поверхность зелья и задержалась на ней. Края начали постепенно скукоживаться. Амбулиновый слой на лице девочки запузырился, отклеиваясь от картонной подложки, и в этот момент Конни ощутила, как по затылку у нее скатывается ледяная капля.
Она глянула наверх: с одного из стропил свисала сосулька.
Конни тяжело сглотнула и потянулась за плацентой, помещенной в треугольный конверт.
– И повинуясь высшей воле…
Она зажала плаценту двумя пальцами и подняла над кипящим зельем, которое загустело настолько, что напоминало мазь.
Некоторое время Конни сражалась с собой, но так и не смогла разжать пальцы. Что-то ее остановило. И не только режущая боль, что пронзила руку. К этому она была готова и даже уже привыкла.
Конни поняла, что боится. Темперанс таким образом испортила погоду на целый год. Год без лета. Ее эгоизм вынудил фермеров покинуть угодья и погрузил Новую Англию в голод и нищету. Поселениям пришлось сместиться в глубь континента – в штаты Нью-Йорк и Огайо. Да, Темперанс получила желаемое, однако какой ценой? За ее шалость расплачивался целый мир на протяжении нескольких поколений.
Стоило ли оно того?
Руки Сэма свободно болтались по бокам, а его лицо излучало тепло и доверие. Он улыбнулся Конни, и его улыбка говорила: «Никто бы не поверил в такое, кроме меня».