Страх Конни мигом развеялся. Боль жгла ее нервы, но ей было все равно.
Она разжала пальцы, и плацента медленно полетела в варево.
Пасть маслянистой массы поглотила ее в мгновение ока. В ту же секунду насыщенный черный дым обрел молочные переливы. В нем словно присутствовали все цвета сразу, и в то же время из них нельзя было выделить ни одного. Каминные кирпичи за дымовой завесой побелели от мороза.
– Перенесет нас через крах, – закончила Конни.
С дымом ничего не произошло. Он продолжал подниматься над кастрюлей все таким же густым столбом и улетать под потолок. Ничего не изменилось.
Конни попробовала сложить пальцы бутоном перед собой. Как-то, много лет назад, она лежала на животе, на лужайке салемского парка, сложив пальцы точно так же, только вокруг нераскрывшегося бутончика одуванчика. Конни тогда прочла несколько строк (каких именно, она уже не помнила), и одуванчик прямо на ее глазах расцвел и превратился в семенную головку, а затем его семена развеялись по ветру. Это был первый раз. Сейчас она сосредоточилась на своей руке, стараясь призвать в нее бледно-голубой жалящий свет.
Но ничего не выходило.
Конни старалась не замечать отравляющего действия белены, чей сок впитался в ее кожу, ужаса, усталости и новых гормонов, что теперь циркулировали по сосудам. Тщетно.
– Прах! – воскликнула Зази.
– О господи! – В груди Конни зародилась паника.
Самый сильный прах!
Что вообще это могло означать?
Конни до невозможности устала, и ей до жути надоело испытывать стресс.
Боль зародилась в ладонях и по рукам, через плечи, устремилась прямо в голову. Конни испугалась, что потеряет сознание и ухватилась за спинку стула.
Она ощущала на себе чей-то проникновенный взгляд. То была Темперанс. Она глядела на свою правнучку с портрета, висящего над обеденным столом. Затуманенному беленой сознанию Конни казалось, будто глаза Темперанс сверкали в свете огня.
Она отошла от камина, подошла к столу, где Грейс оставила ящичек Темперанс, который по неясной причине был наполнен землей, и дотронулась до крышки с вырезанными на ней «ТДжХ».
– Ящик принадлежал тебе, – обратилась Конни к картине, – выходит, это твоя могильная земля. У тебя единственной получилось, значит, ты самая сильная! Это и есть самый сильный прах!
Ей показалось, будто Темперанс подмигнула.
Конни сунула руку в ящик, зачерпнула полную горсть земли и, вернувшись к камину, высыпала ее в варево.
Частички приземлились на поверхность кипящей жижи и зашипели.
В кухонные окна залетел холодный ветер и, промчавшись вдоль столешницы, взъерошил волосы Грейс, Сэма и Зази, а потом наконец подобрался к макушке Конни. Ветер был ледяным. Запрокинув голову, Конни увидела, что струящийся по потолку дым стал белым как снег.
Остался последний пункт.
Конни запустила руку в торбу, извлекла хрупкий отрез шпагата с узелками и протянула Сэму.
– Когда буду говорить, развязывай их по одному. Хорошо?
Тот послушно кивнул и взял веревку, дрожа от холода и страха.
Конни вернулась к зелью, подняла руки и возвела глаза к потолку. Дым начал закручиваться в спираль против часовой стрелки прямо над тем местом, где стоял Сэм в окружении Грейс и Зази.
– Взять, – произнесла Конни.
Ее ладони прожгли шустрые жгучие искорки. Сэм начал развязывать первый узелок. Шпагат был старым и ссохшимся, настолько хрупким, что мог запросто рассыпаться в руках. Однако Сэм привык к обращению со старинными и уязвимыми вещицами. Они стали неотъемлемой частью его жизни. Оперируя ногтем большого пальца, он медленно и осторожно расправлялся с первым узелком. Поддел петлю, вытянул шнур, и вуаля. Шпагат закручивался на месте бывшего узелка, стараясь вернуть себе форму, в которой хранился практически двести лет.
– Развязать, – продолжила Конни.
Со вторым узелком Сэм замешкался: тот не поддавался. Конни наблюдала, как Сэм разделывается с ним, а в ее пальцах, руках, плечах и шее трещали голубые жгучие электрические разряды. Температура в помещении понизилась еще на несколько градусов, и на стропиле образовалась новая сосулька.
Сэму наконец удалось развязать узел. С потолка слетела снежинка и приземлилась на ресницы Конни.
– Сварить, – продолжила она.
Сэм взялся за последний узел. Нахмурился и подцепил петлю ногтем.
Тем временем тело Конни наполняла боль. Она тянулась от боков, пронизывала бедра и устремлялась к округлившемуся животу, растекаясь далее по всему телу.
Сэм поднес отрез шпагата ко рту и подцепил узелок зубами, разрывая старинную нить на две части. Содрогаясь и безуспешно стараясь прогнать боль из своего тела, Конни приняла обрывки веревки из рук возлюбленного.
Она поместила их внутрь дымового столба, что вздымался над кастрюлей. Дым был настолько густым и маслянистым, что практически выталкивал руку Конни наверх. Он больше напоминал тягучую субстанцию, которой можно придать форму.
– И, – произнесла она сквозь стучащие от боли зубы, – никогда не умереть.
Обрывки полетели в пузырящееся зелье.
Посреди столовой вспыхнула молния. Голова Конни откинулась назад, рот раскрылся, а затуманенные белой пеленой глаза широко распахнулись. Время будто остановилось, и воцарилась тишина. Конни огляделась. Сперва она остановила взгляд на зелье и увидела, что обрывки шпагата исчезли – обратились пеплом, ярко вспыхнув. И только потом посмотрела ниже – на огонь, который разгорался под кастрюлей.
Ее ноги парили над сосновыми половицами примерно на метровой высоте. Кеды свободно болтались в воздухе. Оказавшись в этой сюрреалистичной временной яме, Конни вытянула руки в стороны, изумляясь. Боковым зрением она заметила свою косу, которая зависла над плечом. Все вокруг заволокла белая пелена. Конни плавно поднесла руку к лицу, разрезая ею туман. Холодная дымка представляла собой крошечные дрейфующие частички, что оживали, когда Конни совершала движения. Частички были холодными и влажными. Почти как…
Снег.
Конни расхохоталась.
Она глянула вниз, на застывших Грейс и Зази. Их рты были приоткрыты, словно они не успели что-то договорить. Между женщинами стоял Сэм с запрокинутой головой и распахнутыми глазами. На его лице застыло изумление.
Снежинки, что закручивались вихрями под потолком, начали осыпаться вниз, каким-то образом приземляясь только на Сэма. Они покрывали его плечи, волосы и собирались у ног, образуя сугроб. Снег завалил Сэма по колено, затем по пояс и, наконец, по грудь. Кожа побледнела, а кровеносные сосуды на лице и шее стали такими же голубыми, как и искры в ладонях Конни – цвета голубого арктического льда.
– Сэм… – прошептала Конни, а затем ее тело пронзило странное ощущение, похожее на трепет.
Трепет крыльев бабочки. Нет. Рыбьих плавников. Конни обхватила руками живот. Откуда-то из глубины нахлынула еще одна волна.
Конни громко ахнула, а затем что-то надломилось: безжалостный ветер свирепо засвистел, раздался треск, и все вокруг погрузилось во тьму.
– Она в порядке?
– С ней все будет хорошо. Ей просто нужен воздух.
– Здесь слишком жарко. Может, у нее обморок?
Веки Конни дрогнули.
– Дорогая! – воскликнула Грейс и дотронулась ладонью до щеки дочери.
Насыщенный аромат пачули подсказал, что мать склонилась над ней.
– Хм, Сэм, будь добр, принеси стакан воды.
– Хорошо.
Конни не терпелось его увидеть, чтобы узнать, сработало ли заклинание. Она чуть шевельнулась, прикидывая, сможет ли сесть.
Плечи Конни лежали на полу столовой. Бедра – тоже. И голова. Тело болело в нескольких местах, но по крайней мере, все кости казались целыми. А руки? Где руки? Они онемели, однако помимо этого были вымазаны чем-то липким.
– Конни? – раздался голос Зази.
Конни устремила подсознание вглубь себя, убеждаясь, что все в порядке. Вот ноги, вот руки, сонная голова. Со вздохом облегчения она раскрыла глаза.
Над Конни нависли две женщины с взволнованными лицами – одна молодая с пышной копной волос, а вторая морщинистая и утомленная жизненными неурядицами.
– Она к нам вернулась, – расплылась в улыбке Грейс. – Сэм принес воды.
Тот как раз вернулся из кухни с наполненной водой баночкой из-под варенья.
– Корнелл! – обрадовался он.
Конни сощурилась. Казалось, белена еще не отпустила до конца. Мужчина был весь в странных голубых искорках. Они сверкали на его подбородке, ухе, бровях, зубах…
Конни все поняла.
– Хочешь воды? – спросил Сэм.
Конни кивнула и вытянула вперед руки, чтобы ей помогли подняться.
– Ох, – вздохнула Грейс. – Схожу за полотенцем.
– Ты перевернула зелье, – объяснил Сэм, – когда упала в обморок.
Ее руки покрывала вязкая маслянистая жижа неопределенного цвета. Или скорее всех цветов одновременно. Конни потерла субстанцию между пальцами. Та была мягкой и на ощупь напоминала брюшко улитки или гагачий пух (если бы он мог переходить в жидкое состояние), а пахла гниющими бревнами и костром. И чем-то еще, не поддающимся описанию.
– Вот! – Грейс вернулась с кухонным полотенцем 1950-х годов, на котором были вытканы инициалы бабушки Конни.
Она принялась обтирать пальцы дочери, словно та была маленькой девочкой, а Сэм и Зази тем временем поддерживали ее в сидячем положении. Конни с благодарностью приняла банку из-под варения из рук Сэма и осушила большими глотками. Вода устремилась в кровоток, вытесняя остатки яда из тела и разума.
Блеск глаз Темперанс Хоббс постепенно померк, превращая портрет в безжизненную картину.
«У магии множество имен, – произнесла про себя Конни, – а заговор шторма всего один».
Интерлюдия
Женщины добрались до кухни дома на Милк-стрит в мгновение ока. Быстрее, чем Темперанс когда-либо могла себе вообразить. Ночь казалась фантасмагоричной. Необъяснимый холод словно затормаживал ход времени и позволял перемещаться быстрее. Не прошло и пяти минут с тех пор, как Темперанс глянула на свой передник, грязный от могильной земли Деливеренс Дейн, и вот уже ее башмак, еще не высохший после лужи у дома Мехитабл, ступил на тропку из плитняка.