Глава 41
Сестры стояли на центральной деревенской площади. Нервы у всех были натянуты до предела. Элен услышала, как за спиной захлопнулось окно. Обернувшись, она увидела, что еще на нескольких окнах дрогнули шторы. Перед ратушей собралась небольшая толпа. Если прежде на стене висел один нацистский флаг со свастикой, сегодня их стало три. Несмотря на ветер, день был погожим, что нередко происходит после вчерашнего ненастья. Но поражала неестественная тишина. Молчали птицы. Ни одна собака не лаяла, ни один петух не прокукарекал. Люди стояли, склонив головы, чтобы не встречаться глазами.
Минуты тянулись еле-еле.
Элен стояла рядом с Элизой, обнимая ее за талию. С другой стороны стояла Флоранс. Все три надели темные шляпы. На свой тонкий хлопчатый жакет Элиза намеренно повязала ярко-красный шарф – талисман, дающий ей силу, хотя об этом знали только она и сестры.
Наконец немецкий солдат открыл главный вход в ратушу. Элен показалось, что сердце ударило ей прямо в ребра. Элиза шумно вздохнула и крепче сжала руку старшей сестры. Толпа медленно двинулась по ступеням. Шли гуськом, под бдительными взглядами четверых немецких офицеров. Слышалось шарканье ног. Люди переговаривались, сетуя на ветер, заставлявший придерживать шляпы, чтобы не унесло. Войдя в зал, Элен услышала другие звуки: покашливание, скрип стульев. Ей стало муторно. Невозможно представить, что сейчас испытывает Элиза.
Стены зала суда были выкрашены в белый цвет. За длинным сверкающим столом, отделанным под красное дерево, сидели четверо эсэсовцев в форме. Открылась боковая дверь. Повернувшись, Элен увидела часового. Из открытой двери в зал протянулась полоса солнечного света. Перешептывания смолкли. Элиза смотрела только на эсэсовцев за столом. Те ждали. Затем к ним подошел второй часовой и что-то сказал. Послышались приглушенные голоса, потом они сменились восклицаниями. Ожидание грозило растянуться до бесконечности. Элиза продолжала смотреть на сидящих эсэсовцев. Элен молила Бога, чтобы только сестра не совершила какого-нибудь опрометчивого поступка. Однако сейчас лицо Элизы оставалось бесстрастным. Она сознавала, что ничем, даже самым ничтожным жестом, не должна заронить в немцах подозрение, что причастна к случившемуся и знакома с одним из обвиняемых. Нет, при всей своей импульсивности Элиза понимала, чем это чревато. У нацистов не должно быть ни малейших подозрений на ее счет. Вот только сумеет ли она сохранить это бесстрастное выражение лица? Может, сестрам не стоило приезжать на суд? Элиза не хотела. Напрасно они ее не послушали.
Наконец в зал ввели обвиняемых: троих мужчин и женщину. Руки у всех были связаны за спиной. Выглядели эти люди ужасно. Рядом с Элен послышались шумные вздохи собравшихся, увидевших избитые лица, вспухшие глаза и почерневшие руки, превращенные почти что в месиво. Потом ей показалось, будто зал снова вздохнул, теперь уже разом, не в силах смотреть на жертв нацистов. Она еще крепче стиснула руку Элизы.
Огласили состав преступления каждого. За этим последовало выступление нацистов, арестовавших троих участников засады, которых обвинили еще и в убийстве двух членов САБ.
Элен знала, кто на самом деле застрелил тех громил из САБ. Но даже если бы останков не нашли, партизан ждала казнь за убийство немецкого солдата. Все показания, естественно, давались на немецком. Собравшиеся не понимали ни слова, хотя догадывались, о чем речь.
Далее настал черед Виктора. За него вступились двое местных торговцев, знавших его с самого детства. Они говорили о добром характере обвиняемого. В защиту троих партизан не выступил никто. Суд был на редкость формальным и поверхностным. Элен шокировало, как быстро все закончилось. Весь этот спектакль наглядно показал, насколько беззащитен каждый живущий. Элен смотрела на обвиняемых, жалея, что никак не может послать им жест ободрения. Перед лицом неминуемой смерти самый молодой из мужчин расплакался. Остальные молчали, но по лицам было видно: все понимали, что их ждет. Все сознавали собственную беззащитность. Они проиграли, потеряв все, что им было дорого, и всех, кого любили.
Четверо эсэсовцев за столом перебросились несколькими фразами, затем обвели глазами собравшихся. Самый старший немец поднялся и заговорил по-французски. При виде его застывшего, каменного лица у Элен заледенела кровь. Немец прочитал имена и фамилии обвиняемых, добавив, что все они приговариваются к расстрелу.
– Это предостережение для всех вас, – продолжал он, вглядываясь в зал. – Казнь состоится немедленно, на городской площади.
Тишина показалась Элен оглушительной. Люди ожидали, что казнь совершится не на виду, во дворе за ратушей, как все прежние казни.
– Суд окончен, – объявил эсэсовец, и все четверо заседавших быстро покинули зал через дверь позади стола.
Элен сидела, не в силах шевельнуться. Но собравшиеся начали выходить из зала, невольно увлекая за собой и сестер. Пока длился суд, на площади успели поставить четыре столба. Сестры брели в общем потоке, но потом Элен повела их на самый край площади, и теперь они находились за спинами толпы. Большинство смотрело себе под ноги. Женщины молча плакали.
Из ратуши под дулом автоматов вывели обвиняемых, включая Виктора. Их руки по-прежнему были связаны. Элен почувствовала, как Элиза содрогнулась всем телом. Ее собственное сердце так бешено забилось, что Элен показалось, будто она вот-вот упадет в обморок. Нет, этого нельзя допустить. Ради сестры она должна оставаться сильной.
Палачи не стали завязывать приговоренным глаза или набрасывать мешки на голову. Обреченные партизаны смотрели на собравшихся, где кое-кто все же решился поднять голову и взглянуть на них. Один глаз Виктора заплыл. Элен видела, как другим он смотрел на Элизу и улыбался. Казалось, это душераздирающее зрелище могло подвигнуть любого на проявление милосердия. Однако нацисты не знали милосердия. Ничто не могло их остановить. Элен заметила ухмыляющихся Энцо и его никчемного дружка, и ей отчаянно захотелось ударить наотмашь по их глупым физиономиям. Переместив взгляд, она увидела Сюзанну и… У нее зашлось сердце: ей почудилось, словно среди стоящих она разглядела Джека. Через мгновение она снова глянула туда, но Джек исчез. Элен крепче обняла Элизу за плечи. Пристально, не дрогнув, сестра смотрела на Виктора, проявляя такой же стоицизм. Реакция наступит потом, но Элен понимала желание Элизы показать Виктору, что она выдержит это испытание и всеми фибрами своей души будет сопротивляться дальше. В ее лексиконе не было слова «сдаться».
От происходящего не спрячешься. Негде. Виктор сделал свой выбор, за который придется заплатить собственной жизнью. Опыт научил Элен: перед лицом опасности лучше отступить. Однако отступать уже некуда. Все изменилось. И теперь каждый должен бороться любым доступным способом. Думая напугать народ ужасными казнями, нацисты добивались противоположного результата: ряды бойцов Сопротивления росли, а те, кто их поддерживал, становились еще решительнее.
Элен обдало страхом, когда обвиняемых наскоро, не слишком крепко привязали к столбам. Люди ждали развязки. Казалось, даже земля на это время перестала вращаться.
Прозвучала команда. Расстрельный отряд прицелился. То, что произошло дальше, могло растянуться на всю вечность, хотя длилось считаные секунды. Грянули выстрелы. Трое узников дернулись. Их обмякшие тела начали сползать по столбам. Головы безжизненно клонились вниз. На глазах у оцепеневшей Элен оборвались три жизни. Охваченный ужасом от произошедшего, ее разум отказывался это воспринимать. От запаха крови и смерти у нее начались позывы к рвоте. Какая жестокость! Нет, это даже хуже жестокости. Всего минуту назад у столбов стояли живые люди с бьющимися сердцами, способные дышать. А теперь их нет. У них остались семьи, те, кто их любил. За спиной Элен послышались всхлипывания.
Остался один Виктор. Может, его помилуют? Элен крепко уцепилась за эту мысль. Ведь он же никого не убил.
Расстрельная команда снова прицелилась. Никакого помилования в последнюю минуту не будет. Настал черед Виктора.
Элиза тихо застонала. Звук, который Элен слышала от нее впервые, больше напоминал вой зверя. Но прежде чем упасть, Виктор громким, сильным голосом запел первый куплет «Le Chant Des Partisanes»[36] – неофициальный, однако широко признанный гимн Сопротивления. Он умер с песней на устах, под звуки выстрелов. Собравшиеся стали вполголоса подпевать, пока расстрельной команде не приказали повернуться и навести оружие на толпу. Угроза заставила людей умолкнуть. Они стали пятиться. Кто-то на ломаном французском языке требовал, чтобы все немедленно разошлись.
За считаные секунды жизнь Элизы изменилась. Окаменевшая от случившегося, с вывихнутой лодыжкой, она не могла идти и привалилась к Элен. Вдвоем с Флоранс Элен сумела увести Элизу от места, где ее любимый лежал убитым. Глаза самой Флоранс были распахнуты от ужаса. Казалась, она до сих пор не верила в реальность случившегося.
Мари помогла усадить Элизу в машину.
Говорить они были не в силах.
Глава 42
Гибель Виктора подвела черту в жизни каждой из сестер. Так, как прежде, уже не будет никогда. Последующие дни девушки пребывали в каком-то вакууме. Они понимали: надо жить дальше, но никто из трех не знал как. Элен украдкой поглядывала на Элизу. Та сидела на кухне и смотрела в окно. Вид у нее был ужасный: впалые щеки, глаза затравленного зверя.
Элен открыла рот, намереваясь заговорить с сестрой, но тут же закрыла. Она хотела сказать, что дух Виктора не оставит Элизу и что он всегда будет жить в ее сердце, однако время для таких слов еще не настало. Рана в душе Элизы была слишком свежей, и любые слова утешения – даже самые искренние, полные желания ей помочь – лишь добавят боли, прозвучат глупо и пошло. Сначала сестре придется прочувствовать всю глубину потери, как прежде она познала всю глубину любви. Любовь и возможность утраты всегда шли рука об руку, даже в мирное время. Так уж устроена жизнь.