Это прозвучало резко, как отповедь. У опешившей Флоранс задрожал подбородок.
– Какой смысл искать, кто виноват? – заметил Фридрих.
– У вас тут вообще нет права голоса! – сорвалась на него Элен.
– Простите, – вздохнул Фридрих.
– Продолжайте, – попросила Элиза.
– Клодетта отказалась уехать со мной. Она сказала, что не бросит старших дочерей. Я предложил ей взять всех трех, но она ответила, что это разобьет сердце ее мужу.
Элиза оглянулась на Элен. Та открывала и закрывала рот. В ее глазах блестели слезы.
– Вместо этого ваша мать предложила мне продолжать наши отношения втайне. Я рассказал ей, что в Германии встретил женщину по имени Лив, которая тронула мое сердце. Я считал непорядочным обманывать Лив и вашего отца. Но я не мог и соединиться с Лив, поскольку был шанс, что Клодетта поддастся на мои уговоры. В тот вечер я предпринял последнюю отчаянную попытку.
– А как она порвала платье?
– Услышав про Лив, Клодетта начала кричать, а потом у меня на глазах принялась рвать это платье. «Ну и убирайся к своей Лив! – выкрикивала она. – Скатертью дорога!»
Элиза медленно втягивала в себя воздух. Какой ужас!
– Вы в это время спали наверху. И вдруг кто-то из вас проснулся и закричал.
Элиза посмотрела на побледневшую Элен:
– Элен, ты?
– Должно быть, я выскочила на площадку. – Элен прищурилась.
– Ты плакала?
– Помню, я кричала на нее, умоляла: «Мамочка, перестань! Пожалуйста, перестань!» Я была напугана.
– А еще что-нибудь ты помнишь?
Судя по ее лицу, Элен сама сомневалась.
Элиза по себе знала, каково бывает извлечь воспоминание, с которым совсем не хотела столкнуться. Такое обычно случалось на «ничейной земле», в промежутке между сном и бодрствованием, когда подавляемые образы вдруг поднимаются из глубин сознания. Ей вовсе не хотелось побуждать сестру к болезненным воспоминаниям.
– Можешь не отвечать, – поспешно сказала Элиза. – Обойдемся.
Но Элен махнула рукой:
– Мама, как безумная, взбежала по лестнице. Помню, я повторяла: «Мамочка, не надо». Но она схватила меня за руку и дернула так сильно, что у меня заболело плечо. На мои просьбы она не реагировала.
Элен смотрела в пространство, словно видела сцену из далекого прошлого. Элиза подошла к ней, однако Элен ее даже не заметила.
– Я цеплялась за подол ее платья, пытаясь задержать, но она выдвинула чердачную лестницу и велела мне лезть на чердак. Я просила ее не делать этого, умоляла хотя бы не закрывать задвижку. Но мама была глуха. Она знала, что я боюсь чердака, темноты и существ, обитавших там.
– Я и не знал, – покачал головой Фридрих.
– Не знали?
Вид у него был сокрушенный.
– Я бы вмешался. Я подумал, она отвела вас в комнату. Вниз Клодетта спустилась в полной истерике. Она рыдала, громко всхлипывая. Ее гнуло в дугу. В руках она держала бутылку. Уж не знаю, где она ее раздобыла. Размахнувшись, Клодетта швырнула бутылку в стену и велела мне проваливать.
– И вы послушно ушли, оставив ее в таком состоянии?
– Поначалу я отказывался уходить, но ей становилось только хуже. Я понимал: пока я не уйду, она не успокоится.
Бледная Элен кивнула:
– Постепенно она успокоилась. По крайней мере, криков я больше не слышала. Но…
– Что? – спросила Элиза.
– Она продержала меня на чердаке всю ночь. Я обмочилась со страху, а она даже не извинилась. Я больше всего запомнила едкий запах мочи и отчаянное желание, чтобы мама извинилась.
По глазам сестры Элиза поняла: Элен изо всех сил сдерживается. Ее захлестнул гнев на мать. Но честное слово, ей было никак не совместить собранную, прекрасно владеющую собой женщину, какой стала их мать, с той необузданной пьяной особой, о которой только что рассказал Фридрих.
Фридрих ненадолго опустил голову, затем с грустью посмотрел на Элен:
– Примите мое запоздалое сочувствие по поводу вашего заточения на чердаке. На следующий день я пришел, однако Клодетта не открыла мне дверь. Все оставшиеся дни недели я регулярно приходил сюда, но она не пожелала даже говорить со мной. Я корил себя за то, что рассказал ей о Лив, однако я хотел, чтобы Клодетта поняла: дальше так продолжаться не может.
– Значит, после рождения Флоранс и до этой ссоры вы продолжали видеться? – спросила Элиза, зная, что голос ее звучит сердито и с упреком.
– Нет. Только те две недели летом.
– А что потом было с Лив? – спросила Флоранс, впервые подняв голову.
– Я на ней женился, и она стала матерью Антона. Я рассказал ей о Клодетте. Она ответила, что подождет. Она была хорошей женщиной.
– Была?
– Она умерла в прошлом году.
Фридрих опустил глаза. Элиза сразу подумала о Викторе, и ей стало пронзительно грустно.
– В этот раз я появился, поскольку надеялся склонить Клодетту к какому-нибудь разумному решению относительно Флоранс. Мне очень хотелось познакомиться со своей дочерью.
Флоранс встала и ушла, хлопнув дверью. Элиза видела, как Элен часто заморгала. У нее и самой глаза были на мокром месте, но она решительно вытерла слезы.
– Антон сегодня не пошел со мной лишь потому, что я уже все ему рассказал.
– Как он отнесся к этим открытиям? – спросила Элиза.
– Ему сейчас нелегко. Его тянуло к Флоранс. Он чувствовал родство душ. Но он поймет. Сын меня поддерживает. Думаю, он сочувствует всем вам.
Элен взглянула на часы, словно желая закончить эту встречу. Потом посмотрела на Элизу. «С меня довольно», – говорил ее взгляд.
– Надо же, уже шесть часов.
– Не стану злоупотреблять вашим гостеприимством. – Фридрих встал. – Спасибо, что дослушали меня до конца. Если Флоранс пожелает, мы можем повидаться с ней завтра во второй половине дня. Мы с Антоном будем ждать ее у ворот в два часа. Через несколько дней мы возвращаемся в Германию.
Глава 58
События прошлого, всплывшие на свет после стольких лет, нанесли Элен душевную травму. Испытывая некоторое сочувствие к матери, она была в ярости из-за своего отца. Любовь матери, страсть – чем бы это ни было – имела жуткие последствия, растянувшиеся очень надолго. Если жители деревни знали о случившемся двадцать лет назад, то наверняка сочли поведение матери скандальным. Элен чувствовала и себя замешанной в скандале, жалела о невозможности повернуть время вспять и сделать так, чтобы их нынешняя встреча с Фридрихом Беккером не состоялась.
К ней в комнату постучалась Флоранс. Вид у младшей сестры был совершенно изможденный.
– Элен, можно с тобой поговорить?
– Конечно. – Элен знаком предложила ей сесть на кровать.
– Я не перестаю думать об этом.
– Я тоже.
– Ты ему веришь?
– Я не хочу ему верить, – вздохнула Элен.
– Я поначалу тоже не хотела, а потом поверила. Но думать о нем как о своем отце я не могу.
– И не думай. Ты вообще не обязана с ним видеться. Кстати, он скоро возвращается в Германию.
Сестры ненадолго умолкли.
– Как подумаю, у меня тошнота подкатывает к горлу, но я все-таки должна увидеться с ним. С ним и Антоном. До их отъезда. Быть может, другого шанса у меня не будет.
Элен понимала: ей не удержать сестру, да она и не вправе это делать. Нельзя уберечь Флоранс от возможных последствий этой встречи.
– Фридрих Беккер кажется мне порядочным человеком, – сказала Элен.
Флоранс порывисто сжала ей руку и тут же отпустила.
– Несмотря на его любовную историю?
– В подобных историях всегда участвуют двое. Жаль только, что он немец.
– Ты обвиняешь маман?
Элен тщательно обдумывала ответ, однако ее мысли были вовсе не о матери, а об отце. О ее грустном, одиноком отце. Ей так хотелось поговорить обо всем этом с Мари, но та сейчас находилась далеко.
– Прогуляюсь-ка я немного, – сказала Элен и встала. – Голову прочищу. Ничего, если я тебя оставлю?
Флоранс кивнула и поцеловала ее в щеку:
– Прости, я вела себя так несдержанно.
Элен потрепала ее по плечу и вышла.
В отсутствие Мари Элен решила поделиться с Виолеттой. Сорвав в саду несколько васильков, она вышла за ворота.
По дороге она, естественно, думала об откровенном рассказе Фридриха. По крайней мере, это хотя бы объясняло дальнейшее поведение Клодетты: отстраненность, постепенное замыкание в себе, закрытое сердце. Элен смутно помнила мать жизнерадостной молодой женщиной – веселой и смеющейся, – но те воспоминания ускользали при малейшей попытке их ухватить. Призрачное лицо Клодетты и желтое летнее платье – два момента из зыбкого прошлого, не желавшего давать более четкую картину.
Элен остановилась, прищурила глаза, пытаясь сосредоточиться, и вдруг перед ней в ярких и сочных красках открылся канал памяти. Она снова была ребенком и наслаждалась погожим солнечным днем их деревенской жизни втроем: Клодетта, Элиза и она. Отца Элен не видела. Может, они приезжали сюда летом без него? Элен поглубже вдохнула и мысленно приказала воспоминанию раскрыться. Она увидела себя бегающей за Элизой по узкой дорожке. Появилось ощущение свободы. В нос ударили запахи летнего луга. Они пришли набрать сочных цветков бузины. «Собирайте только свежие цветки», – говорила им мать, предупреждая, чтобы не брали увядающие и не перепутали с лесным купырем, цветы которого были похожи на бузину. Сочные цветки бузины были их сокровищем, которое они собирали в полотняные мешки. Каждая старалась набрать больше других. Вернувшись домой, дочери помогали Клодетте делать шампанское из бузины. Через несколько дней они тщательно упаковали бутылки, засунув между чемоданами в багажнике машины. В таком виде шампанское отправилось в Ричмонд, где ему предстояло пройти несколько недель выдержки.
Элен вспомнила, как ежедневно проверяла бутылки – не рассеялась ли муть. Во рту появился вкус мяты. Этот вкусный шипучий напиток мать всегда украшала веточками мяты. Распивая первую бутылку, они объелись викторианским бисквитом, которым закусывали.
Элен с удовольствием бы задержалась мыслью в тех золотых деньках, но лай деревенских собак вернул ее к действительности.