Стоило ей постучать, как дверь дома Виолетты сразу же распахнулась. Вид у подруги был несколько напряженный.
– Давай проходи, – торопливо произнесла Виолетта.
– Ты как себя чувствуешь? – спросила Элен.
Виолетта не ответила. У нее были темные круги под глазами, да и вся она выглядела измученной. Элен почувствовала, что зашла в неудачное время, и уже была готова проститься и уйти, однако что-то ее удержало. Может, Виолетте требуется ее помощь. А может, как бы эгоистично это ни звучало, ей необходимо выговориться.
– Как Жан-Луи?
– Так себе. Опять жалуется на боли в груди. Из-за них мы оба спим кое-как.
– Извини. – Элен протянула ей васильки. – Я могу зайти в другое время.
Она увидела, что Виолетта почти обрадовалась этому, но через мгновение подруга улыбнулась и сказала:
– Давай проходи. Я сейчас поставлю цветы в воду.
Она взяла красивую белую вазу, которая великолепно сочеталось с насыщенным ярко-синим цветом васильков. При ее безупречном вкусе Виолетта точно знала, что с чем сочетается. Вдобавок она всегда следила за собой. Даже сейчас, усталая, она встретила Элен в изящном костюме из юбки и жакета, подчеркивавшем ее тонкую талию. Костюм был нежно-зеленого цвета, практичный, пригодный на все случаи жизни. На шею Виолетта повязала пестрый шарф.
Подруги уселись на кухоньке, и Элен рассказала все, что услышала от Фридриха.
– Такое ощущение, словно моя семья бесповоротно изменилась, – со слезами в голосе закончила Элен. – Все это настолько печально. Пока не знаю, как это подействует на Флоранс.
Казалось, Виолетта ее внимательно слушает. Подруга кивала в нужных местах, восклицала там, где требовалась, однако Элен чувствовала, что ее не слышат. Это «слушанье без слышанья» огорчало ее еще сильнее и не давало высказать страхи по поводу Флоранс. Элен едва сдерживала свое отчаяние.
Взглянув на часы, Виолетта вдруг порывисто встала:
– Надо растопить плиту.
– Я тебе мешаю заниматься домашними делами? – резковато спросила Элен.
– Нет… нет. Не это. Просто тут всего накопилось.
Элен оглянулась по сторонам и только сейчас заметила беспорядок. Такое было несвойственно Виолетте, которая, подобно самой Элен, была помешана на чистоте.
– Скоро должен подойти заказчик.
– Забрать шляпу? Или заказать?
– Конечно забрать, – ответила Виолетта, однако ее голос звучал неубедительно, а сама она как будто защищалась. – Мы можем снова поговорить о Флоранс в любое время, когда захочешь. Но я уверена: у нее все будет хорошо.
Элен почувствовала тяжесть в животе. Казалось, ее выпроваживают. Перед мысленным взором мелькнуло лицо Джека. Вот он бы ее выслушал. Только где он сейчас?
– Понимаешь… – начала Элен и замолчала, однако решила договорить до конца. – Я все время думаю: как то, что Флоранс оказалась наполовину немкой, повлияет на ее жизнь здесь?
– Ты говоришь о будущем?
– Да. Во время освобождения. И потом.
– И ты уверена, что оно наступит?
– Да.
– Лучше всего, если она будет держать язык за зубами. Согласна?
Теперь точно пора уходить.
– Пойду я. – Элен встала. – Не хочу отнимать у тебя время.
Виолетта проводила ее до двери, где они торопливо обнялись. Элен ушла, продолжая раздумывать о странном поведении Виолетты.
Проходя мимо ратуши, она увидела на ступеньках эсэсовского офицера, говорившего с секретарем, Паскалем. Вскоре офицер направился к дому Виолетты; у двери он остановился и постучал. «За шляпой явился», – подумала Элен. Как ужасно, что Виолетта вынуждена общаться с подобными людьми!
Мысли Элен невольно вернулись к рассказу Фридриха. Ей было трудно понять отца, поставившего Клодетте ультиматум. Скорее всего, он это сделал ради сохранения семьи. Имел ли он право так поступить? Наверное, нет. Мать осталась, но, насильственно прикованная к семье, сделалась желчной, и все это самым печальным образом повлияло на ее последующую жизнь. А у Элен с Элизой это вылилось в неприязнь к любимице матери, поскольку Клодетта всегда любила Флоранс сильнее, нежели старших дочерей.
Элен видела, как Виолетта открыла дверь и, фальшиво улыбаясь, впустила офицера. От этого зрелища ее передернуло.
Глава 59
По пути через лес Флоранс чувствовала себя легкой, как былинка. Казалось, стоит подуть ветру, и ее унесет.
– Что ты остановилась? – мягко произнес Антон. – Идем дальше.
Над их головами блестело синее небо. Они шли, перепрыгивая через узловатые корни деревьев и стараясь не наступать на цветы. За все это время их руки ни разу не соприкоснулись. Флоранс всегда любила разные оттенки зеленого, подолгу разглядывая мхи, лишайники, травы. Однако сегодня ее глаза не воспринимали оттенков, а замешательство, испытываемое ею, было готово прорваться.
На полянке для пикников они сели на скамейку, нервозно поглядывая друг на друга. Прежняя легкость общения исчезла. «Как чужие», – подумала Флоранс.
– Я… – произнесла она и тут же замолчала, закусив губу.
Она не знала, какое чувство снедает ее сейчас. Стыд, страх, грусть. Но что еще важнее, ей было не справиться с безнадежной тоской по ясному и понятному ощущению самой себя. Вместо этого Флоранс казалось, будто внутри ее что-то сдвинулось с места и теперь она везде чужая.
– Ты что-то хотела сказать, – осторожно напомнил ей Антон. – Правда, все это довольно странно?
Ее висок пронзила пульсирующая боль. Это было не странно, а гораздо хуже. Но если она заговорит, то опять заплачет, чего она совсем не хотела. Флоранс подняла голову, глядя, как листва деревьев вспыхивает в лучиках солнца.
– Я…
И снова эмоции не дали ей говорить.
Антон молчал.
– Кто я? – наконец сумела произнести Флоранс, сжимая кулаки. – Я чувствую себя незнакомкой.
– Ты все та же Флоранс, какой была.
– Нет, не та же. Теперь я наполовину немка. – Но и это было не все. – Как будто у меня в душе все перетряхнули, и мне от этого больно. По-настоящему больно.
Антон попытался взять ее за руку, но Флоранс отодвинулась. Чувства, переполнявшие ее, она не могла ни объяснить, ни даже понять. Прежде она чувствовала себя частично англичанкой и частично француженкой. Ее это устраивало. И вдруг оказалось, что в ней нет ничего английского, зато половина немецкой крови. Ей хотелось, чтобы ее отцом оставался Шарль Боден, которого она всегда любила. И не нужен ей никакой Фридрих Беккер.
– Тебе просто нужно к этому привыкнуть, – сказал Антон.
– А если не привыкну?
Антон пожал плечами. Вид у него был таким грустным, что Флоранс мысленно упрекнула себя за эгоизм. Она даже не подумала, как все это ударило по Антону.
– Тебе самому это как? Как ты себя чувствуешь? Ведь ты узнал правду всего на день раньше, чем я.
На виске Антона задергалась жилка. Прежде чем ответить, он шумно вдохнул:
– Мне тоже надо с этим свыкнуться, но мне легче. У меня появилась сестра. Понимаешь? – (Флоранс не ответила.) – Я тебе кое-что принес. – Антон полез в карман и достал серебряный медальон на цепочке. Он щелкнул замочком и протянул ей медальон. – Отец хочет, чтобы он находился у тебя.
Флоранс взяла медальон, внутри которого лежали две фотографии. Взглянув на снимки, она недоуменно посмотрела на Антона.
– Разве ты не видишь? – спросил он. – Младенец на правом снимке – это ты, а на левом – я.
Над головой весело щебетали птицы.
– Я думала, на обоих снимках ты, – едва сдержав слезы, сказала она.
Антон покачал головой:
– В раннем детстве мы выглядели как близнецы. Ты никогда не задумывалась, почему ты не похожа ни на мать, ни на отца?
– Я знала, что Элен пошла в отца, а Элиза – в маман. Я думала: должно быть, я похожа на свою английскую бабушку. Правда, я никогда ее не видела. Она умерла еще до моего рождения, а теперь… Теперь у меня нет никакой английской бабушки.
Антон смотрел на нее. Флоранс видела, сколько нежности и сочувствия в его глазах. Ей нужно постоянно напоминать себе, что Антон и Фридрих – хорошие люди. И все равно для нее было шоком узнать, что она дитя врага.
– Мы и сейчас очень похожи. Правда?
– Наверное. Хотя раньше я этого не замечала.
Флоранс увидела юркую рыжую белку, скачущую по стволу ближайшего дерева. Антон посмотрел туда же.
– Какое разнообразие жизни в этих лесах, – сказал он.
– Нам так нужны обильные дожди.
Ей хотелось расспросить Антона, а не болтать о пустяках, но ничего не получалось. Действительно ли она хочет узнать о его жизни? Может, тогда случившееся станет более реальным? Но ей не хотелось такой реальности. Ей хотелось проснуться и убедиться, что все это было сном.
– Раньше мне хотелось верить в лесных фей. А теперь я в них не верю.
– Что изменилось?
– Жизнь, я так думаю.
В глубине леса воздух еще сохранял влажность. Флоранс вдыхала запахи листьев и земли. Ветер шевелил кустики зеленых папоротников. Ее сердила собственная трусость. Решив, что потом будет себя корить за упущенную возможность, она спросила Антона, какой была его мать.
– Веселой, доброй, благожелательной, – ответил он. – Она всегда улыбалась.
– Должно быть, ты скучаешь по ней.
Флоранс видела, как дрогнуло горло Антона.
– Я тебе очень сочувствую.
Они до сих пор осторожничали в общении друг с другом. Правила игры поменялись. Подумав об этом, Флоранс глубоко вдохнула.
– Твое сочувствие прозвучало искренне.
– Мне так неуютно.
– Со мной?
– С собой.
– Мне тоже, – улыбнулся Антон. – Отчасти.
– Твоя мама была совсем не похожа на мою. Моя по-доброму относилась ко мне, а с Элен и Элизой она держалась по-другому.
Они посидели еще немного, затем Антон взглянул на часы и сказал, что ему пора возвращаться к Фридриху.
– А он, кажется… хороший, – произнесла Флоранс и тут же надула щеки, сознавая нелепость своих слов. – Понимаешь, я не могу называть его отцом. Я как будто… предаю человека, которого привыкла считать отцом.