– Элиза поможет достать бензин.
Элен замолчала, думая о младшей сестре. Целых семь лет она по-матерински заботилась о Флоранс, и вдруг теперь ее придется отпустить. Оторвать от себя.
– Джек, ты позаботишься о ней?
– Конечно. Самым наилучшим образом.
Элен чувствовала, что у нее разрывается сердце. Голова раскалывалась от боли. Встав, она резко отодвинула стул, покинула кухню, прошла садом и двинулась дальше. Ей было больно от предстоящей разлуки. Очень больно. Она любила Флоранс и не представляла, что та выпадет из ее жизни. Элен уже знала, что будет скучать по сестре, и эту тоску не выразишь словами. В голове до сих пор не укладывалось, что после всех недавних ужасных событий их ждало неизбежное расставание.
Придя на полянку для пикников, Элен легла на землю. Она смотрела на кроны деревьев, слушала птиц и думала о семи годах, проведенных здесь. За это время все они выросли, изменились, прошли свой путь развития. У них были общие радости и горести. За эти годы они стали сильными, а их сестринские узы окрепли. Но отъезд Флоранс – это не конец. Нельзя так думать.
Через час с небольшим Элен вернулась домой и столкнулась с выходящей Элизой.
– Ты уже знаешь?
– Флоранс рассказала. Ты права: это наилучшее решение. Не кисни.
Элен стиснула протянутую руку сестры.
– Вы обе меня простите, но мне надо отлучиться, – сказала Элиза. – Думаю, ненадолго.
С тяжелым сердцем Элен вошла в дом, поднялась наверх. Флоранс находилась у себя в комнате. Вся кровать была занята одеждой. Еще с порога Элен увидела, что вещи разложены по назначению: платья, нижнее белье и так далее. Услышав шаги, Флоранс подняла голову и потянулась всем телом.
– Черт! Совсем запуталась. Не знаю, что брать с собой.
Элен видела, каких усилий стоит Флоранс эта внешняя бодрость.
– Боюсь, ты не сможешь взять с собой все, что собрала.
– Ты уверена? – (Элен втянула воздух ртом и кивнула.) – Кстати, Джек куда-то ушел. Он сказал, что мы выедем совсем рано, еще до восхода солнца… – Голос Флоранс дрогнул. – Элен, уже завтра. Завтра.
Элен снова кивнула. Флоранс сделала над собой волевое усилие, чтобы не потерять самообладания.
– Он пошел удостовериться, что у Клода есть все необходимое. По его мнению, в наших краях еще могут быть сражения, но в конце концов немцы отступят и целиком уберутся из Дордони.
– Ты знаешь, куда пошла Элиза? Я спрашивала, но она мне не сказала.
– Она пошла выразить соболезнование семьям тех, чьи близкие погибли от рук «Дас Рейх».
– Понятно, – только и ответила Элен и отвернулась, пряча лицо.
Она так надеялась провести время с Джеком. Ведь это его последний день здесь. Потом успокоила себя мыслью, что у них впереди ночь. И конечно же, она была несказанно рада провести этот день с Флоранс. При мысли о расставании у Элен начинало щемить сердце. Неужели это последний день, когда она видит младшую сестру?
Флоранс прекратила сборы, а когда Элен повернулась к ней, улыбнулась и спросила:
– Тебе нравится Джек? – (Элен тоже улыбнулась.) – Вы провели с ним ночь?
– Да.
– В таком случае я рада за тебя.
Флоранс склонилась над кроватью и, что-то напевая себе под нос, принялась заново сортировать одежду.
– Подожди, – вмешалась Элен, останавливая эти хаотичные действия. – Нужно продумать и отобрать самое необходимое.
Элен стала отбирать вещи, необходимые для путешествия по горам, и те, что пригодятся сестре на остаток английского лета. Флоранс хмуро смотрела, как Элен все красивые платья и юбки сложила в отдельную кучку под названием «останется здесь».
– Как же я поеду без платьев?
– У тебя для них не хватит места в сумке.
– Элен, ну пожалуйста.
Элен вздохнула и сдалась:
– Хорошо, возьми одно. Посмотри на свой походный гардероб с точки зрения практичности. И не забывай: ночью в горах бывает холодно. Потом я постараюсь переслать тебе еще что-то из одежды.
Казалось, Флоранс смирилась с ситуацией. Наконец-то младшая сестра прекратила витать в облаках и обрела крупицу здравого смысла вместе с житейской мудростью.
Элен аккуратно сложила все, что сочла необходимым для дороги: платье, шорты, блузку и смену нижнего белья. Достав старую полотняную сумку, она принялась укладывать туда одежду. Затем добавила полотенце, кусок мыла, зубную щетку и щетку для волос.
– Теперь реши, что ты наденешь в дорогу.
Флоранс быстро заморгала. Вид у нее был страдальческий, словно только сейчас она поняла неизбежность отъезда.
– Дорогая, я тебе очень сочувствую. Но ты сама понимаешь…
Флоранс шумно сглотнула и взяла в руки свое любимое платье с красно-голубым узором.
– В сумке у тебя уже лежит одно, – осторожно напомнила ей Элен. – Я бы советовала тебе надеть брюки.
– Ну пожалуйста.
Элен вынула из сумки шорты, заменив их темно-синими брюками.
– Устраивает? Во всяком случае, они будут с тобой.
По щеке Флоранс скатилась слезинка, которую она тут же смахнула.
– Что я скажу маман? Придется рассказать о появлении Фридриха.
– Да. Ты ей расскажешь.
– Она сильно рассердится. Ей не понравится, что мы узнали правду.
Элен задумалась над словами сестры. Возможно, их мать испытает облегчение. А может, придет в замешательство. Зная Клодетту, нельзя было исключать, что она станет все отрицать или придумает какую-нибудь полуправду. Как-никак, она столько лет потчевала дочерей ложью и обрекла себя на жизнь, совершенно неприемлемую для ее натуры.
– О чем ты думаешь? – спросила Флоранс.
– О том, что нашей матери будет нелегко.
– Но если не рассказывать о чем-то важном, что затрагивает других, это все равно ложь. Согласна?
– Обман умолчания. Да. Но если принять ее точку зрения… возможно, она думала, что так будет лучше для всех. Не забывай, правда способна ранить.
– Элен, а ты сама что чувствуешь по этому поводу? Ты же видела, как она рвала на себе это красное платье.
– Мне не по себе. Мне грустно. Иногда я злюсь, особенно сейчас, поскольку та история означает… – Она замолчала.
– Поскольку та история привела к моему отъезду.
– Да.
Сестры посмотрели друг на друга.
– Элен, не надо печалиться. Все решено правильно. Я это поняла. А знаешь, пока буду с маман, я расспрошу ее и про нашу тетку Розали. Она же нам никогда не рассказывала, куда исчезла ее сестра.
– Семейные тайны?
– Вот именно. Когда я выйду замуж, то всегда буду честна.
– Думаю, еще важнее делать правильный выбор, включая и мужчину, за которого выходишь.
– Беда в том, что мы не всегда знаем, какой выбор правилен. Голова говорит мне одно, сердце – другое. Кого тут слушать?
Интересный вопрос. А она сама кого слушала? Элен знала, как чертовски тяжело быть честной с собой. Столько лет она заменяла сестрам мать, и эта роль стала определять ее личность. И теперь, выпуская Флоранс из-под своего крыла, она чувствовала боль. Отъезд младшей сестры был началом свободы для всех трех, но, когда больше не знаешь, кто ты, свобода способна испугать.
– Элен? – допытывалась Флоранс. – Так сердце или голова?
– Мой здравый смысл подсказывает, что нужно слушать обоих.
– А я, наверное, всегда буду слушать сердце.
Элен склонила голову набок и посмотрела на сестру:
– Знай, ничего из случившегося не изменит моих чувств к тебе.
– Знаю. Спасибо.
Элен протяжно вдохнула, взяв себя в руки.
– Давай закончим сборы.
Они забыли, что понадобится теплая вещь, и Флоранс полезла в ящик комода за желтым кардиганом.
После сборов сестры уселись поесть. Флоранс сварила чечевичный суп и приготовила небольшую миску зеленого салата. Потом она повела Элен в сад и рассказала, где что растет, что можно собирать постоянно, а что до поры до времени оставить в покое. Флоранс показала, чем всходы отличаются от взрослых растений, дала советы по борьбе с насекомыми-вредителями и объяснила устройство потайного погреба.
– Я буду скучать по своим козам и курам, – призналась Флоранс, глаза которой были на мокром месте. – Элен, я так не хочу уезжать.
– Дорогая, я понимаю твои чувства.
– Здесь мой дом.
Элен закрыла глаза. Она понимала: любые слова сейчас бесполезны. Всхлипнув, Флоранс отправилась к себе в комнату: мол, она должна оставить письменные инструкции, иначе они всё перезабудут.
Элиза вернулась к ужину. Элен настояла, что сегодня сама его приготовит. Кушанье было простое: жаркое из овощей и лимской фасоли. Однако ей недоставало кулинарной магии Флоранс. Жаркое получилось съедобным, но есть особо не хотелось никому.
Сестры коротали время, наблюдая заход солнца и то, как красные краски сменяются оранжевыми, а затем пурпурными. Они сидели в гостиной и пытались расслабиться. Элен чувствовала: все оттягивают момент, когда вечер подойдет к концу. Она теребила волосы, то и дело поглядывая на сестер. Потом открывала книгу, прочитывала несколько слов и снова закрывала. Вся атмосфера гостиной была пропитана ощущением скорого расставания. Но Флоранс улеглась на диван, положила ноги на колени Элизы и старательно делала вид, что все в порядке. Элен смотрела на лица сестер. Невзирая на случившееся с ней, Флоранс по-прежнему верила, что люди по сути своей добры, хотя ее вера уже не была по-детски наивной. Элиза тоже изменилась: беременность смягчила черты ее лица. У Элен заболела душа, когда она увидела, как Флоранс встает с дивана и потягивается. Расставание с сестрой оказалось тяжелее, чем она думала.
– Мне нужно поспать, – сказала Флоранс. – Вставать очень рано. Вы меня знаете: если я не выспалась, то вообще не человек.
Она тоскливо обвела глазами гостиную, словно хотела запечатлеть в памяти каждую мелочь.
Элиза поставила будильник на четыре часа утра и протянула Флоранс. Флоранс обняла сестер. Все три были готовы расплакаться.
– Все будет хорошо, – успокаивала их она. – Мы снова увидимся.
Элен не могла говорить.