{302}. Были среди делегатов и отважные едоки, которые ели все, что им подавали. Но адмирал Лехи был не из их числа – и принялся объяснять официанту, «не говорившему ни на одном известном языке», с помощью размашистой жестикуляции, чтобы ему подали просто яйцо, тост и кофе, и больше ему ничего не надо. Через четверть часа официант вернулся с икрой, ветчиной, копченой рыбой и водкой на подносе. «Бога ради, – взвыл Лехи, доведённый почти до апоплексического удара, – пришлите мне кого-нибудь англоговорящего!» Не многим лучше был и обед. Из трёх-четырёх блюд два непременно были икрой с русским чёрным хлебом и той или иной разновидностью супа с капустой{303}.
Анна, Кэтлин и Сара обычно завтракали позже, за компанию с отцами, и в более тихой и интимной обстановке. У Черчиллей это был скорее сразу «второй завтрак» («ланч» в британском понимании или «бранч»[22] в американском). В Ялте Уинстон и Сара не ложились раньше третьего часа ночи, поскольку дипломатическая почта с важнейшими сообщениями с Даунинг-стрит доставлялась лишь за полночь. В результате просыпался Уинстон поздно и завтракал не раньше 11:30, а затем ничего не ел до вечернего ужина по завершении пленарного заседания{304}.
Рузвельты и их ближний круг питались куда более упорядоченно в силу предписанной диеты. «Трапезы здесь разительно отличаются от Чекерса», – писала Кэти Памеле. Для сравнения Кэти не даром взяла столь памятные ей поздние обеды в Чекерсе, где жуткие новости с войны перебивали все прочие темы для разговоров, а премьер-министр способен был муссировать эту тему до бесконечности. У Рузвельтов было по-другому: «Президент абсолютно очарователен и лёгок в разговоре на любой предмет – Война почти не поминается, разве что светлые стороны – об обсуждениях на конференции говорится вскользь – а так в основном это политика, друзья, и все перекидываются забавными историями»[23]. За ланчами у Рузвельта собирались его привычные «прилипалы», как их называла Кэти, к которым относились: босс нью-йоркских демократов и политический советник президента Эд Флинн (похоже, поехавший на конференцию «развеяться»), Па Уотсон (искренний и добрый, но также оказавшийся в Ялте просто за компанию с президентом), адмирал Лехи и пресс-секретарь Стив Эрли («весь из себя такой важный и напыщенный» по словам Кэти). «Забавляет наблюдать их игру в придворных», – подытожила Кэти в письме Пэм{305}.
Прибытие Черчилля и Рузвельта с их «придворными» будто воскресило память о статусе Ялты как царской резиденции; русские слуги склоняют головы, встав наизготовку у тронов, чтобы по мановению пальца господ выполнять любые их прихоти. В 1867 году Марк Твен побывал в Ялте с визитом к Александру II в ходе своей кругосветной экскурсии в составе группы американских туристов. Посещение России привело Твена к следующему заключению[24]: «Любезность русского идёт от сердца, это чувствуется и в словах, и в тоне, – поэтому веришь, что она искренна»{306}. Похоже, что семьдесят восемь лет, две мировые войны и революция мало что изменили. Радушие русских было порою настолько ошеломляющим, что впору было с ума сойти от их гостеприимства. За очередной порцией икры (счёт порциям все давно потеряли), Сара Черчилль небрежно оборонила, ни к кому конкретно не обращаясь, что недурно было бы употреблять эту икру под лимончик. На следующий же день будто из ниоткуда (на самом же деле – из оранжереи, куда срочно доставили трофейное лимонное дерево) материализовался к икре лимон{307}. В другой раз Питер Портал залюбовался огромных размеров стеклянным аквариумом в зимнем саду Воронцовского дворца. Рыб в том аквариуме не водилось, одни водоросли, о чем он умилённо и сообщил кому-то из спутников. Вскоре в аквариуме резвился целый косяк золотых рыбок. Значит, кто-то из обслуги всё-таки владел английским и тайком подслушивал разговоры гостей, поскольку едва ли желания Сары и Портала сбылись по случайному стечению обстоятельств. О том, кто и как это делал, им оставалось только догадываться{308}.
Самым же тревожным проявлением советского гостеприимства были назойливые предложения «грелок для постелей». Это могло бы даже показаться продуманной заботой хозяев о здоровье гостей, вот только речь шла не о резиновых грелках или стеклянных бутылях с горячей водой, и не об одеялах с электроподогревом, и даже не о старомодных перфорированных стальных коробках с горячими камнями внутри. Нет, грелками для постелей у них назывались молодые русские женщины, готовые поступить в распоряжение делегатов по первой же просьбе. Анна, узнав об этом, ничуть не удивилась, поскольку была в курсе, в целом, униженного положения женщин в советском обществе. Но тем не менее это продолжало беспокоить её на протяжении всего пребывания в Ялте. Похоже, никто из американских гостей этим хозяйским предложением так и не воспользовался.
Встречи 5 февраля начались очень динамично – едва лишь улеглась неизбежная протокольно-организационная суматоха. Все пленарные заседания были запланированы на вторую половину дня в Ливадийском дворце, ежедневные совещания военных и переговоры министров иностранных дел шли в резиденциях всех трёх союзников в порядке ротации. В полдень британские начальники штабов прибыли в Кореиз для продолжения начатого накануне пленарного обсуждения с американскими и советскими штабистами стратегического плана совместных действий на завершающем этапе войны. Однако дальше коновязи при въезде на охраняемую территорию часовые НКВД их машины не пропустили. Казалось бы, маршал авиации Питер Портал, фельдмаршал сэр Алан Брук, адмирал сэр Эндрю Каннингхэм, фельдмаршал сэр Харольд Александер и генерал Гастингс «Паг» Исмей были самыми узнаваемыми британскими действующими лицами в той войне (после Черчилля, естественно), но в НКВД, похоже, понятия не имели, кто они такие. После «множества телефонных звонков» вопрос был всё-таки улажен, и караульные жестами сигнализировали англичанам, чтобы те заезжали{309}. Американские же генералы тем утром и вовсе попали впросак, прибыв поначалу по ошибке в Воронцовский дворец вместо Юсуповского. В результате этих недоразумений военное совещание началось на полчаса позже запланированного{310}. Но в конце концов военачальники сумели-таки приступить к делу – и провели продуктивное трёхчасовое обсуждение координации действий сухопутных, военно-воздушных и военно-морских сил союзных держав{311}.
Сердечная атмосфера установилась и на начавшейся в 13:30 встрече трёх министров иностранных дел. Этой встречей, где также присутствовали послы и эксперты-международники, началась серия ежедневных обсуждений важнейших вопросов внешней политики. Вскоре после её начала Аверелл Гарриман внезапно прервал размеренный ход обмена мнениями не терпящим отлагательства важнейшим официальным заявлением: им только что получена депеша с известием, что американские войска под командованием генерала Дугласа Макартура нанесли сокрушительное поражение японцам в решающей битве за Манилу. От этого удара врагу было не оправиться, и он однозначно положил конец трёхлетней японской оккупации Филиппин. После этого по доброй русской традиции пришлось всем поднять по кругу триумфальные тосты за победу и обильно обмыть её, прежде чем возвращаться к насущным делам{312}.
При всей кажущейся дружественности атмосферы Гарриману слабо верилось, что дух сотрудничества, вызванный этой победой, сохранится надолго. Советская переговорная стратегия была выстроена по совершенно определённой и до деталей ему знакомой схеме. Поначалу Советы демонстрируют сердечность, обязательность и сговорчивость, особенно по второстепенным для них вопросам. Зато потом они начинают яростно упираться по вопросам, которыми по-настоящему глубоко озабочены, становятся вдруг резкими, грубыми и даже враждебными, и ни на шаг не отступают от сформулированной ими изначально конкретной позиции, всячески подчеркивая при этом проявленную ими чуть ранее гибкость и уступчивость. Однако же под занавес переговорного процесса они неизменно возвращаются к жизнерадостному дружелюбию и провожают гостей праздничным банкетом с тостами за дух сотрудничества и крепость союза великих держав. Советы освоили такую тактику ведения переговоров в совершенстве и гибко приспосабливают её к любым текущим нуждам, что и продемонстрировали с блеском в Тегеране. Наверняка и здесь они к ней снова прибегнут{313}.
Перед отъездом из Воронцовского дворца в Ливадию на послеобеденное пленарное заседание Уинстон и Сара решили прогуляться вниз к террасе и полюбоваться зимним морем в косых лучах клонящегося к закату солнца. Погода в тот день выдалась мягкая, и терраса прогрелась настолько славно, что Сара даже пальто не стала надевать. Она уже даже жалела теперь, что потратила драгоценные одежные талоны на термобелье под униформу{314}. Воздух тут был благостно тёплый по сравнению с промозглой сыростью и вечным туманом на их авиабазе в Медменхэме, одно воспоминание о которой тут же отзывалось ледяным покалыванием в ступнях{315}. На прогулке им встретилось трио представителей высшего британского командования: Алан Брук, Харольд Александер и Питер Портал, только что вернувшееся из Кореиза с совещания начальников штабов, и военачальники решили составить им компанию.