а превыше всего – личной безопасности товарища Сталина. В Ялте охранное ведомство располагало четырьмя расквартированными по казармам полками личного состава, а в дополнение к ним – 1200 тайными агентами, мотоциклетным отрядом численностью в 120 человек и полусотней телохранителей, приставленных к особо важным персонам союзников. Всего этого им, однако, показалось недостаточно, и перед конференцией туда откомандировали ещё шестьсот спецагентов для патрулирования территории Ялты и её окрестностей. В дневное время сталинская дача в Кореизе и Ливадийский и Воронцовский дворцы были окружены двумя кордонами оцепления; в ночное – тремя{350}.
В отличие от Молотова, Вышинского или Майского, которые выступали в Ялте от лица советской власти официально и публично, Берию Сталин попросил держаться в тени. Да если бы даже кто-то из западных дипломатов и столкнулся с сорокапятилетним наркомом внутренних дел в сумрачных коридорах Ливадийского дворца, в лицо его никто и из них и не узнал бы. На первый взгляд Лаврентий Берия был человеком ничем не примечательным. Как Сталин ничуть не походил на диктатора, так и Берия выглядел обманчиво, и никто не заподозрил бы властолюбивого и лёгкого на расправу человека в этом лысеющем толстом коротышке с сальной кожей. Миниатюрное пенсне на переносице придавало Берии вид скорее тихого интеллигента, нежели кровожадного сеятеля смерти и разрушений. И эманация силы исходила никак не от его низкорослой наружности, но лишь от манеры держаться. Как и Сталин, Берия был родом из бедной грузинской семьи. В детстве Лаврентий мечтал выучиться на архитектора, но погоня за властью необоримо подвигла его влиться в ряды ЧК, первой инкарнации советской тайной полиции. Там он быстро снискал репутацию как блестящего организатора и управленца, так и безжалостного садиста. Светлана описывала Берию следующим образом: «Он был великолепным современным образчиком искусного придворного, воплощением восточного коварства, лести и лицемерия, которому удалось запутать даже моего отца, человека, которого обычно было трудно обмануть»{351}. Один из подручных Берии полагал, что тот был способен без колебаний убить даже лучшего личного друга{352}. Возглавив в 1938 году НКВД, Берия нашёл достойное применение как своим организаторским способностям, так и склонности к брутальному насилию, рьяно взявшись за решение разнообразнейших задач в диапазоне от координации конверсии мирных производственных предприятий в военно-промышленные до депортации (и истребления) «классовых врагов» и неблагонадёжных (с их со Сталиным точки зрения) национальных меньшинств, таких как крымские татары, чеченцы, ингуши, калмыки и турки-месхетинцы. Под руководством Берии агенты НКВД возложили на себя также и полицейские функции в отношении бойцов Красной армии, следуя за боевыми подразделениями в составе т. н. «заградительных отрядов» и подвергая аресту или расстреливая любых трусов, несогласных или дезертиров, отставших от своих частей{353}.
Помимо политической власти Берия не менее страстно вожделел секса. В кабинете у себя он держал всё необходимое для удовлетворения похоти – от секс-игрушек до порнографии и от шёлкового нижнего белья до пыточных инструментов. Женщин Берия насиловал с остервенением истинного маньяка. Коллеги сбились со счёта, сколько женщин он затащил в постель. Кто-то насчитал тридцать девять, у других выходило под сотню. Точной цифры не мог знать никто. Одни жертвы являлись к Берии в роли просительниц за репрессированных НКВД любимых. Других он просто умыкал с улиц Москвы, запихивая с помощью телохранителей в свой бронированный «Паккард». Тех из них, кого он, справив половую нужду, не убивал или не арестовывал, чтобы отправить в трудовой лагерь, он, случалось, распоряжался доставить домой на машине с букетом цветов, – такая вот гротескная пародия на галантность{354}.
Двадцатилетний Серго Берия, как и его отец, оставался в Ялте в кулуарах. Просиживая часами за глухой дверью в тихой комнате, он внимательно вслушивался в каждое слово Рузвельта. Серго Берия пребывал в самом центре скоординированных советских усилий по инженерно-технической прослушке – сначала в Тегеране, а теперь и в Ялте. За Серго, в отличие от его отца, патологических наклонностей замечено не было; он был вполне тихим и вменяемым слушателем Ленинградской военной академии связи, страстно увлечённым радиоэлектроникой. Сталин знал Берию-младшего с детства{355} и лично пригласил Серго в состав контингента сил безопасности, сопровождавших его в ходе поездки в Тегеран, назначив его ответственным за прослушивание разговоров Рузвельта. Блестящим исполнением этой задачи в Тегеране Серго заработал себе место и в Ялте{356}. В отличие от Лаврентия Павловича Берия, говорившего только по-грузински и по-русски, его сын знал ещё и английский, и немецкий. Да и внешне Серго был намного привлекательнее отца. И кое-кто из дочерей первых кремлевских лиц, в том числе и Светлана, были в него тайно влюблены{357}.
Хотя американцы с британцами вполне ожидали, что Советы начинят предоставленные им в Ялте апартаменты жучками, а потому тщательно их проверили, многие советские жучки были выполнены по передовым по тем временам технологиям без использования металла и остались не выявленными с помощью старомодных металлоискателей. Помимо жучков, Советы располагали ещё и направленными микрофонами для дистанционной прослушки на открытом воздухе с расстояния до 150–200 метров. Поскольку от приезжих делегатов ожидались и неизбежные прогулки на свежем воздухе по дворцовым садам и паркам, сопровождаемые приватными обсуждениями, Советы понатыкали жучков и там. При этом того же Рузвельта они ловко направляли прямо на потайные микрофоны в садах Ливадии, приведя в порядок лишь строго определенные дорожки, по которым президент мог проехать в своем инвалидном кресле{358}. Расшифровки результатов прослушки спецбригада передавала из своего техцентра непосредственно генералу Антонову, а тот, в свою очередь, кратко докладывал о них Сталину, открывая тому глаза на детальную картину замыслов западных партнёров перед следующим раундом переговоров{359}.
Прослушивание – занятие и так не самое благородное, а тут Советы ещё и посадили Серго и его коллег, включая немало женщин{360}, кормиться, по сути, объедками с барского стола американской и британской служб безопасности при западных делегациях. По большей части информация, доходившая до ушей Серго и его шпионской команды, состояла из малоценных ошметков невзначай оброненных англосаксами комментариев по поводу лимонов и золотых рыбок – и практически ничего из более существенного. Но они всё-таки окупили расходы на своё пребывание в Ялте. Дело в том, что Серго, нацепив наушники, начал прослушивать Рузвельта за полтораста километров до Ялты, а именно – сразу же по его приземлении в Саках. Мощные направленные микрофоны позволили ему дословно ознакомиться с тоном и содержанием беседы двух западных лидеров на летном поле. И Серго не без удовлетворения отметил для себя, что Рузвельт отказывается вступать с Черчиллем в сколь бы то ни было осмысленный диалог. Выслушивая же подобострастно-почтительные обращения к Рузвельту со стороны его вездесущей свиты, Берия-младший даже зауважал американского президента за его политическое чутье. Уважение это было сродни тому, что выработалось у Молотова по отношению к твердолобо-хитрому Гарриману. Зато к Черчиллю Серго не испытывал ни малейшего пиетета – и даже нашёл премьер-министра похожим на жалкого «пуделя, виляющего хвостом»{361}. Будучи ярым антиимпериалистом, Рузвельт особо подчеркивал, что выступает за неизбежный распад Британской империи по завершении войны. Впрочем, подобного рода реплики убедили Серго прежде всего в том, что Рузвельт знает о том, что его прослушивают, и посылает сигналы советскому руководству о своем искреннем желании выстроить долгосрочные рабочие взаимоотношения с СССР в послевоенные годы. Были эти реплики Рузвельта частью хитроумной политической игры или просто беспечностью, – кто знает? Главное, что Серго их отчётливо расслышал – и доложил куда надо{362}.
Хотя внешне кое-какие усилия НКВД – к примеру, та же тотальная прослушка, – казались избыточными до смехотворности и свидетельствующими о параноидальной озабоченности советского руководства обеспечением государственной безопасности, опасность попавшим в лапы силовиков Лаврентия Берии грозила устрашающе реальная. Из трёх дочерей, сопровождавших в Ялте своих высокопоставленных отцов, лишь Кэтлин имела представление о том, насколько страшны энкавэдэшники. К тому времени, когда она писала сестре, что реальной властью в Советском Союзе является НКВД, Кэти успела лишь краем глаза заметить, что руки у советских органов длиннющие. Однако всеохватность этой вездесущей и всепроникающей силы оказалась на поверку настолько шокирующей, что у самой Кэти это ещё долго не укладывалось в голове. В январе 1944 года, когда Кэти и Аверелл успели пробыть в Москве три месяца, на стол послу легла весьма тревожная депеша. Советы, очистив, наконец, от нацистов Смоленскую область, отправили туда комиссию по расследованию военных преступлений, совершенных захватчиками на освобождённой территории, которая обнаружила там массовые захоронения многих тысяч тел польских солдат. Нацистские оккупанты, захватившие эти земли через месяц после вторжения, судя по всему, устраивали в конце лета 1941 года систематические казни пленных поляков и хоронили трупы в некогда прогулочной местности Козьи Горы в Катынском лесу всего в пятнадцати километрах от Смоленска.