В 1975 году, через тридцать лет после Ялты, Анна скончалась на семидесятом году жизни от рака горла. Будто в подтверждение непреходящей природы тесного сплетения нитей судьбы всех этих семей, её муж Джим, овдовев, женился на Диане Гопкинс, дочери Гарри. Незадолго до смерти Анна выступила в нью-йоркском Хантер-колледже с речью, будто подводящей итоги собственной жизни, ставшей неразрывным продолжением жизни её родителей. Там она, наконец, честно и без обиняков призналась в преклонении перед Рузвельтом: «К своему отцу я на протяжении всей его жизни испытывала величайшее восхищение и любовь, и мне очень хотелось во всём ему угождать и снискать его одобрение»{828}. По словам её сына Джонни, каждый из трёх мужей Анны «знал в каком-то смысле, что лишь один мужчина был [для неё] превыше всех, лишь ему была отдана её истинная и сильнейшая преданность». Для Анны время, проведённое с отцом, и лелеемые ею драгоценнейшие воспоминания о каждой такой минуте навсегда останутся «главным подарком от жизни»{829}.
После сокрушительного поражения на июльских выборах 1945 года Уинстон Черчилль никак не мог прийти в себя от шока – и понял, что ему лучше на время убраться прочь из Англии. По этому случаю фельдмаршал Харольд Александер любезно предложил ему в полное распоряжение на весь сентябрь собственную виллу на озере Комо в Италии. Уинстон с радостью согласился. Ведь там, в дивных предгорьях Альп, он сможет, наконец, отбросить прочь газеты и красные коробки с делами государственной важности, взяться вместо этого за кисти и мольберт и посвятить несколько недель мирному занятию живописью[98] в этой райской тиши. Но в одиночестве он перестраивать себя под наступивший новый мир и высматривать себе дорогу в нём не хотел. Клементина была слишком занята, чтобы составлять ему компанию на целый месяц; во-первых, она подыскивала им новую квартиру в Лондоне, а во-вторых – готовила Чартвелл к их возвращению. И снова в пору раздумий о туманном будущем Уинстон выбрал себе в спутницы Сару, и теперь им предстояло ещё одно, последнее совместное путешествие.
Узнав об этом, Сара даже «разразилась давно копившимися слезами». Хотя она по-прежнему состояла на действующей службе в WAAF и не надеялась на демобилизацию раньше конца года, делать ей там после окончания войны было нечего, и командование дало ей месячную увольнительную для поездки в отпуск вместе с отцом, «пусть даже и не в официальном качестве, а просто как его дочери»{830}. Пока Уинстон писал картины, Сара сидела подле него под тёплым солнцем в трепетном созерцании и всецело предавалась счастью быть вместе с любимым отцом. Ближе к концу их отпуска, Уинстон писал Клементине: «Сара была мне в радость. Она такая вдумчивая, тактичная, забавная и весёлая. Без неё моё пребывание здесь обернулось бы крушением»{831}. А имея при себе такую дочь, Уинстон начал мало-помалу втягиваться в новый ритм жизни. Как-то вечером под пение сверчков в опустившейся на альпийские луга ночной прохладе он сказал Саре: «У меня выдался счастливый день». Сара давно забыла, когда в последний раз слышала от отца что-либо подобное{832}.
После долгожданной демобилизации в декабре 1945 года Сара собиралась вернуться на театральные подмостки, но тут раздался телефонный звонок, изменивший всё. Карьера киноактрисы её никогда особо не прельщала, но итальянский сценарист и режиссёр Марио Сольдати предложил ей главную женскую роль в его новом фильме «Даниэле Кортис». Сперва Саре показалось как-то неловко отправляться на съемки в ещё недавно вражескую страну, но отец благословил её на это решиться. «Это же часть роли победителей – помогать проигравшим», – сказал он. Участие дочери британского экс-премьера в итальянским кинопроекте будет символизировать налаживание отношений между культурами, убеждал он её[99]. И она согласилась, хотя съёмки в Италии означали для неё разлуку с любимыми людьми – и не только со своей семьёй, но ещё и с Гилом Уайнантом{833}.
Брак Сары с Виком Оливером был официально расторгнут в октябре 1945 года. Бумаги с подтверждением пришли, когда Сара была на выходных дома с родителями. Отец с видом заговорщика подозвал её к себе и шепнул на ухо: «Свободна!» Но Сару не отпускало щемящее ощущение, что истинной свободы ей испытать не дано. «На данный момент я вроде бы более-менее свободна, – писала она позже Уинстону из Италии, – но и то лишь за счёт кого-то другого». И далее она развивала эту мысль всё в том же письме отцу следующим образом: «Кажется, я должна всегда причинять боль человеку, который меня любит»{834}. Хотя Вик Оливер откровенно предал чувства Сары – и как актер, и как супруг, – сама она, похоже, почему-то продолжала винить в распаде их брака исключительно себя. И к своим отношениям с Гилом Уайнантом Сара в конце, а особенно после войны, начала относиться с настороженностью. С конца весны 1944 года у неё начала развиваться острая подозрительность в его адрес. В ту пору сын Уайнанта всё ещё находился в немецком плену, но, вероятно, Сара интуитивно учуяла в нём нечто иное и более страшное, нежели тревогу за сына, когда писала Гарри Гопкинсу: «Строго между нами, по-моему с ним дело плохо, <…> только не говорите никому, что я такое сказала»{835}. В конце съемок «Даниэле Кортиса» Уайнант навестил её в Италии. Послом в Великобритании он к тому времени уже не был, а писал у себя дома в Нью-Гэмпшире собственные мемуары о прошедшей войне. Но после бурной жизни военных лет Гилу никак не удавалось приспособиться к тиши и глади мирного времени. Утратив остатки взаимопонимания с женой и погрязнув в долгах, в Италию он прибыл в состоянии глубокой депрессии и с отчаянной последней надеждой на возобновление отношений с Сарой. На письмо матери с вопросом, скоро ли её ждать домой, Сара ответила: «Гил тут во мне страшно нуждается – помочь ему с вычиткой и правкой его книги – он же над ней сердце себе сорвал. <…> Он настолько болен и в отчаянии, и в загоне из-за этой его книги, – что я должна с этим что-то поделать для начала». Прежде чем задумываться о судьбе дальнейших отношений с Гилом, твердо решила Сара, она сделает всё для того, чтобы его мемуары удались, поскольку они «не должны обернуться провалом»{836}. Уайнант был далеко не единственным, кто бился теперь над своими мемуарами. У отца Сары также возникли проблемы, правда, не с написанием и правками, а с издателями и редакторами, с которыми Уинстону приходилось сражаться за то, чтобы отстоять слова правды в его понимании. По этому случаю Сара призывала его: «Прислушивайся лишь к единицам. Пиши эту книгу от чистого сердца»{837}.
Помочь Уайнанту с книгой в надежде на возрождение его упавшего духа Сара вызвалась с готовностью, но ответить согласием на его давнее предложение руки и сердца не могла категорически. Впервые в жизни она оказалась в окружающем мире одна – и сама себе хозяйкой. Да, она его любила, но к ещё одному замужеству была не готова. И Уайнант вернулся на родину горько разочарованным.
В результате 19 ноября 1947 года Сара второй раз за два года оказалась на поминальной службе в соборе Св. Павла. На этот раз лондонцы оплакивали другого полюбившегося им за годы войны американца – Джона Гилберта Уайнанта. В начале месяца, причём в тот самый день, когда вышли в свет его многострадальные мемуары, Уайнант заперся в спальне взрослого и свободного теперь сына – и покончил с собой выстрелом в голову из пистолета. Под леденящие душу тягучие вариации Эдуарда Элгара на тему «Загадки» в исполнении оркестра Королевских ВВС{838} Сара никак не могла отделаться от чувства, что самоубийство Уайнанта лежит на её совести, что, дай она согласие выйти за него, она бы тем самым избавила его от гибельной депрессии{839}. Это лишь укрепило Сару в её вере в то, что она невольно приносит тем, кто её любит, одни страдания и беды.
Но всему своё время. Сара нашла себе нового возлюбленного – британского фотографа Энтони Бошана[100]. В 1951 году они тайно обвенчались в обители на острове Си-Айленд у берегов Джорджии[101]. На какое-то время Сару захлестнула новая волна любви и успеха на актерском поприще. Они с Энтони отправились в Лос-Анджелес, где Сара на съёмках фильма «Королевская свадьба» осуществила давнюю мечту предстать на одной сцене с кумиром её детства, легендой и мастером танца Фредом Астером[102]. Для полного счастья Саре в тот год могло недоставать разве что времени на то, чтобы как следует отпраздновать вместе с отцом его триумфальное возвращение на Даунинг-стрит, 10, после реванша его партии на выборах. При каждом возвращении домой ей первым делом хотелось увидеться с ним и только с ним. Взмыв наверх по трём лестничным пролетам, она врывалась к нему с возгласом «вау, папа!» и сворачивалась калачиком у его ног. Лицо Уинстона тут же светлело, и они принимались весело болтать и смеяться – прямо как в годы войны{840}.
Но тот по-настоящему счастливый период в жизни Сары продлился всего несколько лет. В 1957 году Энтони Бошан покончил с собой, приняв смертельную дозу снотворного. После его смерти Сара получила письмо с соболезнованиями от человека, как никто понимавшего и разделявшего её горе: «Жизнь бывает очень жестокой (включая газеты и прочие подобные вещи), но, зная тебя, верю, что ты справишься», – написала ей Анна Рузвельт