Ветрова сверлила их взглядом почти целую минуту, пока они стояли перед ней, как нашкодившие школьники, а потом спокойно сказала:
– Так вы испытательный срок не пройдете, – и добавила уже с неким презрением в голосе, посмотрев на Никиту: – Лучше бы инструменты дочистили, чем девочку совращать.
Она развернулась на каблуках и бросила через плечо:
– Яна, у меня к вам еще одна просьба. – Ничего больше не говоря, Ветрова пошла к дому, и Яна, скорчив рожицу Никите, последовала за ней.
Лишь войдя в пустой дом, но все так же не оборачиваясь, Мария Петровна добавила:
– Я бы вам советовала быть осторожнее, Яна. Такие, как наш новый садовник, легко кружат головы девушкам вроде вас и также легко ими пользуются, а затем бросают. Не ломайте себе жизнь, поверьте, я знаю, о чем говорю. Надеюсь, вы будете благоразумны. А теперь спокойной ночи!
Она положила руку на перила и все так же, не оборачиваясь, принялась подниматься по лестнице вверх, а Яна осталась стоять внизу, глядя ей вслед и размышляя над ее словами.
Глава 14
Степан Геннадьевич Сафронов ждал Лосева еще до обеда, но тому удалось вырваться лишь к самому концу рабочего дня. Следователи, с которыми он работал, будто с цепи сорвались и не давали ему даже в туалет лишний раз сходить, не то что уехать за город по своим делам.
Жил Сафронов в небольшом частном домике, больше напоминающем дачный. Вполне возможно, так оно и было, поскольку весь участок вокруг дома был забит разнокалиберными грядками, а в дальнем углу даже виднелась небольшая теплица из поликарбоната.
Лосев припарковался возле калитки, поискал звонок, но не нашел и толкнул калитку без предварительного оповещения. Та призывно открылась, не забыв при этом скрипнуть несмазанными петлями. Очевидно, на этот звук из-за дома выглянула пожилая женщина в растянутой футболке, бриджах и с тканевыми перчатками на руках.
– Вы к дяде Степе? – уточнила она, настороженно глядя на приближающегося Лосева.
– Да, – подтвердил тот, и лицо женщины сразу разгладилось. – А вы его племянница?
– Не, – женщина мотнула головой. – Соседка. Мне своей земли мало, вот дядя Степа и разрешает у него грядки разбивать. Ему без надобности, а я с ним урожаем потом делюсь. Ну, вы не стойте, он вас ждет уже. Там, за домом, веранда, найдете.
Лосев свернул за угол и действительно увидел просторную пристройку, едва ли не больше самого дома. Было заметно, что сделали ее не так давно: она выглядела намного моложе дома, одной стороной примыкала к нему, две другие по бокам до середины были сделаны из дерева, а вот передняя часть от пола до потолка состояла из стекла, которое раздвигалось по сторонам, превращая веранду в открытую террасу.
На веранде стоял круглый стол, накрытый белой скатертью, а на столе – ваза с полевыми цветами, большой пузатый чайник, из носика которого шел легкий дымок, и блюдо с печеньем. Рядом со столом находилось инвалидное кресло, в котором сидел абсолютно лысый старик с лицом, почти полностью покрытым пигментными пятнами. Степану Геннадьевичу уже исполнилось девяносто два, но Лосев легко мог бы накинуть ему еще десяток. Тем не менее, по телефону голос Сафронова показался ему достаточно бодрым, поэтому оставалась надежда, что в маразм Степан Геннадьевич не впал и расскажет все по существу.
– Добрый вечер! – поздоровался Лосев, привлекая к себе внимание, поскольку Сафронов смотрел в другую сторону и приближения гостя не заметил.
Услышав чужой голос, старик вздрогнул и обернулся к Лосеву.
– Ох, я так увлекся, что и не увидел вас, – повинился он. – Вы, должно быть, Алексей?
– Он самый.
– Садитесь, – Сафронов указал на стул в дальнем углу веранды. – Выпейте со мной чаю, я как раз собирался. Аннушка принесла домашнего печенья, оно у нее редко получается, но я стараюсь ее не обижать и съедаю все.
Старик задорно подмигнул ему, и Лосев расслабился. Нет, Сафронов определенно находился в здравом уме и твердой памяти.
Притащив стул, Лосев налил чаю во вторую чашку и с удовольствием сделал глоток. Чай был крепким, уже сразу с сахаром и лимоном, и только сейчас Лосев понял, как сильно устал за день. А ведь еще предстояло ехать домой. Хорошо бы, чтобы с важной информацией.
– Ну, рассказывайте, – попросил Сафронов. – Что именно вас привело ко мне, и как это связано с могилой Витеньки.
– Вообще-то я надеялся, что это вы мне расскажете, – заметил Лосев, – что за таинственная Лилия похоронена вместе с вашим сыном?
Сафронов глухо рассмеялся.
– Нет-нет, молодой человек. Я сам бывший следователь, так что ваши штучки тут не пройдут. Сначала вы мне, потом я вам.
– Боюсь, в то, что я расскажу вам, вы не поверите, – покачал головой Лосев.
– Я, знаете, прожил на этом свете немало лет, жену вот свою пережил, хотя говорят, что женщины живут дольше. Следователем сорок два года работал, всякого навидался. Так что едва ли вы найдете, чем меня удивить.
Лосев подозревал, что Сафронову захочется знать, чем вызван интерес к могиле его сына, и по дороге сюда выстроил достаточно подробную версию, не выходящую тем не менее за рамки обычного человеческого понимания. Но сейчас, сидя за столом с белой скатертью, жуя невкусное печенье, запивая приторно-сладким чаем и глядя на покрытое пигментными пятнами лицо старого следователя, он неожиданно выложил ему все как есть, ничего не перевирая и не утаивая. Сафронов слушал внимательно, не перебивал и не переспрашивал, и на лице его не появлялось того недоуменно-насмешливого выражения, которым обычно люди сопровождают истории о призраках и экстрасенсах.
– Ну что ж, спасибо вам за честность, – сказал он, когда Лосев замолчал. – Признаюсь: думал, что история будет интересной, но не подозревал, что настолько.
– Вы в нее не верите? – уточнил Лосев.
Сафронов немного помолчал, по-стариковски жамкая губами, а потом сказал:
– В моем возрасте уже почти нет вещей, в которые не веришь. А на пороге смерти даже хочется, чтобы после нее было что-то еще, чтобы с остановкой сердца твое существование в этом мире не заканчивалось. Ну что ж, слушайте теперь вы.
Со своей женой молодой следователь Степан Сафронов познакомился на танцах в парке. Любочке тогда только-только исполнилось двадцать два, она закончила педагогический институт и собиралась преподавать в школе русский язык и литературу. Молодые люди понравились друг другу и уже через полгода сыграли свадьбу. Им дали небольшую квартиру, Степа зарабатывал неплохие деньги, был у начальства на хорошем счету. И все бы ничего, только Любочка никак не могла забеременеть. Это было начало пятидесятых, никакого внятного обследования и лечения медицина предложить молодой паре не могла. Любочка увлеклась какими-то травками, которые ей советовали старшие родственницы. Степан Геннадьевич не верил в такое лечение, но не лез, потому что видел, как жене хочется ребенка. Да и ему хотелось, что уж тут скрывать? Какая семья без детей?
Наконец, спустя пять лет брака, Любочка забеременела. Счастью будущих родителей не было предела. Только вот беременность давалась молодой жене нелегко. Степан Геннадьевич как мог облегчал ей быт. Дома Любочка в основном лежала, все домашние дела супруг взял на себя, но вот на работу ей ходить приходилось. Бабы, как говорится, в поле рожали еще недавно, а в глухих деревнях и поныне, поэтому какой может быть больничный, если женщина всего лишь беременна?
За семь месяцев беременности Любочка похудела на десять килограммов и стала похожа на тростинку. Она и раньше не могла похвастаться пышными формами, а теперь и вовсе походила на скелет, обтянутый кожей, только с большим животом. Поэтому, когда однажды ночью она разбудила мужа и сказала, что начались роды, Степан Геннадьевич даже обрадовался: ну и что, что рано, зато этот кошмар с любимой женой наконец-то закончится.
Пока ждали скорую помощь, решили, что, если родится мальчик, назовут Виктором, а если девочка – Викторией. Победа – так будут звать их ребенка. Потому что сейчас его главная задача – выжить, победить смерть любой ценой.
Родился мальчик. Крохотный, с темно-красной прозрачной кожей, но заплакал сразу. Однако счастья молодым родителям это не принесло: врачи обнаружили у малыша множественные пороки и даже удивлялись, как Любочке удалось доносить его до восьмого месяца. Старый опытный врач, работавший еще в царской России и принимавший роды у богатых женщин, втихаря признался Степану Геннадьевичу, когда они курили вместе в больничном дворе, что обычно таких детей женщины теряют на ранних сроках. И Степан Геннадьевич со стыдом думал, что лучше бы так произошло и с их Витенькой, потому что смотреть на Любочку без слез сейчас было невозможно.
Витенька прожил неделю. Снова гораздо больше, чем пророчили врачи. Но пока Любочка еще лежала в роддоме, а Витенька был жив, настиг Степана Геннадьевича еще один удар: вызвали его среди ночи на труп. Да не обычный, а такой, что кровь стыла в жилах и тайком утирали слезы все милиционеры. В пруду за общежитием швейного училища обнаружили тело новорожденной девочки. Нерадивая мать родила здорового ребенка, завернула его в старую простыню вместе с тяжелым камнем и бросила в пруд. Девочка утонула, но неплотно завязанная пеленка развязалась, камень выпал, и крохотное тельце всплыло на поверхность, где его и обнаружил прохожий.
Витенька умер через два дня после страшной находки. К тому времени судмедэксперт уже закончил с тельцем девочки, и Любочка, узнав о новом деле своего мужа, настояла на том, чтобы обоих детей похоронить в одной могиле.
– Не должен этот несчастный ребенок лежать в безымянной могиле, понимаешь, Степа? – говорила она мужу, и тот не смог ей возразить, потому что и сам, только что ставший отцом и переставший им быть, считал так же.
Девочку назвали Лилией, и в пасмурный майский день в маленькую могилу опустилось два крохотных гроба.
– А что с матерью девочки? – спросил Лосев, когда Степан Геннадьевич замолчал и незаметно промокнул глаза салфеткой. Даже у Лосева их щипало, он мог себе представить, как больно было вспоминать случившееся старому следователю. Такие переживания не тускнеют со временем, кто бы что ни говорил. О них вспоминаешь все реже, но уж если вспомнил, то будто заново все