Осторожно приблизившись к окну, Никита медленно просунул в щель между откосом и шкафом руку с зажатым в ней крестиком.
– Витенька, – позвал он тихо. – Посмотри, у меня твоя вещь. Ты ведь специально дал ее Яне, так? Ты оставил ей подсказку? Тебе не нравится то, что происходит?
В столовой по-прежнему стояла тишина. Никита рискнул немного отодвинуть плечом шкаф и заглянуть внутрь, готовясь в любой момент отступить назад, но делать этого не пришлось. Никто больше не швырял в него предметы, не пытался выгнать из дома. Тогда он надавил на шкаф сильнее, делая зазор больше, пока не смог протиснуться в него и не оказался внутри дома.
Даже в полутьме, при свете одного лишь фонаря, было видно, что столовая полностью разгромлена. Кругом валялись обломки мебели, битая посуда, вилки, ножи, с полотка свисала разбитая люстра, а по полу разливалась прохладная вода, но никаких признаков того, что здесь кто-то еще есть, Никита не увидел. Он смелее шагнул вперед, в глубину дома, за что тут же был наказан: огромный нож для разделки мяса внезапно взметнулся вверх и пролетел мимо его головы, лезвием затронув кожу на виске. По щеке тут же покатилась горячая капля крови, а рука с зажатым крестиком снова взметнулась вверх.
– Витенька, я здесь, чтобы помочь тебе, – торопливо заговорил Никита. – Я знаю, ты не хочешь всего этого. Тебя побеспокоили против твоей воли, ты уже наверняка был рядом со своей мамой, но тот, кто провел ритуал на твоей могиле, вырвал тебя из ее рук. Пожалуйста, позволь мне помочь тебе вернуться.
Чувствуя себя едва ли не экзорцистом, Никита медленно продвигался вперед, держа крестик перед собой. Теперь он точно знал, что призрак рядом, ощущал его кожей, боковым зрением видел яркую пульсацию сбоку, но стоило повернуть голову, как она будто пряталась позади него. Никита не замолкал ни на секунду, а призрак, словно загипнотизированный его словами, пока не мешал, просто наблюдал.
Никита вышел из столовой и беспрепятственно добрался до входа в подвал. Дверь поддалась легко, и спустя полминуты он уже стоял внизу по плечи в воде, пытаясь сориентироваться, куда идти дальше, где искать Яну и хозяйку дома. Позволил себе на секунду прервать страстный монолог и позвать обеих, но они не ответили. Телефон Яны оказался недоступен, и Никите пришлось продвигаться дальше наугад. Яна говорила, что Ветрова заперта в чулане в дальнем конце коридора, а ведет в него деревянная дверь, так что ему надо просто плыть по коридору, пока он не упрется в эту дверь. Плыть, держа в руках фонарь и продолжая уговаривать призрака не мешать. Задача почти невыполнимая. Фонарем пришлось пожертвовать, но тусклого света аварийного освещения под потолком хватало, чтобы ориентироваться в пространстве.
Никита добрался до нужной двери гораздо позже, чем рассчитывал, и недоуменно остановился. Дверь была открыта, но ни Яны, ни Марии Петровны в помещении не оказалось. Никита обшарил его полностью, даже ощупал пол, ожидая худшего, но чулан был пуст. И где теперь искать женщин, он не представлял.
* * *
Яркий источник света был всего один, но пугал так, что Яне хотелось уменьшиться в размерах, спрятаться в дальнем уголке и не дышать, чтобы не выдать себя. Мария Петровна, похоже, чувствовала нечто похожее, поскольку испуганно сделала шаг назад. Но отступать обеим было некуда: дверь на улицу тоже оказалась заперта. Яна дернула за ручку всего один раз и, получив ожидаемый результат, не стала больше совершать лишних движений.
Пульсирующий холодным светом шар висел в нескольких метрах от них, не приближаясь, но и не исчезая. Он будто ждал чего-то, и на долю секунды Яна подумала, что второго призрака.
– Это она? – вдруг спросила Мария Петровна, не отводя взгляд от света.
Яна не сразу поняла, что вопрос обращен к ней.
– Мы думаем, что да, – едва слышно ответила она.
– Но почему сейчас?
– Кто-то провел на ее могиле ритуал и вызвал ее из небытия. Мы думаем, что это было сделано нарочно, направлено против вашей семьи.
Яна думала, что Мария Петровна сможет предположить, кто это сделал, кому известна ее тайна, но ту, казалось, интересовало совсем другое.
– У нее… – голос Марии Петровны сорвался, и ей потребовалось прочистить горло, прежде чем продолжить. – …есть могила?
– У следователя, который вел дело о ее убийстве, в то же время умер маленький сын. Их похоронили вместе.
Яна не видела лица Марии Петровны, стояла чуть позади нее, но по судорожному всхлипу догадалась, что та плачет. Неужели через столько лет проснулась совесть? Впрочем, что-то подсказывало Яне, что Ветрова никогда не забывала того, что натворила. Она не была спившейся алкоголичкой, каждый год рожающей по ребенку и не помнящей даже их количества, наверняка за эти шестьдесят три года она не раз вспоминала свою новорожденную дочь.
– Я не знала, что ее нашли, – прошептала Мария Петровна. – Все эти годы я даже не знала, что ее нашли. Я тогда нарочно не читала газет, не слушала новости, на все лето уехала в другой город, так боялась что-то узнать. Спрятала голову в песок, как страус, и думала, что если ничего не буду знать, то и меня не найдут.
– Ей дали имя Лилия, – зачем-то сказала Яна.
– Лилия… – повторила Мария Петровна. – Я хотела назвать проще – Настя. Или Андрей, если бы был мальчик.
Призрак висел на одном месте, будто бы тоже внимал словам, и Яне показалось, что сейчас подходящее время выслушать историю Ветровой. В ней теплилась надежда, что за это время Никита сможет найти их и что-нибудь придумать. Потому что угроза, исходящая от пульсирующего шара, никуда не делась; даже когда он висел неподвижно, Яна по-прежнему чувствовала ее кожей.
– Кто был ее отец? – спросила она. – Ваш будущий муж?
Мария Петровна мотнула головой.
– С Владиславом мы тогда не были знакомы. Это был мой сосед. Мои родители жили в селе неподалеку отсюда, Матвея я знала всю жизнь. А в то лето, после первого курса, внезапно посмотрела на него другими глазами. Он только вернулся из армии, возмужал, стал таким красивым, высоким, сильным. Я всякий стыд потеряла, бегая за ним, думала, что поженимся. Только у него таких, как я, пол-округи было, как потом выяснилось. Когда я ему сказала, что беременна, он велел разбираться самой. А вскоре я с Владиславом познакомилась и поняла, что это мой шанс. Владислав был намного старше меня, уже тогда подавал большие надежды в науке, в меня влюбился без памяти. Я не знала, что мне делать, рыдала каждую ночь. Потом ему во всем призналась, но сказала, что уже нашла ребенку приемную семью. Иногда мне казалось, что он согласился бы воспитывать ребенка, как своего, но я ужасно боялась его родителей. Они считали, что мы не подходим друг другу, такая разница и в возрасте, и в социальном положении. А Владислав, ничего что ученый, порой казался совершенным теленком. Я боялась, что он послушает родителей, если я дам им хоть один шанс очернить себя. В институт ходить перестала, чтобы никто не узнал о моей беременности, Владислав снял для меня комнату у одной старушки. Там я и родила. Хотела ребенка на порог роддома отнести, но она… она так плакала, что я испугалась. Боялась, что по дороге меня кто-нибудь заметит. И тогда Владислав узнает, что я обманула его, что нет никакой приемной семьи.
Мария Петровна замолчала, но Яна не находила слов, чтобы задать следующий вопрос. Она как наяву видела темную майскую ночь, перепуганную юную мать, с трудом переставляющую ноги, несущую в руках кулек с ребенком, отражение луны в темной воде пруда. Это ведь не кино, не чья-то фантазия, это трагедия двух находящихся рядом с ней людей: одного живого и одного мертвого. И очень сложно подобрать нужные слова. Поэтому она молчала, давая Марии Петровне возможность продолжить самой. Но та не стала больше ничего говорить, вместо этого вдруг шагнула вперед, вытянув перед собой руку.
– Лилечка, прости меня! – прошептала она. – Не было дня, чтобы я не вспоминала тебя. Смотрела на других детей, а думала о том, сколько сейчас было бы тебе. Не могла любить их так, как должна любить мать, потому что это казалось неправильным. Неправильно убить одного ребенка и любить других.
Мария Петровна медленно приближалась к яркому свету, а Яна не могла заставить себя произнести хоть слово, как-то остановить ее. Она вообще казалась себе лишней здесь, но деться было все равно некуда, оставалось только молча наблюдать.
Когда Мария Петровна подошла уже совсем близко, призрак внезапно ринулся ей навстречу, и Яну ослепила яркая белая вспышка.
* * *
Лера понятия не имела, чем именно и как она может помочь родственницам, попав в реанимацию, но Никита по телефону настойчиво просил ее попробовать прорваться туда, и она собиралась это сделать. Правда, как объяснить Илье подобное желание, Лера тоже не знала. Он справедливо задал этот вопрос, и ей пришлось врать.
– Хочу увидеть их, – не слишком убедительно солгала она. – Понимаю, что Карине и Павлу там делать нечего, будут только мешать врачам, но я-то не буду. Просто постою в сторонке.
– Хочешь убедиться, что врачи сделали все возможное? – по-своему понял ее ложь ухажер, а Лера не стала его разубеждать. Да, не доверять коллегам не слишком-то красиво, но понятно и даже в каком-то роде естественно. Кому, как не патологоанатомам и судмедэкспертам знать, что врачи тоже и ошибаются, и порой халатно относятся к своим обязанностям.
Илье удалось договориться, чтобы их обоих пустили внутрь, хотя дежурный реаниматолог был не слишком-то этому рад. Но оба заверили, что Лера лишь посмотрит на родственниц, а затем уйдет. Мешать не станет, командовать – тем более. Правда, навестить никого она не успела. Едва только за ними закрылась дверь реанимации, как в одной из палат противно запищал датчик. И Лера как-то сразу поняла, что это Вероника или Арина. Как вскоре оказалось, обе сразу: их положили в один бокс. И обе одновременно собрались умереть.
В боксе была та самая атмосфера, которая непосвященному зрителю кажется панической суетой, но и Лера, и Илья видели, что врачи и медсестры действуют слаженно и верно. Если бы Лера на самом деле хотела убедиться, что они сделали все, что могли, ей было бы не к чему придраться.